Ознакомительная версия.
У Наташи подкосились ноги, она села на ступеньку крыльца и глухо застонала. Стон превратился в сдавленный крик, крик — в клокочущие, надсадные рыдания. Наташа уронила голову на колени. Плач душил ее, она захлебывалась в слезах и судорожно глотала воздух. Потом плач прекратился, перешел в противную мучительную икоту, от которой Наташа стала задыхаться. Потом прошла и икота. Теперь можно было встать, уйти с крыльца, выпить снотворное, заснуть тяжелым сном. Но у Наташи не было ни сил, ни желания куда-то идти и что-то делать. Поэтому она еще очень долго, согнувшись и поджав под себя озябшие ноги, сидела на крыльце, терла лицо, тихо стонала и повторяла одну и ту же фразу: «Будь все проклято!».
Полторацкий сидел на деревянном ящике и курил, пуская колечки дыма. Чуть поодаль, отложив автомат в сторону, развалился на травке выводной Салимов. Резко контрастируя с двумя бездельниками, рядом напряженно трудились голые по пояс, обливающиеся потом губари. Арестованные рыли нескончаемую канаву под кабель засекреченной связи. Кабель проложили еще осенью ударными темпами (устроили для этого специальный субботник), но при укладке, видимо, порвали. Всю зиму прямая связь отсутствовала (пользовались запасным каналом), а когда снег сошел, связисты, используя бесплатную рабсилу с гауптвахты, начали искать повреждение. Арестанты отрыли стометровую канаву, но на поврежденный участок так и не наткнулись. Похоже, что для губарей эта шабашка становилась бесконечной.
Сегодня пошли восемнадцатые сутки пребывания Полторацкого на губе. Он оброс густой щетиной — бриться на гауптвахте нет возможности, поскольку лезвия и станки отбираются при шмоне, а электробритва здесь не работает — воткнуть некуда.
Быт Полторацкого-арестанта прост: ест вволю, курит по желанию, спит сколько душе угодно. На работы выходит, только если стоит хорошая погода. Тогда можно раздеться до трусов и загорать на солнышке, в то время как остальные губари вкалывают за себя и за того парня. Иногда Полторацкий ненадолго уходит в гарнизон по делам. На Гошиных плечах нет погон, и он теперь больше походит на дезертира, чем на авиамеханика 2 класса авиационного истребительного полка войск ПВО страны.
Что же произошло?
Той памятной майской ночью Игорь, проплакавшись, пошел в автороту, устроил жестокую трепку наряду, разбудил Юстинайтиса и попросил у него водки. Юстинайтис водку дал и согласился составить Игорю компанию. Тактичный и спокойный литовец не утомлял Полторацкого вопросами, но про себя удивлялся скорости, с которой Игорь опрокидывал стаканы. Выпив поллитра, Полторацкий успокоился окончательно. Для полного ажура теперь полагалось еще кого-нибудь отоварить.
В кубрик ТЭЧ Полторацкий влетел, как ошпаренный. Включил полный свет, заорал бешено:
— ТЭЧ, подъем! Всем встать! Припухли! Пригрелись, суки! Полторацкого забыли? Угондошу всех! Всем подъем! Боевая тревога! Радиационная опасность! Ядерное нападение! Бомбовые удары! Встать, падлы! Ракеты с термоядерными боеголовками летят сюда! Подъем!
Не дожидаясь, пока все встанут в строй, Полторацкий принялся вышвыривать из нижних коек черпаков, дедушек и немногочисленных оставшихся дембелей.
— А это кто еще спит? А, Володя! Извини, братан, спи дальше!
ТЭЧевские караси построились, старослужащие благоразумно вышли из кубрика.
— Десять секунд — отбой!
Караси разбежалась по койкам.
— Десять секунд — подъем!
Караси вскочили и построились.
— Отбой! Подъем! Отбой! Подъем! Отбой! Подъем! Опухли, ожирели! Полторацкого через х… бросаете! Убью!
Полторацкий неистовствовал и метелил всех подряд. Упала гардина. Опрокинулась тумбочка. Под тяжестью шмякнувшегося тела распалась табуретка. Полторацкий продолжал бить с двух рук и истошно орать.
— Сохранять строй! Держаться на ногах! Я вам устрою красивую жизнь! Службу почуяли?
Неизвестно, чем бы кончилась эта вакханалия, если бы не Гиддигов. Выждав момент, когда после очередной серии ударов Полторацкий переводил дыхание, Володя подошел к нему сзади.
— Игорь!
— Чего?
— Хватит на сегодня!
— Отвали!
— Я говорю — хватит! Изувечить кого-нибудь хочешь? В дисбат не терпится, или сразу на зону?
— Мне похрену!
— А мне — нет! До подъема два часа осталось. Надо успеть все привести в порядок.
— Какой порядок?
— Элементарный.
— Элементарный — это хорошо, а идеальный — лучше. ТЭЧ, навести идеальный порядок, и в койки! Всем — отбой!
Не раздеваясь и не снимая сапог, Полторацкий лег поверх одеяла и сразу же заснул.
Утром старшина и замполит увидели «разрисованную» ТЭЧ. Нечипоренков вызвал Полторацкого в канцелярию.
— Полторацкий, в подразделении почти два десятка избитых бойцов. Все отмалчиваются, отпираются, приводят какие-то фантастические версии. Но истина проста, не так ли? У тебя содраны кулаки, изо рта несет перегаром. Это, скорее всего, означает, что ты вчера напился и устроил разборки. Или я неправ, Полторацкий?
— Вы же знаете, товарищ капитан — командир всегда прав.
— Почему ты сорвался? У тебя какие-то серьезные личные проблемы?
— Да, очень серьезные, и очень личные.
— Тогда для начала объявляю тебе трое суток от имени командира ТЭЧ.
После завтрака было очередное полковое построение. Варфоломеев решил посвятить его состоянию воинской дисциплины. Как всегда, он стал опрашивать подразделения. Добрался и до ТЭЧ.
— Рудык, доложите о нарушениях дисциплины!
Вместо майора откликнулся замполит:
— Товарищ подполковник, сержанту Полторацкому объявлено трое суток ареста за…за пререкания (о массовом мордобое Нечипоренков благоразумно умолчал).
— Полторацкий — на середину! — приказал Варфоломеев.
Полторацкий не пошевелился. Поселившийся в нем бес показывал язык всем, независимо от воинского звания и занимаемой должности. Вместо того чтобы выходить на середину плаца, Полторацкий демонстративно закурил сигарету, глубоко затянулся, выпустил несколько колец сизого дыма.
— Полторацкий, на середину, бегом!
— Сейчас, только докурю.
— Выйти из строя, сука, … твою мать!
Полторацкий растолкал стоящих перед ним и неспешной походкой направился к казарме.
— Стоять! — взревел Варфоломеев так, что находившийся рядом начальник политотдела Бондарев пошатнулся. — Распустились, б…! Десять суток, от имени комкора! Потом — дисбат, в рот тебе сто х…в, п…а в скафандре!
Так Полторацкий поселился на губу. Просидел он тринадцать суток, вышел на свободу, а на следующий день опять пошел на губу — сменивший гнев на милость Варфоломеев объявил ему семь суток.
— Сажать этого говнюка в дисбат себе дороже — в корпусе вонь поднимут. Я ему лучше дисбат прямо здесь устрою, не отходя от кассы!
В промежутке между отсидками Игоря лишили сержантского звания. Замполит построил роту, объявил о снятии Полторацкого с сержантов и вызвал штрафника на середину. Никто на середину не вышел.
— Где Полторацкий?
— В кубрике вроде.
— Сюда его, немедленно!
Рогачев, новый Гошин ординарец, забежал в кубрик. Полторацкий валялся на койке и пускал в потолок сигаретный дым.
— Игорь, тебя замполит зовет! Он ТЭЧ построил, сказал, что тебя звания лишили!
Игорь молча снял китель, сорвал с погон приклеенные на расплавленный полиэтилен лычки, вручил их Рогачеву.
— На, отнеси замполиту, пусть он подавится этими соплями!
Рогачев ушел. На пустых погонах остались белесые следы клея. Полторацкий брезгливо поморщился и содрал погоны с кителя. Потом очередь дошла и до петлиц.
Когда Игоря освободили с губы, Рогачев пришил на его китель новые погоны рядового. На следующее утро замполит организовал в ангаре ТЭЧ комсомольское собрание с участием молодых офицеров, прапорщиков и гражданских (так называемых «служащих Советской армии») — члены комсомольской организации ТЭЧ. Председателем собрания избрали комсомольского вожака лейтенанта Угрева, определили рабочий президиум из трех человек, вести протокол доверили писарю Бегичеву. Игорь по всем пунктам повестки дня воздерживался.
Угрев сразу же предоставил слово «присутствующему на собрании коммунисту Нечипоренкову, замполиту ТЭЧ». Присутствующий на собрании коммунист, обозвав Полторацкого хулиганом и злостным нарушителем воинской дисциплины, рекомендовал собранию исключить Полторацкого из рядов Ленинского комсомола. Это предложение поддержали Угрев, лейтенант Трубачевский из родной группы С (они с Игорем не ладили с первого дня службы) и дебелый прапорщик Колесник. Полторацкий слушал выступавших с большим интересом, несколько раз даже аплодировал. Затем слово взял Турчанинов.
Ознакомительная версия.
