Почти все наше оборудование было самодельным: от афиш до усилителей и гитарных примочек. Афиши рисовал я, а ребята отвечали за начинку нашей аппаратуры и инструменты. Тедеша, например, мог перетянуть барабан! А с дополнительным оборудованием был напрямую связан единственный эпизод использования спецэффектов на наших концертах.
Второго и седьмого мы отработали еще две дискотеки в Доме офицеров. Так вот, седьмого, уже в самом конце, когда мы на второй бис (!) отыграли «Поднимается ветер», на последних нотах с оглушительным грохотом взорвался усилитель бас-гитары, выпустив густой и черный клуб дыма прямо под потолок. В этот момент я понял значение слова «публика неистовствовала»!
Мы с Олегом демонстрируем новую афишу
После седьмого мая у нас образовалась пауза в концертах. Ребята чинили сгоревший усилитель, а я готовил традиционную «магнитофонную» дискотеку. Несколько дней я провел на разных квартирах у молодых офицеров, переписывая с магнитофона на магнитофон песни самых популярных на тот момент звезд. Что-то я получил из дома, от друзей, чем-то поделились сами офицеры, но компиляция для Кутаиси весны 1988 года вышла неплохая. «Гвоздями программы» были, как мне помнится, австриец Фалько, с «Rock Me Amadeus» и «Jeanny», «Silent Circle» – очередные немцы, певшие на английском: «Stop The Rain In The Night» почему-то многие называли как «Stop The Reagan In The Night»! Вот что политинформация с людьми делала, всюду-то им Рейган мерещился. И еще голландский дуэт «Video Kids», нечто совершенно запредельное и по манере исполнения – такими «буратининскими» голосами, когда вокал записывался и воспроизводился на разных скоростях, – и по содержанию. Насколько я помню, их пластинка, которая в конце восьмидесятых звучала «из каждого утюга», называлась «Вторжение космических дятлов». Или как-то еще, в том же роде.
Засилье немецкой «попсятины» я пытался компенсировать за счет последних записей (из того, что удалось достать) Depeche Mode, Джимми Самервилла и проверенной временем классики. Без русских песен и без западного рока (он еще не очень приветствовался, хотя по ночам во «Взгляде» по телевизору показывали и Metallica, и, страшно сказать – W.A.S.P.) получился настоящий марафон часа на три. В стране сказывался голод по зарубежной музыке. Это, кстати, подтвердили и бухгалтерские отчеты. Чистая выручка от магнитофонной дискотеки составила 176 рублей, очень приличные деньги по тем временам! Наши концерты тоже «продавались» в Доме офицеров неплохо, 45–55 рублей с концерта. Деньги, разумеется, шли не нам, а самому Дому офицеров, но мы получали другие бонусы. Например, эту магнитофонную дискотеку я проводил в «гражданке». Мама шила мне совершенно невообразимую одежду – широкие штаны, какие-то косоворотки, в общем, все, что только можно было вообразить в восьмидесятые годы с их «галлюциногенной» эстетикой. Я настолько обнаглел, что ходил в «гражданке» по городу. На то у меня имелась личная индульгенция от начальника штаба корпуса, полковника Стрельцова. Он распорядился, чтобы я не проводил дискотеку в военной форме, поскольку мероприятию планировалось придать исключительно «гражданский» характер.
Миром, правда, закончить не удалось. В лучших традициях провинциальных танцев все завершилось грандиозной поножовщиной в туалете. Обозленные ранним, как им показалось, уходом с праздника русских девчонок, хорошо поддатые местные юноши решили выяснить, кто же из них в этом виноват. Возможно, поэтому магнитофонных дискотек в Доме офицеров больше не проводили, и моя «гражданка» отправилась на длительное хранение в клуб, в коробку с книгами.
В это время я запоем читал Фазиля Искандера. С ним меня познакомил один из немногочисленных абхазов, служивших в полку, Леварс Бутба. Он был художником по полученной до армии специальности, и в полку отвечал за наглядную агитацию – рисовал воспитательные плакаты. Например, у нашего клуба стоял стенд, на котором голубоглазый блондин в форме рядового сидел за столом с книжкой в руках, а под его изображением красовался лозунг: «Армия – школа культуры!»
Леварс Бутба – второй слева
Что Леварс делал в армии, я решительно не понимал. Во-первых, ему исполнилось 28 лет, во-вторых, у него было двое детей, в-третьих, у него за плечами имелось высшее художественное образование. С учетом всего вышеперечисленного, перманентная щетина на его лице создавала впечатление, что я общаюсь с человеком гораздо старше меня, настоящим аксакалом. Мы с Леварсом познакомились традиционно.
Он зашел ко мне в кабинет попросить что-то из понадобившейся ему канцелярщины. А у меня на столе лежал «Огонек», раскрытый на одном из рассказов про Чика.
– Нравится Искандер? – спросил он меня тихим, каким-то болезненным голосом.
– Очень! – искренне обрадовался я, потому что до этой журнальной публикации книг Искандера я не читал.
– Тогда тебе надо «Сандро из Чегема» почитать! – посоветовал Бутба и советом не ограничился. Через пару дней он принес мне зачитанный «тамиздатовский» томик. Полного «Сандро» в СССР напечатали только через год, но к тому времени я уже искренне и глубоко влюбился в эту книгу. Что же говорить о моих чувствах, когда много лет спустя я познакомился и с самим автором!
Так что, можно сказать, Леварс открыл для меня целый мир. К моему огромному сожалению, мы с ним потеряли контакт после демобилизации, он уволился раньше меня. Так часто бывает. Что-то кажется малозначительным, не стоящим внимания пустячком, а потом этот пустяк превращается в проблему или, что еще хуже, потерю. Когда я все это писал, я узнал, что в 2007 году Леварс Алексеевич Бутба скончался в Сухуми в возрасте сорока семи лет. Председатель Объединения Свободных Художников Абхазии, автор эскиза высшей государственной награды Абхазии, ордена «Честь и слава», кавалер этого ордена, создатель множества живописных работ, мой замечательный армейский, совершенно «не военный» друг… Мы с ним много общались. Не знаю, что его во мне привлекало, а меня в нем – неподдельная интеллигентность и искренняя любовь к своей стране. Леварс мог рассказывать об Абхазии бесконечно. Самое удивительное, что в его рассказах не было ни назидательности, ни высокомерия, ни тщеславия. А присутствовали – чувство юмора, самоирония и образность мышления. Хотя а каким же должен быть настоящий художник! У нас с ним существовала такая игра: мы придумывали абхазские фамилии. Так, самым высоким абхазом мира признавался человек по фамилии Столба, самым быстрым – Шайба, а самым глупым – Дуба, хотя, конечно, таких фамилий не существовало. Вообще, он очень смешно рассказывал об абхазском языке. По мнению Леварса, этот «птичий» язык, с огромным количеством свистящих звуков, был самым трудным языком на планете. Мне, конечно, так не казалось, хотя наличие буквы «а» в начале почти каждого слова определенно озадачивало. В армейской традиции переделывать все в похабный анекдот, этот парадокс имел следующее объяснение: «Абхаза спрашивают: «Почему у вас все слова на «а» начинаются? – «А хуй его знает!» Леварс никогда матом не ругался, поэтому приводил свой пример, гораздо более тонкий: «Как сказать по-абхазски: «Гагарин улетел в космос»? – «Агагарин акосмос афьюить!»
Орден «Честь и слова Абхазии»
А вот это (опять буква «а»!) уже было чистой правдой, доказательство красовалось на любой пачке сигарет «Космос», выпущенной в Сухуми. Там размещалась следующая надпись: «Акосмос», и, чуть ниже: «Акласс афильтр змоук асигареткуа». Эти сигареты были предметом всеобщей гордости. Грузины, не упускавшие ни единого случая обругать что-либо абхазское, сухумский «Космос» превозносили до «космических высот». Существовала распространенная версия, что табак для этих сигарет присылали из самой Америки, с плантаций «Филипп Моррис». Типа, табак шел на изготовление настоящего американского «Мальборо», а отходы присылали в Сухуми и там делали сигареты «Космос»! Но даже то, что речь шла о производственных отходах, никак не могло умалить качества продукции, ведь все остальные сигареты не могли идти с сухумским «Космосом» ни в какое сравнение.
Цена это подтверждала. Сухумский «Космос» стоил рубль за пачку! При этом царствовавший тогда на прилавках болгарский табак выше 60 копеек никогда не поднимался, а самые распространенные в нашей среде сигареты «Родопи» или «Стюардесса» стоили еще дешевле. Отчасти конкурентами могли считаться элитные, как нам говорили, армянские сигареты – «Ахтамар» и «Арин-берд». Но сравнивать их с другими было практически невозможно, потому что в городе их не продавали, так что приходилось верить армянским рассказам и ждать почтовых оказий, потому что иногда эти сигареты ребятам из Армении присылали в посылках.
«Сразу после праздников (с похмелья, что ли) прокатилась целая волна ЧП. В том числе и в нашем полку. Из всех ЧП (а за неделю, даже за пять дней, произошло три случая со смертельным исходом) наше происшествие – самое загадочное. Если в одной части один солдат просто убил второго ножом, то в другой части случай произошел как в плохом фильме. Часовой, стоявший на посту, решил развлечься и стал стрелять в воздух, у нас это – обычное дело. Но не прямо в небо, а – параллельно земле. И случилось, что он попал в окно проходившего недалеко от поста поезда, и убил какого-то старика, который смотрел в окно! А в нашем полку виноватого, вообще, наверно, не найдут. 16.05.1988 г.»
