Хозяин квартиры и заводила всего этого предприятия говорит со значением:
— Знакомьтесь, девочки, это мой друг, известный кинодраматург такой-то. А вот это девушка Валя, моя большая любовь. А это ее подруга Катя. Попрошу не путать.
Творцы берут девушек под руки и быстро ведут по направлению к квартире.
По дороге девчонки уточняют:
— Ребята, вы подтверждаете, что ровно в восемь мы будем на «Пушкинской»?
— Подтверждаем, подтверждаем, — отвечают окрыленные драматурги, потому что именно в этот момент их не только посещает пропавшее вдохновение, но и просыпается спящее доселе чувство юмора.
Они отпускают шутки, веселят своих подруг и предвкушают удовольствия любовного свидания. Пятнадцать минут пути пролетают незаметно. Вместе они входят в подъезд и впихиваются в тесный лифт. При этом все веселятся.
Отдельный взрыв хохота вызывает заявление одного из мэтров:
— Мы собрались, чтобы поставить рекорд для книги Гиннесса. Это будет самое короткое любовное свидание в мире.
Другой развивает его мысль:
— У нас сегодня на любовь есть всего десять минут. Только в этом случае вы, девчонки, успеваете к восьми на «Пушкинскую».
Как только распахнулись двери лифта, они влетели в квартиру, быстро выпили за знакомство. Потом каждый схватил в объятия свою красотку и потащил в комнату. Через десять минут раздалось чье-то напоминание, что больше времени не осталось. Все быстро оделись, без четверти восемь влетели в лифт. За следующие пятнадцать минут вся компания добежала до «Пушкинской». Драматурги поцеловали девчонок в раскрасневшиеся щечки, обняли на прощание и на крыльях вдохновения и любви полетели дописывать свой сценарий.
Правда, когда они возвращались обратно, то у первого драматурга возникло некоторое сомнение. И он говорит своему приятелю:
— Слушай, старик, а скажи-ка мне, пожалуйста, ты с какой девушкой время провел?
Тот отвечает:
— С Катюшкой.
— А как она выглядит?
— Такая высокая, красивая, с голубыми глазами.
— Ты что, с ума сошел? Высокая, с голубыми глазами — это Валюшка.
— А Катюшка какая?
— Катюшка поменьше ростом, веселая толстушка.
— Подожди, — говорит второй первому. — Ты же сам схватил эту Катюшку под руку и начал ей рассказывать какие-то байки.
— Ну, правильно, потому что я первый раз видел Катюшку. Валюшку-то я уже давно знаю, а новой девушке я, как джентльмен, должен был оказать знаки внимания. Вот и стал ее развлекать.
— А потом? Как мы вошли в лифт, ты ее прямо там начал тискать.
— Ничего подобного. Нас просто прижало друг к другу в этой тесной кабине.
— А потом, когда в квартиру зашли?
— А что «потом»?
— Кого ты схватил?
— Я не помню, кого я схватил. Подожди, я, кажется, все-таки действительно схватил маленькую и толстенькую…
— Ну, так значит, сам нарушил наш уговор.
— Нет, постой! Ты-то первый схватил мою Валюшку, хоть я тебя и предупреждал, а я схватил то, что оставалось.
— Вот видишь, — говорит второй. — Сам признаешься, что Катюшку схватил. Значит, я ни в чем не виноват.
— Блин, — говорит первый, — что же получается? Я попросил свою любимую Валюшку приехать с Катюшкой, которая предназначалась для тебя. Я организовал эту встречу исключительно для того, чтобы разбудить твое сильно увядшее вдохновение. Я старался, чтобы ты, негодяй, дописал этот долбаный сценарий. А ты в знак благодарности за все то, что я для тебя сделал, взял и умыкнул мою Валюшку.
Второй стал оправдываться:
— Да мне было совершенно все равно — Валюшка или Катюшка. Но поскольку ты схватил за руку эту Катюшку, я и схватил твою Валюшку. У меня, кстати, есть оправдание. В процессе объятий я называл ее Катя, а она на это откликалась, но дико хохотала. Так что я не чувствую за собой большой вины.
Тогда первый сказал:
— Нет, ты передо мной виноват. Тем более что при нашем равноправном соавторстве я сижу за пишущей машинкой, а ты лежишь на диване пузом кверху и не можешь выдать ничего путного. Это несправедливое распределение труда. Я тебе давно хотел сказать, что гонорар между нами нужно поделить в процентном отношении не пятьдесят на пятьдесят, как мы договорились сначала, а сорок пять на пятьдесят пять, поскольку говорим мы оба, а записываю я один. А ты не только мышей не ловишь, но еще и уводишь из-под носа моих девушек.
Второй драматург был настолько сражен этим аргументом, что согласился, и на следующий день они поехали на студию и перезаключили договор на новых условиях.
Надо сказать, что после вышеописанного свидания с девушками вдохновение к ним вернулось, и они закончили свой сценарий вовремя. Фильм по нему был снят и пользовался большим успехом у советских зрителей. Он, кажется, так и назывался: «Моральный кодекс».
В этот момент официант подкатил к нам небольшой столик.
– Внимание, Пьер, начинается священнодействие, — шепнул я приятелю.
Гарсон поставил на газ медную луженую сковородку с высокими бортами, что-то налил, что-то плеснул, бросил в масло две свиные ножки и принялся обжаривать их, доводя до хрустящей корочки. У меня просто слюнки потекли от одного вида этого кулинарного шедевра, давшего название самому ресторану. Наконец он разложил все по тарелкам и торжественно поставил на стол перед каждым из нас.
Мы подняли бокалы.
– Вот она, настоящая французская кухня! — воскликнул я. — Какая красота! А как вкусно! Тает во рту…
– Между прочим, когда-то это было обычным блюдом местных грузчиков и мясников.
– Пьем за них! — отозвался я.
– Таким же обыденным, как и устрицы, которые мы сейчас ели, — продолжил Пьер. — Они тоже были когда-то второсортной едой в рыбацких семьях. Рыбаки продавали хорошую рыбу на рынке, а дома ели моллюсков, которых их жены собирали на морском берегу после прибоя. Это был, так сказать, подножный корм. И только потом на устрицы пошла мода.
– На экзотике можно неплохо зарабатывать!
– Это точно. Я вот вспомнил, – сказал Пьер, – одну смешную историю, связанную с чисто русской экзотикой, и могу тебе рассказать. Правда, относится она уже ко временам перестройки…
Фирма Клауса Брауна специализировалась на экзотическом туризме. «По Нилу с крокодилами», «В джунглях Малайзии», «На Амазонку за анакондой» — вот типичные названия туров, которые приносили неплохой доход его агентству. А с Россией Клаус, что называется, попал.
Эта страна с некоторых пор стала его головной болью. Утром он, бывало, просыпался в прекрасном настроении, но как только вспоминал, что аренда отеля на берегу Волги оплачена на год вперед, а ехать туда никто не хочет из-за криминальной ситуации в России, гримаса страдания перекашивала его лицо. Не было в семье Браунов такой традиции — терять деньги.
Но однажды Клауса осенило. А что, если построить бизнес именно на русском криминале?!
Он созвонился с Тверью, объяснил идею своим российским компаньонам, и дело пошло. Тур теперь назывался «В когтях русской мафии». Идея была проста. Австрийские туристы, которым хотелось пощекотать себе нервы, отправлялись в занесенную снегами Россию, где в лесной глуши, но в теплом и уютном деревянном отеле они подвергались нападению «русской мафии». Колоритных бандитов, грабивших австрийских бюргеров и их жен, изображали артисты местного драмтеатра. Но обставлено все было весьма правдоподобно — с холостыми выстрелами, с густым русским матом и с хорошо разыгранной, но не причиняющей увечий агрессивностью. Конечно, туристы знали, что их ждет встреча со знаменитым русским криминалом, но фокус был в том, что никто не был осведомлен, когда именно им предстоит «пережить налет».
После нескольких первых туров по новой программе количество желающих поехать в Россию увеличилось. И слухи о захватывающих приключениях донеслись даже до ушей самой фрау Браун, супруги Клауса.
Ее приятельница ездила в Россию по этой программе и вернулась в полном восторге. Она лично посоветовала чете Браунов самим встряхнуться в когтях русских бандитов. Очень, мол, помогает развеяться от монотонной и предсказуемой австрийской текучки.
Но в последнюю минуту Клаус не смог поехать с женой, ему нужно было срочно вылетать в Бангкок, где он организовывал тур «В горы на слонах».
Фрау Браун полетела в Россию одна. И не очень о том сожалела. Подобралась хорошая компания — двенадцать богатых сорокалетних австриек и ни одного мужчины. Дамы, почувствовав свободу, принялись расслабляться еще в самолете. Напились шампанского. Орали песни, благо летели без всяких посторонних в одном салоне первого класса. При перелете, скажем, в Париж они бы себе такого не позволили, но в Россию сам Бог велел.
