— Я бы тоже не прожила, — сказала девочка. Старенькая, но все-таки девочка. — Без тебя меня б навсегда убили, а так я вон еще сколько прожила. До самой старости прожила. Потому что ты хорошо за мной присматривал.
— Ты не старая, — сказал мальчик, — ты еще молодая.
— Женщина и должна умирать молодой. Не в детстве, конечно, а так, как я.
Мальчик сказал, что ей рано думать о смерти. Зачем думать о смерти? Это не по правилам, они же играют в любовь.
— Это не страшно, — сказала девочка. — Умереть — это не страшно. Я и так слишком долго жила. Потому что — ты только не обижайся, не сердись, не переживай — меня ведь тогда убили по-настоящему…
У моего приятеля редчайшая профессия: гипнотизер ящериц. Ящерица под его гипнозом проживает совсем другую жизнь, поднимается к вершинам эволюции и даже цивилизации. А очнувшись от гипноза, никак не может вспомнить, на какой вершине она была. Но не может вспомнить умом, а чувствами что-то чувствует.
Как-то мой приятель усадил ящерицу за рояль. Рояль был не настоящий, игрушечный, да и ящерица не настоящая пианистка. Но под гипнозом мы все настоящие и, чтобы в этом никто не сомневался, мой приятель включил музыку отдельно от рояля.
И вот сидит ящерица у рояля, слушает музыку и вдруг видит себя на балу, дамы, лягушки, саламандры кружатся в танце, все такие красивые, элегантные. Но красивее всех ящерица. Поэтому ее часто поднимают из-за рояля, тем более что музыка и без рояля звучит.
Кавалеры забыли про остальных дам, они видят только ящерицу и приглашают только ящерицу. К ней выстраивается такая длинная очередь, что ящерице становится обидно за других дам, и она потихоньку выскальзывает из зала: пусть и они побудут самыми красивыми.
Очередь была сильно озадачена, не видя, за чем она стоит, но очень скоро кавалеры нашли своих дам, и бал продолжался с еще большим воодушевлением.
А ящерица брела по берегу моря, слушая музыку, которая медленно удалялась, но становилась от этого еще нежнее, еще сокровеннее.
И тут появился капитан Ля Гуш.
Он приплыл на волне из далеких просторов океана, опровергая слухи, что волна — это плохо загипнотизированная гора: не успела подняться, как гипноз кончился. Но на горе никуда не двинешься, а на волне можно обойти весь мир. Так что тут плохо, а что хорошо? Чтобы ответить на этот вопрос, не требуется никаких умственных усилий.
Капитан Ля Гуш не пользовался успехом у женщин. Он имел у них огромный успех, но им совершенно не пользовался. Но увидев ящерицу, задумчиво бредущую по берегу моря, он разгладил на груди жабо и решил воспользоваться своим успехом.
— О прекрасная! — воскликнул капитан Ля Гуш. — Какая вы прекрасная! — А она стыдливо опустила глаза:
— Видели бы вы меня у рояля!
Рояля не было, но музыка звучала. Потому что, когда полюбишь, музыке не нужен рояль.
Он рассказывал ей о далеких странах, в которых побывал, о морской державе Пенджаб, в которой много прекрасных жаб, но все они не идут ни в какое сравнение с ящерицей. Если быть точным, Пенджаб — не морская держава, от него море за тысячи километров, да и не держава это вовсе, а штат в Индии. Но это если быть точным. А разве можно быть точным в любви?
И Ля Гуш нисколько ее не обманывал, говоря, что они поплывут в Пенджаб. Она уже знала, что с ним поплывет куда угодно и по чему угодно: если по морю нельзя, поплывет по суше, по воздуху…
Жизнь — это гипноз. Загипнотизируют нас, мы и живем. А потом гипноз кончается, и приходится ждать, когда нас загипнотизируют снова.
Нас по-разному гипнотизирует жизнь. Одних плохо, и они остаются наполовину теми, кем были: жабами, улитками, разным зверьем. А хорошо загипнотизированные становятся капитанами, первыми красавицами на любом балу.
Она слушала его и не могла наслушаться и наглядеться. Но в самом захватывающем месте у нее кончился гипноз. Она успела лишь крикнуть:
— Приходи, я буду ждать!
И он ответил:
— Жди! Я приду непременно.
Умолкла музыка, ящерица уползла прочь. От бала, от моря, от легендарной страны Пенджаб, где так много прекрасных жаб, но теперь уже не будет прекрасной ящерицы.
Она пыталась вспомнить, что с ней было, и не могла. Где-то она была, кого-то любила… Совсем не так, как любят сейчас, а как-то по другому… но как? Это не вспоминалось, но где-то в глубине чувствовалось.
Она совсем не жила, пока ее снова не загипнотизировали. И тогда она все вспомнила и опять кружилась на балу и бродила по берегу, и расспрашивала о капитане Ля Гуше. Он уплыл далеко и почему-то не возвращается. И ей говорили:
— Наверно, он утонул. Он умеет плавать только у самого берега.
Но она не верила. А вы бы поверили? И я бы не поверил. Не умеет плавать? Это капитан Ля Гуш?
Просто у капитана кончился гипноз. У всех у нас рано или поздно кончается гипноз, и тогда мы исчезаем в ожидании нового гипноза.
Но ничего, ничего, скоро его опять загипнотизируют. И ее загипнотизируют, и они поплывут в страну Пенджаб по морю, по суше или по воздуху.
Так она говорила. И, наверно, это так и есть. Жизнь, как гипноз: она кончается и начинается снова.
Нужно только не забыть самого главного. Самого-самого-самого главного… Но что в жизни самое главное?
Этого никак не удается вспомнить.
В старом анекдоте в ответ на телеграмму: «доктор сказал резать резать» — приходит телеграмма: «доктор сказал резать резать». Как это понимать?
Понимать можно только со знаками препинания: «Доктор сказал резать. Резать?» — «Доктор сказал резать? Резать». Все понятно, если не пожалеть денег на знаки препинания.
В урезанном виде этот анекдот в литературных кругах был воспринят как руководство к действию: «Резать так резать!»
Афоризм Леца: «Некоторые бумеранги не возвращаются». Ну и что? Каков длинный смысл этой короткой речи? Смысла нет, зато была возможность напечатать, а со смыслом такой возможности не было бы. Потому что в неурезанном виде афоризм Леца звучал так: «Некоторые бумеранги не возвращаются. Они выбирают свободу». Вы ж понимаете! Сначала дайте нам из чего выбирать, а потом мы вам напечатаем по полной программе.
Доктор сказал резать? Резать. Он правильно сказал. Резать так резать. Урезать так урезать. Правда, урезание — это как поезд, который может урезать, а может и зарезать. Может доставить мысль к месту назначения, а может высадить ее по дороге.
Можно сократить «Анну Каренину» до двух слов: «Аня, поезд!» (роман-предупреждение). Дальше резать уже нельзя: каждая из двух половин представит интерес только для словаря, а не для художественного произведения.
Можно обойтись и одним названием. Когда-то были названия — теперь таких уже нет. Вот хотя бы это: «Жизнь и необычайные поразительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет на необитаемом острове у берегов Америки, близ устья великой реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого погиб весь экипаж, исключая его одного, с изложением его неожиданного освобождения пиратами».
Вот это название. Дальше вроде и нечего писать. Но автор уже расписался, вошел во вкус. Он не мог остановиться, хотя и знал: чувство меры — закон для писателя. И что вы думаете? В результате получился целый роман, который, кстати сказать, пришелся по вкусу читателям. Настолько, что название можно было урезать, как «Анну Каренину», до двух слов: «Робинзон Крузо».
Но не у каждого так получится, и тому, кто не способен написать такой роман, придется ограничиться одними названиями.
Сказка о свободе слова,
которая никак не овладеет членораздельностью.
Сказка о юных девах,
которые влюбляются в огонь, а замуж выходят за пожарников.
Сказка о спящей красавице,
которая была красавицей только у себя во сне, вследствие чего постоянно опаздывала на работу.
Сказка об Идолище Поганом,
которому присвоили знак качества, после чего оно стало Идолищем Прекрасным и обрело всенародную любовь.
Сказка о красном и сером,
братьях навек, — после того как Серый Волк съел Красную Шапочку.
Сказка о лучшем из двух зол,
которое со временем стало лучшим из трех зол, затем — из четырех, из пяти и так далее, по мере накопления лучшего в государстве.
Сказка о счастье,
которое ни за какие деньги нельзя купить, потому что оно либо на витрине, либо под прилавком.
Сказка о чертенке,
которого повысили за хорошую работу, переведя из преисподней в небесную канцелярию.
