Одной из первоочередных задач был захват той отрасли немецкой науки и техники, которая непосредственно занималась созданием и производством так называемого «оружия возмездия». Двумя составляющими этой отрасли были создание атомной бомбы и средств её доставки. И если в первой области немцам так и не удалось достичь окончательных результатов, то в области создания межконтинентальных баллистических ракет они продвинулись довольно далеко, о чем свидетельствовало успешное использование ими ракет ФАУ-2. Разработка и создание ракет в основном осуществлялись в трёх научно-производственных центрах, находившихся в городках Дармштадт, Пенемюнде и Бляйхероде.
* * *
Одновременно произошли два, казалось бы, никак не связанные с этим события: на московской казанской железной дороге между станциями «Сортировочная» и «Перово» появилась новая станция, которую, не мудрствуя лукаво, так и назвали — «Новая», а в министерстве промышленности средств связи — МПСС — был образован новый научно-исследовательский институт под номером 885.
И как-то случайно получилось, что новый институт построили рядом со станцией «Новая», от которой за глухие высокие ворота института была проложена железнодорожная ветка. Вот по этой самой ветке и прибывали в новый институт (преимущественно по ночам) эшелоны с наглухо задраенными вагонами и платформами из далёких неприметных и малоизвестных немецких городков Дармштадт, Пенемюнде и Бляйхероде.
Рядом с институтом и одновременно с ним буквально за несколько месяцев был построен опытный завод, оборудованный по последнему слову техники, с самыми современными станками, оборудованием и приборами, огромными цехами, внутри которых свободно размещались целиком десятки ракет «Фау-2». По странной случайности или по прихоти строителей новый завод очень напоминал привезённым вместе с оборудованием немцам завод в Пенемюнде, а некоторые из них даже считали оба завода близнецами.
На новом заводе было установлено и задействовано почти всё оборудование, вывезенное с предприятий немецкого «Главного Конструктора» Вернера фон Брауна, все архивы и технологическая документация переведены на русский язык, оставалось только засучить рукава и приступить к созданию новой советской баллистической ракеты. А для того, чтобы этот процесс оказался максимально эффективным, немцам-специалистам, привезённым из Германии вместе с оборудованием, была предложена очень простая, незамысловатая альтернатива на их собственный выбор. Либо они с полной отдачей, как принято у нас говорить «без дураков» вкалывают рядом с нашими специалистами над созданием новой советской ракеты, получившей условное название «А-4», либо отправляются на сибирские горнорудные предприятия для использования в качестве заключённых на урановых шахтах.
Такая прямолинейная постановка вопроса произвела на немцев весьма сильное впечатление, вследствие чего в каждой лаборатории НИИ-885 рядом с нашими специалистами в качестве консультантов оказались именно те немцы, которые занимались данной конкретной темой у себя дома.
* * *
На мою долю выпало заниматься воспроизведением на отечественной элементной базе немецкого лампового усилителя, предназначенного для питания двигателей специальных электромеханических «отсчётных часов», определяющих время работы тягового двигателя ракеты во время полёта к заданной цели.
Как сами часы, так и усилитель были устройствами в своём роде уникальными, свидетельствовавшими о высочайшем уровне достижений немецкой радиоэлектроники и точной механики. Часы имели 4 установочных наборных циферблата, с помощью которых можно было задать время работы ракетного двигателя с точностью до сотых долей секунды! Четыре синхронных двигателя циферблатов часов питались от специального усилителя переменным синусоидальным напряжением 220В и частотой 50 Гц, причём стабильность этой самой частоты выдерживалась на цифре «50» с погрешностью в сотые доли процента!
Для этого на входе усилителя стоял термостатированный и стабилизированный по питанию задающий кварцевый генератор с частотой 100 кГц, продукция которого с помощью многоступенчатого деления понижалась до частоты 50 Гц, после чего готовое рабочее напряжение обычным усилителем доводилось до 220В при неискажённой снимаемой мощности в 20 Вт. Вот таким «простеньким» УНЧ я и занимался.
* * *
Как и во всяком «наглухо закрытом» почтовом ящике в те суровые времена любые внеслужебные общения сотрудников между собой, мягко говоря, не поощрялись, а наиболее «общительные» сотрудники очень быстро оказывались уволенными (а может, исчезали из поля зрения оставшихся по другой причине? Кто знает!).
И всё же, несмотря на драконовские ограничения, по институту ходила изустная легенда о некоем чудо-аппарате, якобы вывезенном из личного бункера Гитлера и представлявшем собой то ли небывалый радиоприёмник, то ли какой-то другой радиоаппарат, позволявший контролировать и записывать любые разговоры во всех помещениях бункера.
И хотя не было ни одного «живого» свидетеля, видевшего этот аппарат своими глазами, большинство из нас были уверены, что такой аппарат существует, а самые проницательные предполагали, что находится он в кабинете Главного инженера. Между тем те немногие, кому доводилось посещать этот кабинет, однозначно утверждали, что никакого аппарата в кабинете вообще нет.
Я работал в 3-м отделе НИИ, который возглавлял малоизвестный в то время и не отягощённый ещё званиями Героя Социалистического Труда и Академика Николай Алексеевич Пилюгин, будущая «правая рука» Главного Конструктора Королёва.
В один прекрасный день парторг нашего отдела Марголин попросил меня зайти в партком института, чем удивил меня несказанно: я в партии не состоял, хотя и был комсомольцем. В парткоме кроме Марголина был секретарь парткома института и начальник 1-го отдела.
Мне предложили сесть и подробно рассказать, чем я занимаюсь по долгу службы. У меня хватило ума ответить, что при поступлении в институт я дал подписку о неразглашении подобных сведений, поэтому ничего рассказывать не буду. Все трое дружно засмеялись, и объяснили, что это не распространяется на присутствующих. Однако я твёрдо стоял на своём и даже заявил, что о моей работе, если она действительно интересует присутствующих, их может проинформировать товарищ Марголин.
После такого оборота парторг института спросил, действительно ли я опытный радиолюбитель и хорошо разбираюсь в приёмниках. Я ответил утвердительно, и следующий вопрос был — смогу ли я без схемы и описания отремонтировать и привести в полный порядок неработающий немецкий приёмник — «Королевский Блаупункт». Я сказал, что попробую, но мне возразили, что никаких проб не будет: либо я гарантирую, что с работой справлюсь, либо вопрос можно считать закрытым.
Это задело меня за живое, и я. не раздумывая, ответил, что справлюсь. Марголин при этом откровенно облегчённо вздохнул, первым поднялся из-за стола и сказал, что остальные вопросы мы решим в рабочем порядке.
По дороге в нашу лабораторию он сказал, что работать мне придётся в другом помещении, оборудованном всей необходимой аппаратурой, а заодно напомнил, что данная мною подписка о неразглашении на этот раз полностью распространяется на эту мою работу.
* * *
С Блаупунктом я справился за два дня, идеально настроил его по приборам и предъявил Марголину. Он крутил-вертел его не менее двух часов, проверял на всех шести диапазонах, слушал музыку и речь почти шёпотом и «на полную катушку» и в конечном итоге не нашёл, к чему придраться.
Выключив, наконец, приёмник, он усадил меня за стол напротив себя и сказал:
— Вот теперь слушай меня очень внимательно и проникнись серьёзностью момента. То, что ты дальше услышишь, является особо секретной информацией, поэтому предварительно тебе придётся дать дополнительную подписку о неразглашении сообщённых тебе сведений. Ты согласен?
Я был просто потрясён услышанным, но ответил:
— Да, согласен.
Оказалось, что ремонт Королевского Блаупункта был всего лишь своеобразным экзаменом на мои технические возможности, а теперь мне будет доверена особо важная работа. Завтра в эту же пустую лабораторию привезут другой аппарат — сложный уникальный радиокомбайн немецкого производства, у которого предположительно вышел из строя усилитель низкой частоты. В отличие от Блаупункта на комбайн есть практически вся техническая документация, включая схему, но только на немецком языке. В крайнем случае, если возникнет необходимость, Марголин обеспечит своевременный перевод.
В заключение он сказал, что уверен в том, что с УНЧ я обязательно справлюсь, но на всякий случай дал мне возможность подумать до утра, оставляя за мной право отказаться.
