Девушка вывела меня из этого транса, выйдя и сказав с сожалением, что никакой анализ уже провести просто нереально — все некротизировано, плод слишком долго был мертв. Поехал назад к жене, она лежала на койке в больничной палате, была спокойна и взгляд ее выражал абсолютную пустоту.
Что пережили мы тогда? Я пытаюсь осознать это, понять. Надежда, потом надежду похоронили, потом опять еще более сильная надежда, а потом опять надежду похоронили. Похоронили жестоко, с хрустом, не пропустив ни одной детали, пройдясь по всему, что мы любим и на что надеемся основательным раскаленным катком, после которого остается только нечто выжженное.
Сквозь пустоту и отчаяние я просто думал о том, чтобы с женой было все хорошо. В самые страшные моменты моей жизни какой-то огонек в самой глубине души не угасает, нечто живое всегда говорит одну заветную фразу: «Все пройдет».
Пока жена лежала в больнице, я приходил домой, смотрел на нашу квартиру, гладил вещи жены и смотрел на ссохшееся яблоко, которая она купила… ведь беременные должны кушать полезную пищу и особенно яблоки. Я не мог сдержать слез. Слезы и плач стали моим постоянным состоянием, хотя и говорить об этом даже по прошествии времени стыдно.
Каждый вечер рыдания сотрясали меня, каждый вечер, каждую ночь приступами боль душила меня. Что было в этой боли?
Обида, злость, непонимание, отчаяние. Откуда-то появилась еще одна напасть — хроническая усталость. Тело болело, болели кости, ощущение было таким, что я измотан донельзя. Болели руки, ноги, ныл и был сведен судорогами живот, болела вечно стянутая тугими мышцами спина.
Я приходил в больницу к жене бодреньким и не показывал ей, что внутри, по ощущениям, я просто умираю. На самом деле я так и думал, потому что состояние было таким ужасным, какое я никогда до этого не испытывал. У меня не было моментов расслабления, не было даже пустоты, боль и усталость плескались внутри, поочередно набирая обороты.
Жену выписали из больницы рано, всего через пять дней. Антибиотики толком не давали. Честно говоря, мы оба недоумевали, потому что в прошлый раз пролечивали куда серьезнее и дольше. Осложнения не заставили себя ждать. Если говорить сразу о будущем, то Регина серьезно болела по-женски, кровь не останавливалась, мусорное ведро было постоянно наполненно набухшими красным повязками.
Оставалось всего ничего до Нового, 2010 года, когда я в хлам рассорился с матерью. Она хотела, чтобы мы приехали к ней и отпраздновали НГ вместе, у нас же, как вы понимаете, никакого желания не было. Я представил, как сижу за столом, выкручивая себе руки от боли и задыхаясь от усталости (а приступы ее становились все сильнее), как Регина выходит из-за стола менять повязки, бледная как лист бумаги. Я сам не знаю, почему, но этих вещей мать не поняла, мы рассорились, и мое состояние стало таким, что я просто решил — я хочу умереть, потому что жить так дальше — просто издевательство над собой и родными. Такого уровня страдания я не испытывал до того момента вообще никогда в жизни, мне было очень, очень страшно.
Но как это ни странно, я не умер в ту ночь. Я понял простую вещь, что делиться своими страданиями — это страдать снова. Я понял, что психологи несут бред, заставляя рассказывать пациентов о своей боли. Я не мог успокоиться по одной причине — я видел перед собой жену, которая так и не могла вылечиться. Внутри ее изранили так сильно, что все это никак не заживало.
С тех пор я просто перестал быть тем придурошным доверчивым пареньком, который всем трепал о своих страданиях. Я убрал иконы, убрал талисманы, стал жестче. Стало действительно немного легче. Мы очень любим говорить о Боге и верить в Бога, и я очень завидую тем людям, которые все свои грехи записывают на его счет. Так жить проще, так жить легче. Ответственность всегда на ком-то другом.
Примерно в то же время произошел один интересный случай. Я пошел в клинику «Семья» и рассказал им о том, как «лечила» нас наша врач, пропадая, не отвечая на звонки, не предпринимая действий, отменив даже кроворазжижающее, несмотря на то, что анализы крови явно свидетельствовали о густоте крови. Я скажу честно, я не знаю, на самом ли деле здесь четкая вина врача, но определенная халатность с ее стороны была, поэтому ее следовало наказать.
Я пришел к директору, вызвал главврача, рассказал им об этом. Они пообещали принять меры. Им было неудобно, и они реально извинились передо мной. Это был явный пример того, как хорошее начинание превращается в коммерческий проект. Они-то, конечно, действительно неплохие ребята и реально, может быть, неплохие врачи, но нас лечили не они, а «дружелюбный специалист».
Эта специалист позвонила мне в тот же день. Она ехала на машине, у нее играла легкая приятная музыка, ее тон был требовательным: «Ну, говорите, что вы там нарассказывали обо мне директору, а?»
Меня это взбесило. У нее два ребенка, она вышла на работу, когда второму ребенку еще не было годика. Ну, видимо, тяжеловато было с финансами, а в частной клинике платили явно в несколько раз больше, чем в обычной государственной. Она была счастлива, уверена в себе. Сдохни, сука.
Я начал перечислять все ее ошибки одну за другой, приводя время и конкретные числа. Она не видела, как я на полу расстелил десятки листов, выписок, как я ночами пытался найти ошибки и варианты — как было бы, если бы мы поступили в том или ином случае по-другому. Я никогда не жаловался на свою память, все схемы вставали в голове одна за другой, я ходил по бумагам, смотрел на вылепленную бессонными ночами стикерами стену, приводя ей один факт за другим. Да, наверное, я не врач, но я умею читать и делать предположения. Я задавал себе вопрос «Почему так вышло?» тысячи раз, я знал десятки ответов на него.
У нее не нашлось ничего, чтобы мне ответить внятно. Под конец я просто повысил голос, она совсем сникла. Я не знаю, прав ли я был, или нет. Тогда я понял простую вещь — нет на свете справедливости, добра или зла. Есть жизнь, есть наборы случайностей и обстоятельств. Есть те, кто сильнее, и те, кто слабее. Никто никогда не поступает из соображений альтруизма, у всех свои интересы.
Через пару дней главврач вызвала Регину и предложила ей проходить УЗИ бесплатно. Также она ее консультировала. Хотя под конец она мягко намекнула, что видеть мою жену больше не хочет. Спросила у меня, что делать с врачом, потому как та «рыдала и умоляла не увольнять ее». Мне было абсолютно без разницы. Ну, ее оставили, в общем, никто не будет наказывать специалиста, который приносит деньги.
Регина лечилась то одним, то другим. Кровотечения не прекращались. Мы смогли их залечить намного позже, с большим трудом избавившись от воспаления.
Я стоял на улице и меня колбасило. Люди смотрели в мои глаза и поспешно отходили. Живот сводило судорогами, в душе ворочалась бешеная тревога, паника охватывала приступами. Мне очень хотелось пойти к психотерапевту, а еще почему-то думал пойти сдать какие-то анализы к другому врачу. В голове царила полная спутанность.
Одни люди с трудом переживают трудности и потом говорят: «Фуууф, ну теперь можно отдохнуть». Они забывают кошмары и страшные вещи, которые с ними происходили, выговариваются и живут дальше. У меня все происходит наоборот. Я неплохо переношу трудности, никогда не было проблем с тем, чтобы сдержаться, не показать, как мне плохо. Я всех подбадриваю, меня за это любят. Я — неиссякаемый источник оптимизма для всех близких мне людей.
Но после происходят непонятные вещи. Вроде бы все прошло и можно отдохнуть, расслабиться и все забыть, но не тут-то было. События всплывают в голове, поворачиваясь под разными углами, то вставая перед глазами неожиданно ярко посреди солнечного дня, то проносясь звуками жуткого плача по ночам.
Соматические проявления набирали обороты, как снежный ком. Спазмы становились острыми, с болей в животе они распространились на руки, грудь, спину, а одной прекрасной ночью так сильно долбануло в ноги, что с тех пор они стали болеть жуткой болью. Усталость стала моим постоянным спутником, тревога поселилась в душе, устроившись куда удобнее, чем любые другие мысли.
Сильный человек — это тот, который по-здоровому равнодушен. У него хватает сил переключиться на что-то другое. Он не рефлексирует. Я очень завидую женщинам, которые, по всей видимости, не обладают такой рефлексивной натурой, как мужчины. У них инстинкт защиты и самосохранения куда сильнее, чем у мужчин, и они просто отгоняют неприятные мысли. Хотя, конечно, и женщины бывают разные.
У меня же навязчивые мысли поселились в голове, и я, со злостью и отчаянием, не переставая думал, как так вообще могло получиться. Понимаете, я очень надеялся в этот раз, слишком надеялся и слишком верил в то, что все получится. Мы разговаривали с малышом и придумали ему имя, поверили врачам и просто в то, что он родится. В нашей ситуации не было сглаживающих углов, не было хотя бы чего-то, что сделало бы ситуацию проще. В этот раз это был каток, который решил окончательно разрушить наше здоровье и веру.
