При воспроизведении этих опусов через тридцативаттный УНЧ и две выносные колонки с пятью громкоговорителями в каждой, которые по желанию прилагались к комбайну в дополнение к собственной встроенной акустике, зрительно-слуховой эффект был просто ошеломляющий. Когда я включал комбайн «на всю катушку», к закрытым дверям нашего цеха в недоумении собирались проходившие мимо люди, не понимая, откуда вдруг посреди завода взялся грохочущий поезд.
Помимо приобретения упомянутых грампластинок, я выкроил целую неделю из своего жёсткого графика, которую провёл в ГДРЗ (Государственный Дом Радиовещания и Звукозаписи), где самолично переслушал не одну сотню новейших стереофонических фонограмм, из которых отобрал и скомпоновал около десятка демонстрационных кассет для нашей стереофонической «Мелодии».
* * *
Эпопея с изготовлением шести выставочных образцов (по два экземпляра «Темп-3», «Темп-4» и «Темп-5») была завершена, как тогда было принято рапортовать «…досрочно и с перевыполнением…». Оставалась ещё неделя до отправки образцов в Брюссель в сопровождении утверждённых стендистов, когда однажды утром в лабораторию вошёл мрачный как никогда Хейфец, велел собрать нашу командируемую бригаду и сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:
— Вот что, ребята. Никто из вас в Брюссель не едет, а вместо вас стендистами поедут трое крупных специалистов из КГБ, которые, правда, о радио не имеют ни малейшего представления. Поэтому за оставшуюся неделю вам предстоит натаскать их по нашим моделям, чтобы они как минимум усвоили, где у наших моделей включатель, и что он же по совместительству одновременно является и выключателем.
— Как же так… — начал, было, я, но Хейфец перебил меня:
— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. И давайте к этой теме больше не возвращаться!
* * *
Последние дни одновременно с натаскиванием кэгэбэшников прошли в суете по упаковке и отправке экспонатов. На мою долю выпала забота о комплектовании всей необходимой технической документации, рекламных буклетов и прочей многочисленной макулатуры. К концу предпоследнего дня остался неупакованным только второй экземпляр комбайна, в отделке из карельской березы. За полчаса до конца работы в цех пришёл уставший и осунувшийся Хейфец. Ничего не говоря, он молча подошел к комбайну, долго стоял возле него, как бы прощаясь, а потом вдруг сказал:
— Знаете, ребята, у меня почему-то сегодня плохое предчувствие. Не могу точно сформулировать, но давайте-ка на всякий случай перетащим комбайн ко мне в кабинет, я его запру там до утра, а ключ в охрану сдавать не буду. Так мне будет спокойнее спать.
Не мне вам объяснять, что пожелание начальства — закон для подчинённых. В кабинет — значит в кабинет. Я сбегал в гараж, разыскал электрокарщика, кар подкатили к цеху, перевезли на нем комбайн в грузовой лифт, подняли на третий этаж и со всеми предосторожностями перенесли в кабинет. Хейфец достал из кармана носовой платок, бережно стер им воображаемые пылинки с зеркально отполированной верхней крышки, тяжело вздохнул и сказал:
— Ну, всё, ребята. Спасибо вам большое за всё. А теперь пошли спать, утро вечера мудренее.
* * *
Первое, что мне сообщили утром, когда я пришёл на завод, что полчаса назад Хейфеца увезли на «Скорой» с острым сердечным приступом. Никто толком не мог объяснить, что произошло на самом деле, но первые пришедшие на работу нашли Хейфеца лежащим на полу возле приоткрытой двери его кабинета, куда он так и не успел войти.
В суматохе никому не пришло в голову заглянуть за приоткрытую дверь, а когда я это сделал, меня также едва не хватила кондрашка. Нет, нет, с самим комбайном ничего не случилось. А случилось с большим матовым стеклянным… плафоном, висевшим под потолком много лет, но решившим именно в эту роковую ночь упасть точно на середину зеркально-полированной крышки комбайна. Бесчисленные осколки плафона красивым веером разлетелись, образовав на крышке комбайна причудливый белоснежный узор.
* * *
Хейфец пролежал в реанимации три дня с диагнозом «острая сердечная недостаточность». Мы за это время полностью устранили все последствия катаклизма, восстановили в первозданном виде зеркальную полировку на крышке комбайна, упаковали его как положено и отправили по назначению.
Остаётся только добавить, что на брюссельской международной выставке «ЭКСПО-58» все три наши экспоната получили наивысшие оценки, и каждая из трёх моделей завоевала Гран При и Большую Золотую медаль. А вернувшиеся кэгэбэшники в своём отчёте особо отметили, что наибольшее впечатление на посетителей неизменно производил не столько сам комбайн, сколько грохот проносящегося между ними и комбайном железнодорожного состава.
НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ
ДМТС — эта аббревиатура расшифровывалась как Дирекция Мастерских Телевизионной Сети. Именно это было написано на почти мемориальной, солидной доске, укреплённой у входной двери на доме 36 по Большой Серпуховской улице Москвы. Хотя, по правде говоря, это было небольшим преувеличением, поскольку полвека назад, в начале пятидесятых годов ДМТС была единственной на Москву и область мастерской, осуществлявшей гарантийный ремонт телевизоров. Что же касается послегарантийного обслуживания, то оно осуществлялось лишь «по мере возможности». А каковы были эти возможности, можно представить, если учесть, что весь штат ремонтников состоял из 13 разъездных техников и двух «стационарщиков» для особо сложных ремонтов.
Это время было поистине «золотым веком» для нашей «чёртовой дюжины» и настоящим кошмаром для владельцев телевизоров, выходивших из строя с завидной регулярностью и требовавших ремонта как минимум ежемесячно. Особенно отличались в этом смысле телевизоры КВН первых выпусков, начинавшие «гудеть» уже на следующий день после очередного ремонта. Этот характерный гул с частотой кадровой развёртки, заглушавший порой звук самой передачи, был обязан своим появлениям несовершенству схемы частотного детектора и оставался настоящим проклятием, как для владельцев телевизоров, так и для ремонтников до тех пор, пока схему дискриминатора в очередной модификации КВНов не заменили схемой «дробного детектора».
Впрочем, и другие модели телевизоров редко выдерживали без ремонта шестимесячный гарантийный срок, а, учитывая соотношение числа телевизоров в Москве и области и число радиомехаников в ДМТС, ждать очередного ремонта после вызова механика приходилось неделями. И хотя наша «чёртова дюжина» вкалывала буквально на износ по 12… 14 часов в сутки, очередь на ремонт телевизоров не только не уменьшалась, но неуклонно увеличивалась. Поэтому уже через год ДМТС дополнилась четырьмя стационарными мастерскими в Москве, а ещё немного позже общее число мастерских выросло до 14 за счёт организации и размещения их в райцентрах области — в Люберцах, Подлипках и других городках ПОДМОСКОВЬЯ.
Но также неуклонно и опережающими темпами росло и число новых владельцев новых телевизоров, выпуск которых освоил целый ряд радиозаводов в городах Александров, Харьков, Львов, Новосибирск, Воронеж, Симферополь и др. Уже к середине 50-х годов в эксплуатации было более 75 разных моделей: Авангард, Балтика, Беларусь, Волна, Волхов, Воронеж, Енисей, Дружба, Знамя. Заря, Львов, Рекорд, Рубин, Темп — все не перечислить. Поэтому «дефицит» ремонтников сохранялся долгое время, делая нашу профессию не только престижной, но и высокооплачиваемой.
Но, как и во все времена, в нашей стране уже тогда существовало то, что сегодня принято называть «телефонным правом». Это право лучше всего отражалось в двух ядовитых шутках, имевших широкое хождение в народе. Первая гласила: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». А вторая касалась нашего государственного устройства: «Наша страна объединяет 15 равноправных республик. Все они равны перед законом, но одна из них равнее остальных».
В приложении к системе телевизионного сервиса ситуация выражалась в том, что определённый круг владельцев телевизоров не желал ничего знать о существовании очереди на вызов мастера и требовал прислать мастера немедленно и притом обязательно самого лучшего и опытного. И заявлял об этом непосредственно директору телеателье по телефону, притом чаще всего не лично, а через своего референта, помощника или секретаря.
В ряде случаев руководству удавалось убедить звонивших в том, что в нашей стране все граждане равны перед законом, но иногда приходилось делать и исключения. Например, когда вместо телефонного звонка к ДМТС подкатывал лимузин с «мигалкой» и сиреной, из него выходил «гражданин в штатском», молча проходил мимо секретаря, ногой открывал дверь кабинета директора, совал ему под нос удостоверение полковника особого отдела КГБ и категорично требовал, чтобы немедленно был выделен самый опытный механик для ремонта телевизора у зама председателя КГБ на его даче в посёлке Барвиха.
