Ознакомительная версия.
– У аппарата в негодовании…
К огромному сожалению, Елизавета Генриховна, отъехавшая в Швецию свою, попала под тлетворное влияние своей тамошней аккуратной родни. И родня её мне стала в телефон говорить слова о моём странном воспитании нашего несовершеннолетнего алмаза. И то я не так, и это я не эдак.
Под градом улик орал в трубку первые пришедшие на ум сочетания букв. В разговоре с соотечественниками это прокатывает. Пятьдесят тыщ подписчиков тому верной порукой служат.
А шведы на чарующую магию моего визгливого голоса не велись и гнули свою скандинавскую линию:
– Чем вы кормили дитя? Если она не хочет есть вегетарианские тефтеллен унд злакен с обезжиренным миндальным и витаминизированным молоком?
– Ну… это… – интеллигентно откашливаюсь. – Баранина, питательные смеси из масла и хлеба, пирожки с ливером… Мороженое. Селёдка с пюре. Блинчики. Эти, как их… каши с вареньем. Капуста с брусникой. Дичь. Тортики там… Крошечные! Крошечные тортики! Вобла, жерех. А! Яблоки! Яблоки же были! Яблоками кормил! С временно, хоть и навечно добровольно возвращенных исконных территорий!
– Она действительно не хочет есть доброкачественную…
Я переспросил.
– Доб-ро-ка-чес-твен-ную пищу… – повторили.
– Какую?! – не поверил.
– Полезную и сбалансированную!
– Толокно, что ли? – Я-то в диетологии – ого-го.
– Что?
– Толокно? Не хочет есть ваше толокно?! Из опилок-то?! – голосом крепну. Ведь кормил же яблоками.
– Какое толокно? Что вы там говорите? Вы кормили девочку консервами?
– Я их от неё прятал!
– Консервами кормили?
– Яблоки были, иные там… плоды и соцветия…
– Вы понимаете, что консервы вредны детям?
– Яблоки, говорю, давал… Чего это они вредные-то стали вдруг, консервы?! Со мной так нельзя. Аргументируйте!
– Вы консервы ей давали?
– Ну, так… полакомиться давал. Хлебушком там помакать… со сковороды. Понимаете, когда лук и картошка, а сверху… и осень, то чего тут кривляться-то? Очень полезно!
– Девочка сказала, что больше всего она хочет солёное печенье из рациона для солдат! Вы давали ей еду для солдат? Из пятнистой коробки?
– Крошка моя! Не забыла! Не забыла! Люди, несите флаги и факелы! Праздник сейчас состоится! Барабанам частую дробь зо́рей бить!
– Что вы сказали? Мы не очень…
– Полтава! Полтава!
– Вы давали ей сосиски из коня?
– Слушайте её больше! – ненатурально засмеялся. – Это же выдумщица милая! Скажет тоже… из коня…
– Вы давали ей сосиски из лошадиного мяса и жира. А ещё тогда же она видела варёную голову овцы.
– Сон! Просто сон сморил нашего ангела… С кем не бывает! Хе-хе… Мы голову без неё ели. В гостях у профессора, кстати. Невропатолога.
Зачем соврал про невропатолога?
На самом деле Лизе понравились американские галеты с какими-то впаянными в них овощами. Сам не знаю, как получилось.
Но не было у меня приказа флаг спускать перед шведами.
Есть по дороге в мою загородную хижинку одно заповедное место.
Обычный проезжающий, мчащийся на бричке по казённой ли надобности, по частному ли произволу, минуя это место, только губу закусит, творя крестное знамение. Да присосётся с жадностью к баклажке с французской водкой, отмахиваясь от укоризн верной супруги своей. Да ещё и примолвит при этом некоторое такое словцо, а то и два словца, так что супруга, захлопнувши свой красиво очерченный рот, помолчит-помолчит, глядя на проносящиеся мимо ели с осинами, а потом и сама рукой махнёт, сдвинет дорожный капор на затылок, да и усугубит за супругом остаточек в два мощных глотка. И вот уже песня, вот и объятия, поцелуи и укромные поглядывания баловника-ямщика через плечо.
А всё потому, что на одной из суетливых развилок установила деревенская ГАИ радар. Очень раритетную вещь списали за ненадобностью с марсианского флота вторжения. Мощная боевая тренога, увенчанная чёрным ящиком. Композицию дополняют комки проводов, выглядывающие из чуда враждебной техники. Главный, становой провод-жила неким намёком уходит в кусты, где, вероятно, находится питательный аккумулятор.
Красиво.
Одно время для маскировки это сооружение деревенские гаишники, со свойственной сметливым селянам простотой, накрывали маскировочной сетью. Сеть набрасывалась на радарные распорки, и бездушный радар сразу становился похож на доброго снайпера, случайно севшего на кол и по этому поводу несколько замершего.
Представляю, какая радость царила в домах у сельских дорожных милиционеров, когда они по блату раздобыли себе такое чудо. Я так полагаю, что и в долг взяли они немало у односельчан, и купили себе необходимые вещи из магазина «Культтовары». И всё в расчёте на грядущие с технического прогресса барыши.
Общая диспозиция была такая. Устанавливается замаскированный сетью радар. В двухстах – трёхстах метрах от радара, за горой, устанавливается пост. При получении сигнала о превышении скоростного режима гаишники гурьбой высыпают на дорогу и пресекают дорожный беспредел.
Но реальность разрушает самые смелые планы. Радар стали постоянно опрокидывать несознательные водители.
Решили установить радар поближе к посту. Но выяснилось, что просвистевшая мимо на огроменной скорости кавалькада не успевает быть перехваченной. А следовательно, перед нами упущенная выгода. Тем более обидно, что сельские гаишники должны по рации передать информацию о произошедшем кошмаре следующему посту. И все деньги достанутся коллегам-конкурентам.
Выход был найден. По зиме позапрошлого года у замаскированного радара поставили охранителем босо– и черноногого цыганёнка. Который, приплясывая на искрящемся в свете фар снегу то ли от известной живости цыганской натуры, то ли от дикого мороза, охранял радар.
Встретить в январе пляшущего и прыгающего в заснеженных кустах цыгана – для моих краёв это пока диковина. Многие стали притормаживать для рассмотрения этнографического курьёза. Выручка у гаишников падала. В домах у деревенских луидефюнесов воцарились плач и запустение.
Тогда цыганёнку смастерили фанерную будку, в которой он должен был бдительно сидеть и препятствовать надругательствам над радаром. Для пущего бережения будку закамуфлировали под четырёхугольный сугроб. Цыганёнок, которому было одиноко, слепил себе друга-снеговика и воткнул рядом маленькую ёлку. Поставил в будке печурку, в которой жёг ящики.
Снеговик, будка, попискивающий радар и пляшущий цыганёнок перезимовали, всем на радость, успешно. Цыганёнку водители подкидывали жратву и курево. За это цыганёнок показывал представление с радаром, пересказать которое я не могу. Но дальнобойщикам нравилось.
Весной армяне построили на месте растаявшей снежной бабы фанерную шашлычную. Летом ландшафт обогатился шиномонтажным сараем. Естественно, что вскоре тут уже клубились проститутки, которых стали крышевать озверевшие от происходящего сельские гаишники. На обочинах по обе стороны дороги развернулась продажа всякого ужаса: эмалированные кастрюли, полотенца, хрусталь и даже воздушные змеи. Потянулись к этому месту бабки-яблочницы. Установили пивной киоск. Наставили скамеек под навесами…
Теперь вот строят бензозаправку. Уже видели китайцев. Сначала двух, а через день уже шестнадцать.
Радар несколько оттеснён с повестки дня быстротекущим потоком жизни, но продолжает функционировать, олицетворяя собой центр этой молодой вселенной.
Я думаю, что наблюдаю за рождением нового славного города на карте нашей Родины.
Я так уж устроен, что даже в слабом дуновении ветерка обновлений мне слышится скрип поднимаемого ножа гильотины. Всё ведь начинается с малого, говорю я, запирая на ключ дверь чулана, не слыша стоны узников-реформаторов.
Однажды, очень и очень давно, я купил себе плащ из кожи.
До покупки плаща я ходил в удивительном пуховике, сшитом подневольными китайскими старушками, которых по слепоте их и женской непригодности приковали цепями к «Зингерам» в подвальных фабриках Пекина.
Пуховик был прекрасен. В сущности, это был не столько пуховик, сколько перьевик. На третий день носки перья пуховика уверенно сползли мятой грушей вниз, и мой мужественный силуэт несколько преобразился в сторону исконного русского добродушия на вате.
Примерно в таком обличье сидели под хлопьями снега на козлах замерзающие русские извозчики, с нетерпением ожидая неминуемых побоев от загулявших седоков.
Метафизическим плюсом моего гипотетического пуховика были вылезающие из всех его многочисленных швов перья, которые я застенчиво выдёргивал, дивясь их разнообразию. Часть перьев принадлежала, видимо, массово забитым в Китае чьим-то православным ангелам-хранителям, покинувшим белогвардейских хозяев после Гражданской войны. Белые и запах такой…
Однажды я, поднатужась, выдернул из себя перо размером с локоть, весьма пригодное для писания челобитий и духовных стихов при свете приказной коптилки.
Ознакомительная версия.
