— Чтобы доставить вам удовольствие, господин обер-лейтенант.
И швейковские глаза добродушно и приветливо глянули в лицо поручику. Поручик опустился в кресло и застонал:
— За что бог наказал меня такой скотиной?!
В тихом отчаянии сидел поручик в кресле и чувствовал, что у него нет сил не только ударить Швейка, но даже свернуть себе сигарету. Сам не зная зачем, он послал Швейка за газетами «Богемия» и «Тагеблатт» и велел ему прочесть объявления полковника о пропаже собаки.
Швейк вернулся с газетой, раскрытой на странице объявлений. Он весь сиял и радостно доложил:
— Есть, господин обер-лейтенант! Господин полковник так шикарно описывает этого украденного пинчера, прямо одно удовольствие читать, и ещё сулит награду в сто крон тому, кто его приведёт. Очень приличное вознаграждение. Обыкновенно в таких случаях даётся пять — десять крон. Некий Божетех из Коширже только этим и кормился. Украдёт, бывало, собаку, а потом ищет в газетах объявления о том, где какая собака потерялась, и тут же идёт по адресу. Однажды он украл замечательного чёрного шпица и из-за того, что хозяин нигде ничего не объявлял, попробовал сам дать объявление в газеты. Истратил на объявления целых пять крон. Наконец хозяин нашёлся и сказал, что это действительно его собака, она у него пропала, но он считал безнадёжным искать её, так как уже не верит в честность людей. Однако теперь он, мол, воочию убедился, что есть ещё на свете честные люди, и это его искренне радует. Он принципиально против того, чтобы вознаграждать за честность, но он дарит ему на память свою книжку об уходе за комнатными и садовыми цветами. Бедняга Божетех взял чёрного шпица за задние лапы и треснул им того господина по голове и с той поры зарёкся помещать в газеты объявления. Уж лучше продать собаку на псарню, раз сам хозяин не даёт объявления в газеты…
— Идите-ка спать, Швейк, — приказал поручик. — Вы способны нести околесицу хоть до утра.
Сам поручик тоже отправился спать: в эту ночь приснилось ему, что Швейк украл коня у наследника престола и привёл ему, Лукашу, а на смотру наследник престола узнал своего коня, когда он, несчастный поручик Лукаш, гарцевал на нём перед своей ротой.
На рассвете поручик чувствовал себя как после разгула, словно его всю ночь колотили по голове. Его преследовали кошмары. Обессиленный страшными видениями, он уснул только к утру, но его разбудил стук в дверь, где появилась добродушная физиономия Швейка спрашивавшего, в котором часу господин поручик прикажет разбудить себя.
Поручик тихо простонал в постели:
— Вон, скотина! Это ужасно!..
Когда поручик встал, Швейк, подавая ему завтрак поразил его новым вопросом:
— Осмелюсь спросить, господин обер-лейтенант, не прикажете ли подыскать вам другую собачку?
— Знаете что, Швейк? У меня большое желание предать вас полевому суду, — сказал поручик со вздохом. — Но ведь судьи вас оправдают, потому что большего дурака в жизни своей не встречали. Посмотрите на себя в зеркало. Вас не тошнит от идиотского выражения вашего лица? Вы — глупейшая игра природы, какую я когда-либо видел. Ну, скажите откровенно, Швейк: нравитесь ли вы самому себе?
— Никак нет, господин обер-лейтенант, не нравлюсь. В этом зеркале я вроде как еловая шишка. Зеркало не отшлифовано. Вот у китайца Станека было выставлено выпуклое зеркало. Кто ни поглядится — с души воротит. Рот этак, голова — будто помойная лоханка, брюхо — как у налившегося пивом каноника, словом — фигура. Как-то шёл мимо генерал-губернатор, поглядел на себя. Ну, моментально это зеркало пришлось снять.
Поручик отвернулся, вздохнул и счёл за лучшее заняться кофе со сливками.
Швейк уже хлопотал на кухне, и поручик Лукаш услышал его пение:
Марширует Греневиль{76} к Прашной бране{77} на шпацир
Сабельки сверкают, а девушки рыдают.
И потом:
Мы — солдаты-молодцы,
Любят нас красавицы,
У нас денег сколько хошь,
Нам везде приём хорош.
«Тебе-то уж, наверно, везде хорошо, прохвост!» — подумал поручик и сплюнул. В дверях показалась голова Швейка.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, тут пришли за вами из казармы, вы должны немедленно явиться к господину полковнику. Здесь ординарец! — И фамильярно прибавил: — Это, должно быть, насчёт той самой собачки.
Когда ординарец в передней хотел доложить о цели своего прихода, поручик сдавленным голосом сказал:
— Слышал уже.
И ушёл, бросив на Швейка уничтожающий взгляд. Это был не рапорт, а кое-что похуже. Когда поручик вошёл в кабинет полковника, тот, нахмурившись, сидел в кресле.
— Два года тому назад, поручик, — сказал он, — вы просили о переводе в Девяносто первый полк в Будейовицы. Знаете ли вы, где находятся Будейовицы? На Влтаве. Да. На Влтаве, и впадает в неё там Огрже или что-то в этом роде. Город большой, я бы сказал: гостеприимный, и, если не ошибаюсь, есть там набережная. Известно ли вам, что такое набережная? Набережная — это каменная стена, построенная над водой. Да. Впрочем, это к делу не относится. Мы производили там манёвры.
Полковник помолчал и, глядя на чернильницу, быстро перешёл на другую тему:
— Пёс мой у вас испортился. Ничего не хочет жрать… Ну вот! Муха попала в чернильницу. Это удивительно — зимой мухи попадают в чернильницу. Непорядок!
«Да говори уж наконец, старый хрыч!» — подумал поручик.
Полковник встал и прошёлся несколько раз по кабинету.
— Я долго обдумывал, господин поручик, как мне с вами поступить, чтобы подобные факты не повторялись, и тут я вспомнил, что вы выражали желание перевестись в Девяносто первый полк. Главный штаб недавно поставил нас в известность о том, что в Девяносто первом полку ощущается большой недостаток в офицерском составе из-за того, что офицеров перебили сербы. Даю вам честное слово, что в течение трёх дней вы будете в Девяносто первом полку в Будейовицах, где формируются маршевые батальоны. Можете не благодарить. Армии нужны офицеры, которые…
И, не зная, что прибавить, он взглянул на сказал:
— Уже половина одиннадцатого, пора принимать полковой рапорт.
На этом приятный разговор был закончен, и у поручика отлегло от сердца, когда он вышел из кабинета. Поручик направился в школу вольноопределяющихся и объявил, что в ближайшие дни он отправляется на фронт и по этому случаю устраивает прощальную вечеринку на Неказанке. Вернувшись домой, он многозначительно спросил у Швейка:
— Известно ли вам, Швейк, что такое маршевый батальон?
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, маршевый батальон — это «маршбатяк», а маршевая рота — «маршка». Мы это всегда сокращаем.
— Итак, объявляю вам, Швейк, — торжественно провозгласил поручик, — что мы вместе отправимся в «маршбатяк», если вам нравится такое сокращение. Но не воображайте, что на фронте вы будете выкидывать такие же глупости, как здесь. Вы довольны?
— Так точно, господин обер-лейтенант, страшно доволен, — ответил бравый солдат Швейк. — Как это будет прекрасно, когда мы с вами оба падём на поле брани за государя императора и всю августейшую семью!
Послесловие к первой части «В тылу»
Заканчивая первую часть «Похождений бравого солдата Швейка» («В тылу»), сообщаю читателям, что вскоре появятся две следующие части — «На фронте» и «В плену». В этих частях и солдаты и штатские тоже будут говорить и поступать так, как они говорят и поступают в действительности.
Жизнь — не школа для обучения светским манерам. Каждый говорит как умеет. Церемониймейстер доктор Гут{78} говорит иначе, чем хозяин трактира «У чаши» Паливец. А наш роман не пособие о том, как держать себя в свете, и не научная книга о том, какие выражения допустимы в благородном обществе. Это — историческая картина определённой эпохи.
Если необходимо употребить сильное выражение, которое действительно было произнесено, я без всякого колебания привожу его здесь. Смягчать выражения или применять многоточие я считаю глупейшим лицемерием. Ведь эти слова употребляют и в парламенте.
Правильно было когда-то сказано, что хорошо воспитанный человек может читать всё. Осуждать то, что естественно, могут лишь люди духовно бесстыдные, изощрённые похабники, которые, придерживаясь гнусной лжеморали, не смотрят на содержание, а с гневом набрасываются на отдельные слова.
Несколько лет назад я читал рецензию на одну повесть. Критик выходил из себя по поводу того, что автор написал: «Он высморкался и вытер нос». Это, мол, идёт вразрез с тем эстетическим и возвышенным, что должна давать народу литература.
Это только один, притом не самый яркий пример того, какие ослы рождаются под луной.
