— Ладно, уж пойдем вместе, — решил Швейк. — Но надо действовать с оглядкой, чтобы не нажить беды.
— Не беспокойся, товарищ, — тихо сказал Водичка, когда оба уж вошли в ворота. — Я его ка-ак хрякну… — и еще тише прибавил — Вот увидишь, с этой мадьярской рожей не будет много работы.
И если бы в воротах был кто-нибудь, кто понимал по-чешски, тот уловил бы доносившийся с лестницы довольно громко произнесенный лозунг Водички «Плохо, брат, ты мадьяров знаешь!» — лозунг, который зародился в тихом кабачке над рекой Литавой, среди садов прославленной Кираль-Хиды, окруженной холмами, о которых с проклятием в душе будут до самой смерти вспоминать солдаты, ходившие туда и до войны и во время войны на занятия, где их теоретически и практически обучали избиению и резне.
Швейк с Водичкой стояли у дверей квартиры господина Каконя. Раньше чем нажать пуговку звонка, Швейк заметил:
— Слышал ты когда-нибудь пословицу, Водичка, что осторожность — мать мудрости?
— Это меня не касается, — ответил Водичка. — Нельзя ему давать время рот разинуть…
— Да и мне тоже не с кем особенно якшаться-то, Водичка.
Швейк позвонил, а Водичка громко сказал:
— Ейн, цвей — и полетит со всех лестниц.
Открылась дверь и появившаяся в дверях прислуга спросила по-венгерски:
— Что угодно?
— Nem tudom[76], — презрительно сказал Водичка, — Научись, девка, говорить по-чешски.
— Verstehen Sie deutsch?[77] — спросил Швейк.
— A pischen[78].
— Also, sagen Sie, der Frau, ich will die Frau sprechen, sagen Sie, dass ein Brief ist von einem Herr, draussen in Kong[79].
— Я тебе удивляюсь, — сказал Водичка, входя вслед за Швейком в переднюю. — Как это ты можешь со всяким дермом разговаривать?
Закрыв за собой дверь, оба стояли в передней. Швейк заметил:
— Хорошая обстановка. У вешалки даже два зонтика, а вон тот Иисус Христос на картинке тоже неплох.
Из комнат, откуда доносился звон ложек и тарелок, опять вышла прислуга и сказала Швейку:
— Frau ist gesagt, dass sie hat kà Zeit; wenn wass ist, dass mir geben und sagen[80].
— Also, — торжественно сказал Швейк, — der Frau ein Brief, aber halten Küschen [81].
Он вынул письмо поручика Лукаша.
— Ich, — сказал он, указывая пальцем на самого себя, — Antwort warten hier in die Vorzimmer [82].
— Что же ты не сядешь? — сказал Водичка, сидевший уже на стуле у стены. — Возьми себе стул. Стоит, точно нищий. Не унижайся перед этим мадьяром. Будет еще с ним канитель, вот увидишь, но я, брат, его ка-ак хрякну…
— Послушай-ка, — спросил он после небольшой паузы, — где это ты по-немецки научился?
— Самоучкой, — ответил Швейк.
Опять наступило молчание. Внезапно из комнаты, куда отнесла прислуга письмо, послышался ужасный крик и шум. Что-то тяжелое с силой полетело на пол, потом можно было ясно различить звон разбиваемых тарелок и стаканов, сквозь который слышался рев:
«Basom azanát, basom az istenet, basom a Kristus marjat, basom az atyádát, basom a világot»[83].
Распахнулись двери, и в переднюю влетел господин во цвете лет с подвязанной салфеткой, размахивая письмом.
Старый сапер сидел ближе, и взбешенный господин накинулся сперва на него:
— Wass soll das heissen, wo ist der verfluchte Kerl, welcher dieses Brief gebracht hat?![84]
— Полегче, — сказал Водичка, подымаясь со стула. Особенно у нас тут не разоряйся, а то вылетишь. Если хочешь знать, кто принес письмо, так спроси у товарища. Да говори с ним поаккуратнее, а то очутишься за дверью в два счета.
Теперь пришла очередь Швейка убедиться в красноречии взбешенного господина с салфеткой на шее, который, путая от ярости слова, начал кричать, что они только что сели обедать.
— Мы слышали, что вы обедаете, — на ломаном немецком языке согласился с ним Швейк и прибавил по-чешски: — Мы тоже было подумали, что напрасно отрываем вас от обеда.
— Не унижайся, — сказал Водичка.
Разъяренный господин, на котором от его оживленной жестикуляции салфетка держалась только за один угол, продолжал о том, что по его первоначальному предположению письмо должно было касаться отведения под войско помещений в этом доме, который принадлежит его супруге.
— Сюда бы вошло порядочно войска, — сказал Швейк. — Но в письме об этом не говорилось, как вы, вероятно, уже успели убедиться.
Господин схватился за голову и разразился потоком упреков по адресу офицерства. Он сказал, что был также подпоручиком запаса и что он охотно бы служил на военной службе, но у него больные почки. В его время офицерство не было до такой степени распущено, чтобы нарушать чужую семейную жизнь. Он пошлет это письмо в штаб полка, в Военное министерство, он опубликует его в газетах…
— Сударь, — с достоинством сказал Швейк, — это письмо написал я, Ich geschrieben, kein Oberlajtnant Подпись подделана. Unterschrift Name falsch. Мне ваша супруга очень нравится. Ich liebe ihre Frau. Я влюблен в вашу жену по уши, как у Врхлицкого[85] говорится. Капитальная женщина!
Разъяренный господин бросился на стоявшего со спокойным и довольным видом Швейка, но старый сапер Водичка, следивший за каждым его движением, подставил ему ножку, вырвал у него из рук письмо, которым тот все время размахивал, и не успел господин Каконь и опомниться, как Водичка его сгреб, отнес к двери, открыл ее одной рукой и… что-то загремело вниз по лестнице.
Случилось все это быстро, как в сказке, когда чорт приходит за человеком. От разъяренного господина осталась лишь салфетка. Швейк ее поднял и вежливо постучался в дверь комнаты, откуда пять минут тому назад вышел господин Каконь и откуда теперь доносился женский плач.
— Принес вам салфеточку, — деликатно сказал Швейк: даме, рыдавшей на софе. — Как бы на нее не наступили… Всего наилучшего.
Щелкнув каблуком и взяв под козырек, он вышел. На лестнице не было видно сколько-нибудь заметных следов борьбы. Повидимому, все сошло, как и предполагал Водичка, совершенно гладко. Только в воротах Швейк нашел разорванный воротничек. Очевидно, здесь, когда господин Каконь в отчаянии уцепился за ворота, чтобы не быть вытащенным на улицу, разыгрался последний акт этой трагедии.
Зато на улице было оживленно. Господина Каконя оттащили в ворота напротив и отливали водой. А посреди улицы бился, как лев, старый сапер Водичка с несколькими гонведами и гонведскими гусарами, заступившимися за своего земляка. Он мастерски отмахивался, словно цепом, штыком, держа его за конец ремня. Водичка не был один. Плечом к плечу с ним дрались несколько солдат-чехов из различных полков, которые проходили мимо.
Швейк (как он утверждал позднее), сам не зная как, очутился в самой гуще, и, ввиду того что тесака у него не было, в руках у него очутилась тоже, неизвестно как, палка одного из оторопевших зрителей.
Продолжалось это довольно долго, но и всему прекрасному приходит конец. Прибыл кордон полицейских и забрал всех.
Швейк с удовлетворенным видом шагал рядом с Водичкой, неся на плече, точно винтовку, палку, которую начальник кордона признал в качестве вещественного доказательства.
Старый сапер Водичка всю дорогу упорно молчал. Только у входа на гауптвахту он задумчиво сказал Швейку:
— Говорил я тебе, что ты мадьяров плохо знаешь!
Полковник Шредер не без удовольствия разглядывал бледное с большими кругами под глазами лицо поручика Лукаша, который в смущении не глядел на полковника, но украдкой, как бы изучая что-то, смотрел на план расположения воинских частей в лагере. План этот был единственным украшением в кабинете полковника. На столе перед полковником лежало несколько газет с отчеркнутыми синим карандашом статьями. Полковник еще раз пробежал эти газеты, и, пристально глядя на поручика Лукаша, сказал:
— Вы уже осведомлены о том, что ваш денщик Швейк арестован, и дело его, вероятно, будет передано дивизионному суду?
— Так точно, господин полковник.
— Этим, однако, — многозначительно сказал полковник, в упор разглядывая бледное лицо поручика Лукаша, — все дело не ликвидировано. Вся здешняя общественность была взбудоражена инцидентом с вашим денщиком Швейком, но хуже всего, что вся эта история ставится в связь с вашим именем, поручик. Из штаба дивизии к нам поступил материал по этому делу. Вот газеты, которые комментируют этот инцидент. Прочтите мне это вслух.
Полковник передал Лукашу газеты с отчеркнутыми статьями, и поручик монотонно принялся читать их, как будто читал фразу из хрестоматии для детей: «Мед значительно более питателен и легче: переваливается, чем сахар».
«Где гарантия нашей будущности?»
— Это в «Пестер-Ллойде»? — спросил полковник.
— Так точно, господин полковник, — ответил поручик Лукаш и продолжал читать:
«Продолжение войны требует совместной деятельности всех слоев населения Австро-Венгерской монархии. Если мы хотим под кровом нашего государства быть в безопасности, то все нации должны поддерживать друг друга. Гарантия нашей будущности лежит в добровольном уважении одним народом другого народа. Наши доблестные солдаты на фронтах не могли бы с громадными жертвами, но неустанно, продвигаться вперед, если бы тыл — эта питающая политическая артерия наших покрытых славой армий — не был бы объединенным, если бы в тылу наших армий подняли бы голову элементы, разбивающие единство государства, своею злонамеренною агитациею подрывающие целостность государства и вносящие в круговую поруку народов нашей монархии беспорядок. В это историческое время мы не можем молча смотреть на горстку людей, из местных националистических побуждений пытающихся разбить сплоченность всех народов нашей империи в борьбе за справедливое возмездие тем негодяям, которые без всякого повода напали на нашу родину, чтобы отнять у нее все культурные ценности и достижения цивилизаций. Мы не можем молча пройти мимо гнусных деяний лиц с нездоровой психологией, пытающихся разбить в сердцах народа единство высокой идеи. Мы уже неоднократно обращали внимание наших читателей на то, что военные учреждения должны со всей строгостью выступить против отдельных личностей в чешских полках, которые, пренебрегая славной традицией полка, сеют своим бессмысленным буйством в наших венгерских городах семя злобы против всего чешского народа, который как целое ни в чем не повинен и который всегда твердо стоял на страже интересов нашей империи, лучшим свидетельством чего является целый ряд выдающихся полководцев, вышедших из среды чехов. Вспомним только славного фельдмаршала Радецкого и других защитников австро-венгерского могущества! Полной противоположностью этим светлым личностям являются несколько негодяев, вышедших из подонков чешского народа, которые воспользовались мировой войной, для того чтобы вступить добровольцами в армию о целью вызвать хаос среди народов монархии, проявляя при этом свои низкие инстинкты. Мы уже обращали внимание читателей на буйство полка N… в Дебрицине, бесчинства которого были обсуждены и осуждены будапештским парламентом, полка, знамя которого было позднее на фронте… (выпущено цензурой). На чьей совести лежит этот позор?.. (Выпущено цензурой.) Кто втянул в это чешских солдат?.. (Выпущено цензурой.) До чего доходит дерзость пришлого элемента на нашей венгерской земле лучше всего свидетельствует инцидент, имевший место городе Кираль-Хиде на венгерской территории у Литавы. К какой национальности принадлежали солдаты из близлежащего военного лагеря в Мосте на Литаве, которые напали на тамошнего торговца господина Дюлю Каконя и избили его? Долг властей расследовать это преступление и выяснить в штабе дивизии, который несомненно уже занялся расследованием этого дела и, в частности, тем, какую роль, в этой неслыханной травле против подданных венгерского королевства играет поручик Лукаш, имя которого в городе ставят в связь о событиями последних дней. Наш корреспондент уже собрал богатый материал обо всем этом деле, которое в этот ответственный момент вопиеет о справедливости. Читатели «Постер-Ллойда» несомненно будут с интересом следить за ходом расследования этого дела, и мы не преминем познакомить их ближе с этими событиями колоссальной важности. Вместе с тем мы ждем официальных сообщений о киральхидском преступлении, совершенном против венгерского населения. Мы не сомневаемся, что дело это будет обсуждено будапештским парламентом, чтобы наконец всем стало ясно, что чешские солдаты, проезжающие через венгерское королевство на фронт, не смеют рассматривать область короны св. Стефана как землю, взятую ими в аренду. Если же некоторые лица этой национальности, так ярко проявившие в Кираль-Хиде «солидарность» всех народов Австро-Венгерской монархии, еще и теперь не учитывают политической ситуации, то мы рекомендовали бы им угомониться. Во время войны пуля, петля, суд и штык заставят их подчиниться высшим интересам нашей общей родины».
