— Не скрою, Соня, вы мне понравились, — заговорил Ворон раскатистым, сразу заполнившим все москвичовское пространство голосом, — ваше письмо… Вы, конечно, очаровательны! А я не настолько черств, чтобы… Но я так занят! Вы не можете себе вообразить. С утра до вечера на студии, по ночам — тоже самое…
Тут у Сони внезапно прошел столбняк, и птички упорхнули из рук. Возможно, это случилось оттого, что «москвич» исчез из поля зрения чугунного Ильича.
Соня обернулась к кумиру и буквально впилась глазами в дорогое лицо. Мало того, она осмелилась даже коснуться руки Ворона, держащей рулевое колесо. И глаза ее засияли, и приняли вид никому, кроме Ворона, никогда не открывавшийся.
— А все эти бездари, Соня, — вдохновенно продолжил артист, — откуда вам знать конечно, они ведь совершенно не имеют представления о работе с художником! Как вы понимаете, артисты — тоже художники, — назидательно пояснил он, ловко объезжая раскрытые канализационные люки, в каждом из которых копошились черные от грязи ремесленники в фуражках то, появляясь, то исчезая вместе со своими огромными разводными ключами.
— Однако, Соня, я решительно не знаю, куда мы едем? Просто кататься на машине, по моему, это разврат. Может в ресторан? — неуверенно предложил Ворон, с опозданием сообразивший, что денег у него в обрез.
Позавчера еще какие-то деньги были, но преферанс с друзьями тенора Свинопасова, совершенно выпотрошил его. У тенора все подозрительные какие-то субъекты водились в друзьях. Семен вообще как-то не подготовился к встрече с юной особой, не придумал даже куда повести девушку.
А подумать стоило, поскольку в своей небольшой квартирке Ворон такой развел, что называется, «бомжатник», что давно отчаялся навести порядок. Тем более повсюду разбросаны были дамские вещицы последней его жены актрисы Незвановой, с которой они, впрочем, моментально развелись, не прожив и полгода. Ворон и не появлялся почти в своем разоренном гнезде, ибо постоянно был зван в различные гости, ночевал где попало, плюс, разъезды по городам и весям на съемки. Словом, к себе никак было девушку не позвать.
Раиса, именно поэтому, как нельзя кстати пришлась со своим появлением и шикарным домом, где всегда была готова принять кинозвезду, чтоб окружить заботой и лаской. И денег, похоже, спрашивать никогда не собиралась.
— А давайте.., — перебила его Соня, схватив за плечо, так что автомобиль изрядно вильнул, — мы поедем ко мне?! Едемте, я прошу вас! Вам понравится, правда, вот увидите! — пылко принялась она убеждать и без того согласного артиста. — Я с девочками договорилась, чтоб они в гости пошли. А потом еще в кино на последний сеанс, на две серии.
— Здорово! — пронеслось в голове Ворона, — стало быть надеялась все же, что явлюсь. — Извольте, это любопытно, — прогудел он, залюбовавшись собственным голосом, — пожалуй, можно и поехать. Куда прикажете рулить?
Соня тотчас, довольно толково принялась командовать движением, и вскоре они подъехали к огромному зданию с тяжелыми дубовыми дверьми.
Здание было общежитием крупного производственного объединения, с подселенными еще какими-то организациями и напоминало муравейник. Режим был строгим, но вахтеры отчаялись уследить за всеми, ибо поток мимо вахты не ослабевал во весь день.
Ворон и Соня прошмыгнули мимо дежурных без приключений, как раз злобные вахтеры прицепились к какой-то супружеской паре, не имевшей прописки, и очень были увлечены собственным расследованием подробностей чужой интимной жизни.
Телевидение еще только зарождалось, не было доступа к «мыльным операм» или сериалам, и общественное внимание испытывало лютый голод по информации о семейной и личной жизни окружающих. Жизнь в коммуналках все же не была полностью прозрачной, а лишь отчасти.
Человеку всегда важно узнать побольше о других, он тогда проживает и чужие жизни, то есть увеличивает общую протяженность своей, особенно если многого достигнуть не удалось, а тут, когда все происходит на твоих глазах, чужие достижения становятся и своими тоже. И возможность сравнения жизненных линий, разумеется, огромную имеет важность.
…
В комнате Сони оказалось чисто, и даже запах специфический из коридора сюда, кажется, не проник. Три аккуратно застеленные койки, коврики, разнообразные салфеточки, прижатые знакомой всем очередью фарфоровых слоников, вышивки гладью — все это указывало на избыточно женское присутствие.
На одной из стенок Ворон не без удовольствия увидал целый веер своих фотографий, в том числе и совершенно одинаковых. На тумбочке стояла в специальной рамке из морских ракушек цветная фотография Муслима Магомаева, поющего открытым и несколько сдвинутым набок ртом.
— Красивый парень, ничего не скажешь, так еще и поет оперным голосом, — ревниво подумал Семен.
— О, Соня, это же я! — воскликнул он в следующий миг, шагнув к своим снимкам.
Соня стала у него за спиной и закрыла глаза, набирая в грудь воздуху. Как только артист обернулся, девушка, коротко ахнув, бросилась известности на шею, чуть было не промахнувшись мимо. Но Ворон ловко подхватил ее за талию. И Соня тотчас же прикипела к артисту, замерла у него на груди.
— Соня! — придушенно воскликнул Ворон, — боюсь, вы не заперли замок!
— Ах! — пришла в себя девушка и метнулась к двери, чтоб запереть ее на ключ. Не тут-то было.
В комнату уже ломилась некая посторонняя личность неопределенного пола и звания. Возможно, это было даже и не совсем материальное существо, а фантом какой-нибудь. Такие, заводятся и плодятся именно в больших, разного рода, общежитиях. Никто их не помнит в лицо и не заводит с ними дружб. Да и как дружить с ними, когда существование этих созданий на то и назначено, чтоб ломиться в закрытые двери, когда не надо. И даже исключительно когда не надо.
— Пусти, открой скорее! — шипело под дверью существо, пропихивая в щель ногу в грязном тапке, — я спр-р-росить хочу! — И уж не только нога, но и бедро и бок в халате из пестрой фланели протиснулись в комнату, заодно с коридорным запахом. При этом существо спрашивало нарочито по-свойски: «Кто? Кто там у тебя?!»
— Уйди, не твое дело! — крикнула-таки Соня и грубо выпихнула нечистую в коридор, в то время, как Ворон в панике метался между коек и девичьих шкафчиков.
Девушка дважды щелкнула ключом и, подобно идущему на подвиг Александру Матросову, вновь бросилась на мужчину, как на амбразуру. Артист облегченно вздохнул и, почти не оглядываясь на дверь, из-за которой доносился завистливый скулеж, радостно принялся тискать жертву своего обаяния, прицеливаясь исподволь и к самым интимным местам.
Соня, при каждом приближении к ним, изумленно и протестующе вскрикивала и, наконец, стала решительно вырываться, позволив себе даже довольно грубые жесты.
— В чем дело, Соня? — запыхтел недовольно артист, — я не понимаю вас.
— Семен Семенович, я не могу так. Мы же не знаем друг друга! Нужно же как-то сначала ведь общаться? — залепетала девушка, не убирая, впрочем, руки с плеча Ворона.
— Как же это «не знаем»? — удивился артист. — Вы меня знаете. Кто ж меня не знает? Вот и письмо мне написать изволили… Это вы пареньков своих, товарищей по учебе и прочих малоизвестных персон «не знаете». Там да, согласен, надо сперва приглядеться, потратить время. А об общении хлопотать и вовсе нет повода. Вот мы уж полчаса общаемся. Если у вас конкретные вопросы имеются, так спрашивайте.., по ходу дела, — опять потянулся он к Сониной талии, — я отвечу. Но, боюсь, нет у вас вопросов ко мне, как, впрочем, и у меня к вам.
— Но ведь вы меня совсем не знаете! — отпрянула девушка, не сводя глаз с артиста.
— Да я вас, Соня, знаю, как облупленную и насквозь вижу! — начал досадовать Ворон, — У вас все на лице написано. А остальное, как раз и хотел узнать поскорей, потому что жизнь ведь проходит, и мало ли.., вдруг вы как раз то, о чем я так мечтал? — Ворон несколько отступил, выдержал паузу, затем продолжил, подпустив в свой изумительный голос несколько горечи, — Но, возможно, я хоть и нравлюсь вам, но не настолько, чтоб, так сказать, «идти мне навстречу», а настолько лишь, чтоб «общаться»?
«Наверное, это я пока не так сильно нравлюсь ему, чтоб он согласился потерпеть и обождать с этим, — сверкнуло в девичьей голове, — И правильно! Кто я, и кто он?! С какой стати ему терпеть, когда столько женщин вокруг него трется и, наверняка, сами просятся. Ведь это же чудо, что он здесь! Как я забыла об этом? А он сейчас вот встанет и уйдет, и забудет обо мне сразу за порогом навсегда!» — лихорадочно соображала Соня, в то время, как Ворон продолжал развивать мысль, не переставая получать удовольствие от гула, производимого в голове собственными звуками.
— Так вот, упорствовать и не уступать мне, это, конечно, ваше неотъемлемое, святое право, и это, как вам будет угодно. Но поймите и вы меня: «общаться», в высоком, философском смысле, я все же предпочитаю с мужчинами. Да и на них-то времени нет! — поглядел Семен выразительно на часы и приподнялся со стула. Но Соня не дала ему подняться.
