Ознакомительная версия.
Не зря
Нина Андреевна стала верующей в сорок лет. Ее оставил любимый муж, и сердце ее обратилось к Богу. У нее было трое детей, и ей было их очень жаль. Как и всякой матери, ей очень хотелось, чтобы жизнь их складывалась светло и прямо. Чтобы Бог не взыскивал с них за ее и за отцовские грехи, которые, как она прочитала в одной православной книжке, накапливаются и давят на многие поколения вперед. А в том, что грехов этих очень много, она не сомневалась — ее отец и бабушки с дедушками были безбожниками, а в роду ее мужа вообще было много неправославных и некрещеных.
И вот однажды от одной умершей женщины Нине Андреевне досталась старая и несколько странная икона с надписью «Царь». Стояло глухое для церкви время — начало 1980-х, настоящие, не софринские иконы, написанные красками на дереве, были редкостью. И Нина Андреевна иконе очень обрадовалась.
На иконе был изображен святой с копьем в руках, в багряной царской порфире — значит, это и был царь, только непонятно какой, имени его написано не было. Тогда Нина Андреевна показала иконку знакомому священнику. Он прочел это странное слово и объяснил ей, что на иконе написано «Уаръ». Только по-церковно-славянски, поэтому «у» похоже на «ц», а в конце стоит «ер». Нина Андреевна отыскала в минеях житие этого святого и узнала, что мученику Уару молятся о некрещеных родственниках, и живых, и усопших. Так что род твой, накопивший грехи, по ходатайству мученика, от всех этих тяжких тонн безобразия освобождается. Это было как раз то, что нужно.
У того же батюшки, который помог ей прочитать надпись, Нина Андреевна взяла благословение — каждый день читать мученику Уару канон, попутно поминая своих родных, и по линии мужа, и по своей. И так весь Великий пост. Каждый день. Батюшка ее благословил.
Весь день Нина Андреевна ждала не могла дождаться позднего вечера. А вечером, сделав все дела и уложив детей спать, зажигала лампадку перед иконой Уара, открывала книжечку с каноном и молилась. И после каждой песни канона поминала всех своих и мужниных родных, живых и умерших, всех, кого только помнила и знала и чьи имена могла выяснить у родственников.
Молиться ей очень нравилось. В душе после канона поселялась радость, мир озарялся светом. Непонятно только было, отпускались ли всем поминаемым их грехи? Или пока нет? Прошло три недели, наступила крестопоклонная, Нина Андреевна молилась. Но все чаще думала: «Господи, да не зря ли я все это делаю?»
И вот уже на пятой седмице поста, глубокой ночью она проснулась вдруг от страшного крика. «Мама! Открой окно!» — кричал ее младший сын, семилетний Ванечка. Нина Андреевна побежала в детскую, распахнула форточку, а Ваня сидел на кровати и тер глаза.
— Очень плохо пахнет, — уже намного тише сказал он.
— Тебе что-то приснилось?
— Это был как будто не сон, а правда. Я лежал здесь, на своей кровати, и вдруг вон в том углу, — Ваня показал рукой, — появился он, в фиолетовой короне, только не настоящей, а из бликов света. Он был совсем маленький, ростом с ладошку, но шел прямо на меня и говорил: «Будь проклят тот день, когда ты узнал имя Христа. Будь проклят тот день, когда ты крестился», — Ванечка вздохнул. — Но тут напротив появился мученик Уар, такой же маленький, только от него исходили яркие лучи, и одним он попал в того, а фиолетовый извивался и все хотел увернуться, но не мог — и вдруг лопнул!
Тут же по комнате разнеслась ужасная вонь, от которой Ваня проснулся.
Мама поцеловала сына в лоб, погладила по голове, и мальчик уснул крепко-крепко, тихо посапывая во сне.
Всем, кого встречала и знала, Нина Андревна рассказывала про этот удивительный случай и каждый раз повторяла: «Никогда нельзя испытывать Господа и задавать Ему глупые вопросы, потому что никакое усилие не бывает напрасным».
Одна девушка тайно от родителей молилась Богу. Когда они ложились спать, она отодвигала книги с полки книжного шкафа, ставила иконки, зажигала лампаду и начинала читать правило и псалтырь. И вот однажды она так увлеклась молитвой, что не заметила, как огонь лампады стал очень высоким и начал прожигать шкаф. Она задула пламя, но было поздно — от огня в верхней панели шкафа образовалась черная дырка.
Девушка ужаснулась. Что скажут родители? И она начала молиться о том, чтобы дырка как-нибудь чудесным образом затянулась, а шкаф стал как новенький. «Верую, что Господь может сотворить это», — повторяла девушка. Она простояла на молитве час, и другой, закрывала и открывала глаза в надежде, что чудо свершится, но черный круг так и не исчез. В скорби девушка легла спать.
Наутро она сразу же взглянула на полку — дырка была на месте. И скрыть ее было невозможно, даже высокие книги не заслоняли ее. Девушка ждала разгрома. Но вот вошла ее мама и ничего не заметила. Вошел папа и тоже ничего не сказал. Они смотрели прямо на шкаф и ничего не говорили! Лишь спустя три года мама девушки обратила внимание на то, что шкаф прожжен, к тому времени она и сама начала ходить в церковь, и все поняла. А шкаф все равно купили новый, этот совсем развалился.
Жила-была девочка Груня. Росла она в благочестивой купеческой семье, росла и думала: вырасту большой, стану монахиней. Вскоре она и правда выросла, довольно большой, и поступила на курсы медсестер в Марфо-Мариинскую обитель. Там ей выдали подрясник, и Груня начала ухаживать за больными. Все это ей очень нравилось. Однажды сама Елизавета Федоровна подарила ей на День ангела свою фотографию с дарственной надписью. Но тут пришли большевики, великую княгиню убили, а ее обитель разогнали.
Груня начала ходить в Данилов монастырь и познакомилась там с одним молодым иеромонахом. Звали его отец Павел. Он был строгой жизни, с чадами своими говорил сурово, и Груне это было близко, сюсюканий она терпеть не могла. Характер у нее был сильный, и она любила твердую руку.
Большевики добрались и до Данилова, отца Павла арестовали и отправили по этапу. Он и не знал сначала, что за ним едет девушка, его чадо, 28-летняя Груня, едет, чтобы подкармливать его и не дать ему умереть. Это один старенький схимонах Данилова монастыря, отец Симеон, благословил ее поехать за отцом Павлом, и Грунины папа с мамой на это согласились. И вот Груня ехала, с горем пополам. В одних вагонах ехали заключенные, а в других обычные люди. Когда высадят заключенных, никто не знал, это нужно было отслеживать. Груня смотрела в окошко, прислушивалась, не спала. И выскакивала всегда в нужный момент. Но потом надо было дождаться следующего поезда и сесть в него, снова вместе с этапом, и она каждый раз уговаривала, умоляла взять ее, и ее сажали в соседний с заключенными вагон. Отца Павла она видела только издалека и не каждый раз.
Как вдруг в одной из тюрем Груне разрешили свидание. Увидев девушку, отец Павел даже не улыбнулся и сдвинул брови.
— Кто благословил?
— Отец Симеон и родители, — ответила Груня. Только тогда батюшка немного смягчился.
Груня поехала за отцом Павлом дальше. Последние двести километров, остававшиеся до места ссылки, города Акмолинска (ныне Астана), нужно было проехать на санях. В сани сели уголовницы, отец Павел и конвой, лошадка тронулась, Груня за ней. Лошади было тяжело, полные сани народу, не так уж быстро она шла, и все равно пешему человеку было не успеть. Груня побежала. Уголовницам стало ее жалко. Они начали уговаривать солдат пустить ее в сани, и те остановили лошадь, подозвали девушку к себе. Груня подбежала. «Что, все двести верст будешь так бежать?» Она ответила: «Буду». И ее посадили в сани.
Они сняли с отцом Павлом комнату в городе, посреди комнаты повесили веревку и разделили комнату простыней. Отец Павел служил литургию, а Груня подпевала, и еще готовила еду, занималась хозяйством, стирала. Однажды пьяный милиционер, казах, зашел к ним и стал требовать у отца Павла денег. Но денег у отца Павла не было. Тогда милиционер выстрелил в батюшку в упор. Но не попал. Попал в Груню, потому что она успела загородить отца Павла собой. Пуля ударила ей в щеку, рана была не страшной, но все равно пришлось ехать в больницу. И опять отец Павел ругался: «Разве так можно? Что ты делаешь?!»
Однажды зимой в доме кончилась вода. Груня взяла ведро. За окном выла вьюга, нести полное ведро было скользко и тяжело, и отец Павел сказал: «Принеси полведра». Но придя на реку, Груня подумала: «Что же, я принесу полведра и пойду второй раз? Нет уж, принесу-ка сразу полное!» И принесла полное. Отец Павел смотрит: ведро полное, не послушалась Груня! «Иди обратно, полведра вылей в реку».
Больше двадцати лет отец Павел провел в ссылках и лагерях. В 1955 году он поселился в затворе в Тверской области. Кроме двух келейников и Агриппины Николаевны (конечно, уже не Груни) никто не знал, где находится его дом. Из затвора отец Павел писал письма некоторым священникам и мирянам. Гонения отступили, но жизнь священников была еще очень тяжела. Отец Павел помогал им идти верно, и писем его ждали, как встречи с Господом Богом, потому что батюшка знал волю Божию. Только одному человеку писем он не писал — Агриппине Николаевне. «Что писать, и так все ясно, я тебя люблю и за тебя молюсь. А остальное тебе скажет твой духовник», — так говорил ей отец Павел. И Агриппина Николаевна не обижалась. Она верила, что так и нужно. Жила без писем. Все вокруг говорили: «Да вы же спасли ему жизнь!» Она отвечала: «О чем писать, и так все ясно. Батюшка меня любит и за меня молится. А остальное мне говорит мой духовник».
Ознакомительная версия.
