— Непорядок! — подтвердил мужчина. — Выкрали вишневое дерево из сада…
— Выхожу утром из дому, — перебила женщина, — и что ж я вижу? Не вижу я дубка в нашем дворе!
— По какому праву изъяли вишню? Мичуринский сорт, специально наливочный, собственноручно сажал…
— А я наш дубок знаю, на нем сердце вырезано и стрела. За эти сердечные дела у нас над Андрюшкой из семнадцатой квартиры суд чести был! И бегу я нынче в горсовет — встречаю этот дубок под вашим балкончиком!
— Мною указаний по поводу вишневых деревьев дано не было, — сказал Закусил-Удилов, хмуря свое жирное чело. — Могли в темноте обознаться. Приняли вашу вишню за липу. И вообще заявляю официально: во дворах деревьев не брали!
— Не брали! — передразнила женщина. — Что ж он, дубок-то, пешие хождения совершает?
— А вы не шумите в общественном месте, — грозно сказал Игорь Олегович, — здесь не положено голос повышать! В то время, когда вся страна отдает силы озеленению и благоустройству, вы разводите дискуссию по поводу отдельного ствола! Сознательнее надо быть! Вы скажите прямо: вы против озеленения? А про остальные дела договаривайтесь с товарищем Сваргунихиным.
И Закусил-Удилов, бросив обнадеживающий взгляд на оторопевшего Сваргунихина, быстро вышел из кабинета.
Но в приемной Игорю Олеговичу преградили дорогу новые жалобщики и челобитчики.
— Не мешайте входу и выходу! — поморщился и. о. председателя горсовета. — Со всеми претензиями обращайтесь к моему помощнику.
Посетители устремились в кабинет.
Закусил-Удилов уже садился в машину, когда до него донесся разговор между Сваргунихиным и пострадавшими:
— Дубок наш с сердцем…
— Кого?
— Да не «кого», а куда! Куда дели мое вишневое дерево?
— Кому?
— Незаменимый человек! — молвил Закусил-Удилов, захлопывая дверцу машины. — Такого только на жалобах и держать! И как только его Калинкин выпустил? Да, бывают ошибки и у работников областного масштаба.
Около минуты машина катилась вдоль озелененной улицы, но за перекрестком, над которым уже вторые сутки висел светофор, деревья кончались. Замелькали щербатые, покосившиеся заборы с надписями: «Осторожно: окрашено!» Гуси, которые еще не усвоили всех пунктов инструкции об уличном движении, беспечно фланировали по мостовой. И шоферу все время приходилось то резко притормаживать, то круто сворачивать в сторону, то беспрестанно сигналить.
Закусил-Удилов рассвирепел.
— Гони невзирая! — приказал он.
Но развить скорость автомобиль так и не успел. Возле городского парка дорогу преградила толпа.
— Тут транспорт бессилен, — сказал водитель и затормозил.
— Сейчас я наведу порядок, — пробурчал Игорь Олегович, вылезая из машины. — В двадцать четыре секунды!
— Вот и он, — сказали в толпе. — Пусть объяснит эти древесные махинации. Народ отдыхать хочет, а с парком что сделали?!
С дороги горпарк был виден как на ладони. На светлых песчаных дорожках, по которым в воскресные дни гуляли молодые кудеяровцы с молодыми кудеяровками, чернели груды земли. На месте липовой аллеи, любимого убежища влюбленных, зияли ямы. По газонам и клумбам пролегли гофрированные тракторные колеи.
— Недовольство высказываете? — нахмурил свое жирное чело Закусил-Удилов. — Вы, что ж, против озеленения города? Против директив области? Вопрос был детально обсужден. Слушали, так сказать, постановили. Коллегиально! — и помидорные щеки гневно заколыхались.
— Если вы коллегиально решили уничтожить городские парки, — крикнул кто-то, — то такие коллегии…
— Но, но! — разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, грозно молвил Закусил-Удилов. — Полегче с оргвыводами. Вы, что ж, против коллегиального руководства? Против власти на местах? Может, вы осуждаете не только зеленое строительств, но и строительство вообще? Я это учту… Ваша фамилия, гражданин?
Толпа тем временем росла. Люди приходили к воротам парка, чтобы, как обычно, провести в прохладе рощи несколько часов жаркого летнего воскресенья. Но, узрев разрушение-аллеи и дорожки, присоединялись к негодующим.
На шоссе рядом с закусиловским автомобилем уже стояло несколько машин. Затормозил рейсовый автобус «Кудеяров— Красногорск». Из него выбрались на дорогу пассажиры. Среди них была пожилая женщина в пенсне.
— А из-за чего тут народ толпится? — удивилась она.
Близстоящие кудеяровцы сразу ввели приезжих в курс дела.
— Озеленение методом раззеленения! — подвел итог кто-то.
— Ну, сейчас я с этим Закусилом поговорю, — и женщина двинулась к маячившей невдалеке фигуре и. о. предгорсовета.
— Эх, вы! — пробираясь через толпу, говорила она стоящим вокруг. — Да если бы я была кудеяровкой, разве я это дело так оставила? Вы что ж, не видите? Закусил-то ваш мякинная голова! Гнать его надо взашей с должности! А вы небось думаете: область, мол, все сама сделает? Эх, вы! Области тоже помогать надо!
— Дискуссию будете открывать на профсоюзном собрании! — заслышав голос пожилой женщины, рявкнул Закусил-Удилов. — А смутьянничать здесь я не позволю! Агитаторша нашлась! Ты знаешь, против кого агитируешь?
Женщина подошла к и. о., поправила пенсне и сказала:
— Где ты взял в долг совесть? Да как у тебя язык поворачивается меня, старуху, на «ты» называть? И как ты можешь в глаза народу смотреть, когда тебе перед ним надо на коленях стоять?
— Но-но! — сказал Закусил-Удилов, но уже без особой уверенности в голосе. (А кто ее знает, эту старуху, может, депутат или из ЦК?)
— Слушай, когда тебе правду говорят. Не хотела бы я быть твоей матерью — позора не оберешься из-за такого сына! Ведь ты что за два только дня натворил? Парк изуродовал, деревьев сколько погубил, денег, труда… А ведь придется насаждения твои через две недели выбрасывать на свалку — не приживутся. Кто же среди лета пересадки-то делает? И улицы все будут в ямах — вон, как эти дорожки… Говорят, коллектив, коллектив… А ежели во главе коллектива стоит вот такой, то и коллективу будет плохо. Сколько сил-то на борьбу с тобой уходит, сколько нервов!
— Вот-вот, — не выдержав, вмешался один из кудеяровцев, — если кассир этого же парка растратит семнадцать рублей сорок копеек, его под суд. А вы угрохали тысячи рублей на липы и дубки, да еще ремонт парка влетит в копейку… Я уже не говорю о благоустройстве: после вашего мелкого ремонта Кудеяров стал нуждаться в капитальном!.. И что вы думаете? Ну, снимут его. И все! Государство убытки из казны заплатит. Закусилу никакой ответственности! Тут, граждане, какое-то недоразумение в уголовном положении.
— И Закусил об этом знает! — подхватила женщина. — Да что говорить-то! За такие дела тебя народ возьмет да и переизберет! А кем ты будешь тогда?
— Что?! — заорал Закусил-Удилов. — Да за такие слова… Да это бунт! Порицают действия исполнительных органов! Массовая агитация за свержение меня! Откуда взялась эта гражданка? Не наша это гражданка, товарищи! Дайте немедленно документы!
«А вдруг все-таки депутат? — угрюмо подумал Закусил-Удилов. — Вроде где-то я видел эту старушечью личность».
Помидорные щеки и. о. немного поблекли от волнения.
— А у вас, гражданочка, есть полномочия со мной, как с представителем исполнительной власти в городе Кудеярове, разговаривать в таком тоне?
— Есть полномочия, — кротко отвечала гражданка и, достав из кармана своего полотняного пиджачка коричневую книжечку, вручила ее Игорю Олеговичу.
Если бы Закусил-Удилову было предъявлено любое удостоверение, даже депутата Верховного Совета, он бы знал, как реагировать. Но взяв в руки коричневую книжицу, он растерялся. Долго перебирал губами, кровь то приливала к его толстым, щекам, то отливала.
— Зайдите ко мне, пожалуйста, завтра в горсовет, — отдавая документ, пробормотал Закусил-Удилов. — Я выслушаю ваши замечания!
И. о. предгорсовета, исподлобья глядя на окружающих, зашагал к своей машине.
Пожилая женщина спрятала в кармашек коричневую книжицу.
Это был паспорт гражданина СССР, выданный Калинкиной Пелагее Терентьевне.
Фельетон семнадцатый. Утопленные иллюзии
Личная купальня Закусил-Удилова была похожа на ярмарочный балаган: дырявые фанерные стенки, брезентовый купол. Казалось, что смыло его речной волной во время красногорского карнавала-маскарада, вынесло на стрежень да и увлекло к кудеяровскому берегу. Здесь маскарадный балаган поставили на сваи и окрестили купальней. А Виктория Айсидоровна приказала установить грозное предупреждение:
«ВПЛЫВ ПОСТОРОННИМ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ».
Но сегодня в закусиловскую купальню пробрался один посторонний гражданин. На воде, под дощатым полом балагана, как поплавок, покачивалась его голова. Взор гражданина был устремлен в одну точку. Точка находилась на противоположном берегу.
