— Это ребята устроили салют в вашу честь, — улыбаясь, пояснил Рапсод Бедейкеру.
— А, сальют! — понимающе произнес Бедейкер и вдруг запел: — Сальют нерушимый республик свободных…
— Вот именно! — поддержал Рапсод. — Заплатила навеки… Все это было… А теперь мы наш, мы новый мир построим… Кто был никем, тот никем и остался…
— А кто был кое-кем, — многозначительно продолжил Н.Р., — тот стал всем…
— А кто был всем, — злобно прошипел Рапсод, — я того маму… имел!
В этот момент по ушам и по почкам ударила фонограмма и запел Руслан Людмилов, томно глядя на Банану Хлопстоз.
— Не вижу ваши ручки! — заорал Руслан.
И все стали бить в ладоши, предвкушая долгожданный припев…
Беби темноокая,
Девочка нерусская,
Для других — широкая,
Для меня ты узкая.
Что-то между ног твоих
Притаилось белкою.
Для других — глубокая,
Для меня же — мелкая…
Ближе к финалу Руслан подхватил на руки Банану и кругами понес ее к Бедейкеру. Подкружив к нему, Руслан шмякнул Банану на колени Бедейкеру, и та впилась в его губы финальным поцелуйным аккордом. Ошалевший Бедейкер вынул из кармана стодолларовую купюру и сунул ее Банане под лифчик… Глядя на все это, Кабан насупился. Он наклонился к тестю и произнес тихо, но жестко:
— Я, в натуре, у нее ноги из жопы выдерну и спонсировать перестану!
— Ты, главное, не перепутай порядок действий, — сказал начальник РУБОПа.
— Без базара, — буркнул Кабан.
Поднял свою рюмку привычно подвыпивший почвенник Дынин.
— Я хочу поднять тост, — начал он, но его перебил не менее подвыпивший поэт Колбаско:
— Тост не поднимают, а произносят!..
— Я хочу произнести… бокал, — продолжал Дынин.
— А бокал не произносят, а поднимают, — не унимался Колбаско.
— Я хочу сказать! — заорал Дынин. — Духовность потеряли!.. Где наша российская духовность?.. Всюду одна бездуховность!..
— Без-ду-хов-ность? — с трудом по-русски спросил Бедейкер. — Что это есть?..
— Бездуховность? — Дынин агрессивно уставился на Бедейкера. — Ты хочешь знать, что такое бездуховность? — Он показал на осетра с головой ягненка в зубах, на икру, на улиток, на весь стол. — Вот она, бездуховность!
Переводчица мучительно пыталась перевести Бедейкеру смысл слова «бездуховность». Он кивал, внимательно осматривал стол и, видимо, поняв «бездуховность» как «изобилие», что-то сказал переводчице, и та перевела:
— Господин Бедейкер говорит, что каждый народ должен стремиться к бездуховности, и этот роскошный стол свидетельствует о том, что Россия на правильном пути…
— Раньше на столах ни хрена не было, а духовности было навалом! — продолжал орать Дынин. — Народу все это пиршество не нужно! Народу нужна духовность! Предлагаю выпить за духовность!..
Переводчица продолжала переводить:
— Господин Бедейкер не понимает, почему на столе не должно быть бездуховности?
Видя, что дискуссия приобретает непредсказуемый политический характер, Рапсод Мургабович громко запел «Сулико». Все подхватили, а Дынина охранники незаметно выволокли за дверь…
Прием закончился около половины одиннадцатого. Бедейкера обрядили в кавказскую бурку и подарили живого барана. Испуганный баран сопротивлялся, упирался копытцами, пытался бодаться и в конце концов наложил большую кучу черных орешков…
Гости расходились, прихватывая с собой остатки пиршества…
В одиннадцать часов зал опустел, а на всех столах была полная духовность.
Индей Гордеевич и Ригонда пришли с вокзала уже после одиннадцати, дождавшись отхода последнего поезда. На цветы, настойчиво предлагавшиеся пассажирам, охотников не нашлось.
— Пусть этот букет будет принадлежать тебе, Ригоша, — сказал Индей Гордеевич и поставил могильные цветы в пластиковую бутылку из-под «Святого источника» со срезанным верхом.
Ригонда поцеловала мужа в лоб и начала собирать ужин. На кухонный стол, купленный еще при Брежневе, она постелила газету «Накося — Выкуси!», оставленную кем-то на вокзале, вынула из холодильника «Север» кусок докторской колбасы, обнюхала его со всех сторон и, сказав сама себе вслух: «Вполне еще нормальная колбаса», нарезала, выложив на чайное блюдце. Индей Гордеевич достал из буфета, купленного еще при Хрущеве, неполную бутылку «Киндзмараули», выставленную кем-то утром перед мусоропроводом, пригубил из горлышка, сказав самому себе вслух: «Вполне еще нормальное киндзмараули».
Они сели друг против друга, и, подняв чашку с вином (из оставшегося в живых бокала пила Ригонда), Индей Гордеевич произнес:
— И ведь что интересно… Я же был заместителем главного редактора всесоюзно известного журнала «Поле-полюшко»! А ты, Ригоша, была супругой заместителя главного редактора всесоюзно известного журнала «Поле-полюшко»… А теперь я практически бомж, а ты — супруга практически бомжа…
— Главное, Индюша, что мы живы, — успокоительно сказала Ригонда, — а вот Алеко Никитич, царствие ему небесное…
В этот момент Индей Гордеевич явственно услышал чей-то не то мужской, не то женский голос с непонятным акцентом: «Говорите четче. Вас не слышно. Еще раз, сеньор Индео. Камера! Мотор! Начали!»
— И ведь что интересно, — послушно стал повторять Индей Гордеевич, выделяя каждое слово, — я же… был заместителем… главного редактора… всесоюзно известного… журнала…
— Ты это уже только что сказал! — испугалась Ригонда.
И тот же голос с непонятным акцентом произнес: «Спасибо, сеньор Индео. Всё в порядке. Забудьте».
— Что я сказал? — изумился Индей Гордеевич. — Я ничего не говорил! Я только хочу сказать… И ведь что интересно… Я же был заместителем главного редактора всесоюзно известного журнала «Поле-полюшко»… А ты была супругой…
Ригонда подошла к мужу и стала гладить его по оставшимся волосам:
— Ты устал, Индюша. Тебе надо отдохнуть… Давай ляжем…
— Оставьте меня, сеньора Ригонделия! — закричал Индей Гордеевич и вскочил со стула. — Я хочу сказать!.. И ведь что интересно!.. Я же был заместителем…
Ригонда положила свои руки ему на плечи и ласково прошептала:
— Давай станцуем наш любимый танец… Помнишь?.. Когда я вышла замуж за заместителя главного редактора…
Она залялякала «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик» и вовлекла его в угловатые окружности, стараясь попадать в такт собственному ляляканыо. Индей Гордеевич послушно включился в неуклюжие движения, спотыкаясь и наступая Ригонде на ноги… Ля-ля-ля-ля-ляля… ля-ля-ля-ля-ля-ляля… В разломе старого плинтуса появилась маленькая серая мышка… Ля-ля-ля-ля-ляля… ля-ля-ля-ля-ля-ляля… Мышиный глазок панорамирует со стоптанных ботинок Индея Гордеевича па отечные лодыжки Ригонды и далее вверх по выцветшему халату, по некогда пышным грудям, похожим на два сдувшихся воздушных шарика, на фотографию на стене… В центре господин Бедейкер («Что он про нас знает, Ригоша?»), справа Алеко Никитич («Пусть ему земля будет пухом…»), слева Индей Гордеевич — заместитель главного редактора всесоюзно известного журнала («Золотое было время!»)…
Стены кружатся вокруг Индея Гордеевича, и с каждым оборотом видит он в разломе старого плинтуса серую мышку и мерцающий красноватый мышиный глазок… Ля-ля-ля-ля-ляля… ля-ля-ля-ля-ля-ляля…
— Нас снимают! — тихо и таинственно говорит супруге Индей Гордеевич и замечает на углу стола таракана с двумя антеннами вместо усиков. — И записывают!.. Негодяи!..
Индей Гордеевич снял ботинок и запустил его в разлом старого плинтуса. Таракан от стука рванул через весь стол и исчез, словно провалился…
— Родной… У тебя нервы никуда не годятся, — сказала Ригонда и усадила мужа за стол. — Успокойся… Съешь бутербродик…
Индей Гордеевич тяжело дышит и тупо смотрит на расстеленную на столе газету. Глаза его выхватывают заголовок — «Есть мнение». Он читает:
Когда до выборов мэра остаются считанные недели, пора внести ясность в представления жителей нашего города по поводу того, кто же претендует на эту ответственную должность в свете только что принятого президентом судьбоносного решения. Человек, которого изберут мухославцы, обязан будет сделать так, чтобы наши люди стали наконец процветать еще больше, чем они процветают сегодня, чтобы президент увидел плоды этого процветания и перестал мучить себя голодом. Мухославцы благодарят нынешнего мэра за то, что он снял свою кандидатуру. Но в пользу кого? В пользу сегодняшнего «господина» и вчерашнего «товарища», занимавшего в свое время высокий пост в мухославской партийной номенклатуре. Читатель уже догадался, что речь идет о фигуре, скрывающейся многие годы в советский и постсоветский периоды под псевдонимом (а вернее, кликухой) Н. Р. Ктоследует.
