– А вот входя в пруд, ты не замечал, что входящих в те же самые реки омывают в один раз одни, в другой раз другие воды?
– Не могу сказать, – уклонился от прямого ответа Плюшевый Медведь, – пруд-то у нас не проточный… Вот и болотится потихоньку…
– Да, природа любит прятаться, – вздохнул Гераклит из Эфеса и надкусил пряник. – Этот космос – один и тот же для всех. Его не создал никто из богов, никто из людей. Он всегда был, есть и будет вечно…
– Да, вот и у нас на зоне Вовка-Отмычка то же самое говорил, – подтвердил Правый Маськин тапок, вспомнив свои репрессированные годы. – Да, Вовка-Отмычка – был личность…
– Личность (ηθος) – это божество человека! – поддакнул Гераклит из Эфеса и затянул с Правым Маськиным тапком античную лагерную песню:
Я сижу в одиночке и плюю в потолочек.
Пред людьми невиновен и пред Богом я свят!
Вся Эллада моя – как запретная зона,
А на вышке маячит надоевший Сократ…
И уже все вместе в Маськиной беседке подхватили припев:
По тундре, по широкой дороге,
Где мчится скорый Эфес – Воркута…
И кто только к Маськину в гости не приезжал! И Данте, ну тот, что Алигьери, всё своего другана Вергилия расхваливал; Демокрит приносил конструктор, чтобы собирать молекулы из атомов, и они с Шушуткой два часа собирали несуществующие молекулы и пугали ими госдепартамент Соединённых Штанов, особенно его отдел по борьбе с ненайденным химическим оружием. Бывал у Маськина в беседке и Жак Деррида, говорил, что язык, мол, ерунда… они с Плюшевым Медведем по рюмочке настоечки приняли, и Деррида мнение поменял и стал ценить язык как таковой, особенно ему понравились слоёные язычки, которые виртуозно готовил Маськин к чаю.
Приезжал Диоген и забыл у Маськина свою бочку. Маськин в ней потом огурцы солил.
Приезжал Зенон и пускал с Шушуткой игрушечные стрелы, доказывая, что стрела никогда не может попасть в бегуна, но стрела всё-таки попала в бегуна и тот навалял Зенону по шее. Пришлось прикладывать компресс.
Пил чай у Маськина и Кант Иммануил, очень высоко Маськина оладьи оценил. Но потом взял и написал труд «Критика Маськиных оладьев»… Этим мыслителям нет никакого доверия…
Бенедикта Спинозу Маськин лечил от занозы, а Пифагора Левый тапок назвал обжорой. Паскаль, который Блез, на крышу беседки влез и пытался отправить оттуда письмо провинциалу… Маськин ему показался недостаточно провинциальным, поскольку у него был радиоприёмник и электрическая самоварка.
Вот кто писал Маськину письма, так это Сенека[46]… Как они с Маськиным дружили! Каждую неделю Маськин получал от Сенеки по письму. Потом Сенека их даже издал отдельным томом и так и назвал: «Письма к Маськину».
Пишет как-то Сенека Маськину: «Дорогой Маськин, не ищи счастья в богатстве…», а другой раз: «Не ходи в толпе – запачкаешься…», или: «non qui parum habet, sed qui plus cupit, pauper est» – «Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше», а вот ещё: «Hoc primum philosophia promittit, sensum communem, humanitatem et congregationem; a qua professione dissimilitudo nos separabit» – «Первое, что обещает дать философия, – это умение жить среди людей, благожелательность и общительность; но несходство с людьми не позволит нам сдержать это обещание» (простите меня за вольный перевод, на латыни, к сожалению, теперь говорят и пишут всё меньше и меньше…)
Маськин ему всегда отвечал и потом подумывал издать свои письма отдельным томиком: «Письма Маськина к Сенеке», но пока не нашёл подходящего издательства. Так что если эти строки читает какой-нибудь издатель, можете послать мне письмо по электронной почте на mailto: [email protected], и мы всё с вами обсудим. Я думаю, Маськин будет сговорчив.
А Ницше к Маськину в беседку не пришёл, потому что обиделся, что Плюшевый Медведь его обозвал придурком в самом начале книги. Плюшевый Медведь застыдился и опять перечитал Ницше, но не дочитал и до семнадцатой страницы, на которой стоял библиотечный штамп:
Библиотека психиатрической больницы № 1
Просим пациентов в страницы книги не
сморкаться, для этого есть носовые платки.
За носовыми платками обращаться
к сестре-хозяйке тёте Нине.
Книгу подарил Плюшевому Медведю Клоп Сартирик Великанов во время их встречи в деревне… После того, как Клоп Сартирик Великанов избавился от этой книги, он поправился умом и вернулся к своей профессиональной деятельности. Нет, не сартирика. Клопа.
Плюшевый Медведь опять убедился, что Ницше придурок, и, жирно наслюнявив карандаш, навёл слово «придурок» в своём подарочном издании «Кухонной философии»… В некоторых вещах Плюшевый Медведь оставался непреклонен…
А наутро Плюшевому Медведю пришло благодарственное письмо от Заратустры с новой книжкой под названием: «Я, честное слово, ничего такого не говорил!»[47]
А ещё через неделю Плюшевому Медведю пришла статья самого Фридриха Ницше: «Слушай, Плюшевый Медведь, ты сам придурок!», напечатанная в немецком философском журнале «Deutsche Zeitschrift für Philosophie».
Так у них и разгорелся философский спор. Маськин же их рассудил.
– Вы, – говорит, – оба не правы. Ты, Ницше, не прав, что простых маськиных не любишь, а ты, Плюшевый Медведь, потому что используешь неформальную лексику в философской полемике, – а потом подумал и хотел добавить: – От зависти и глупости человеческой – всё зло в этом мире, – но потом ещё подумал и вместо этого сказал: – От молока коровьего – вся сметана и творог в этом мире. – И поглядел со вздохом на небо, не летит ли назад его дорогая корова Пегаска.
За то, что Маськин открыл человечеству глаза на происхождение сметаны и творога, Маськину опять хотели дать Премию мира, но её снова отобрал другой лауреат – капитан Ибн-Маслинкин-Алибабуев – за то, что сплотил все народы мира на борьбу с собой, а сам потихоньку вышел и сел пить пиво с Ницше, наблюдая, как народы носятся с дубинками друг за другом и за своим мирным населением… Ну, как за такое не отметить Премией мира?
Вот какие гости бывали в Маськиной беседке. На ней даже уже места не осталось для новых мемориальных досок. Стали прибивать по второму слою: «Здесь был тот-то и пил чай с таким-то вареньем…» и т.д.
Маськин рассердился, что его беседку всю мемориальными досками заколотили, и использовал все доски на дрова… Потому что Маськину без разницы, кто великий, а кто не очень.
Для Маськина все гости хороши, главное только, чтобы не сорили и не безобразничали.
А чаю на всех хватит!
Глава сорок девятая
Маськин и музыкальная шкатулка
Стремление наше к эстетическому наслаждению – удивительная вещь… ну если ещё желание собирать блестящие предметы как-то понять можно, то любовь наша к звуковым эффектам – необъяснима!
Маськин, например, терпеть не мог тишины. Он не любил, конечно же, и шума, но тишину и вовсе не переносил. Поэтому Маськин окружал себя звучащими предметами: радиоприёмником, любимым его Граммофоном, трещётками, звоночками, часами с боем и прочими брякающими субстанциями… Паузы между музыкальными звуками, производимыми всеми этими предметами, заполнял Плюшевый Медведь, который иногда молчит, молчит, а потом как заговорит, заговорит… Иногда Плюшевый Медведь вообще замещал радиоприёмник, когда у того кончались батарейки, потому что, в отличие от радиоприёмника, Плюшевый Медведь работал не на батарейках, а на манной каше и всего на пяти тарелках оной мог говорить до 16 часов в сутки. Плюшевый Медведь прочитывал огромное количество журналов с картинками, которые ему выписывал Маськин со всего мира, и потом, ложась на лавочку на кухне, проводил Маськину пространные политинформации, зачитывая длинные цитаты из таких редких изданий, как «Газета прогрессивных овцеводов Новой Зеландии» или «Журнал балетного искусства Папуа – Новой Гвинеи»[48]. Маськин внимательно слушал все эти новости, собираемые Плюшевым Медведем со всего мира, и задумчиво размешивал содержимое кастрюли с компотом. Когда же Плюшевый Медведь начинал рассказывать Маськину про животных из разных журналов типа «Хвосты и лапы» или «Гав-гав – мяу-мяу!»[49], Маськин оживлялся, оставлял кастрюлю с компотом без присмотра и прыгал по кухне, изображая разных животных.
Но однажды Плюшевый Медведь объелся мороженым и у него сел голос. На целую неделю Маськин остался без своих любимых новостей про сельское хозяйство, балет и животноведение. Вот многие говорят, что нынче новости страшнее фильмов ужасов. Согласен. Почему-то те, кто их производят, считают, что если они нам не покажут два-три трупа в первую же минуту вещания, мы зазеваем и не дождемся, пока они нам впендюрят свою телевизионную рекламу, которая разоряет и рекламодателей, и рекламобрателей в одинаковой мере, обогащая, пожалуй, только телевизионщиков, на деньги которых развязываются войны во всём мире, чтобы было чем пугать нас в новостях. Войны дороги, и поэтому телевизионщикам едва остаётся денег на зарплату, и им опять всё приходится начинать по новой. Какой-то замкнутый круг получается. Телевизионщики нуждаются во всё более крутых новостях и сами развязывают войны, заказывают ураганы и даже поднимают цунами! Это всё они виноваты! Ну, а кому ещё нужны все эти намеренные и стихийные бедствия, как не телевизионщикам? Вам нужны? Нет? Мне тоже! Они ведь что считают – что если у них новости не страшные будут, их никто смотреть не станет. А это совсем не так. Наоборот. Вот Маськин бы стал смотреть хорошие новости, хозяйственные… Как в Советском Союзе были. Помните? Там посеяли, тут собрали урожай… Это ж просто счастье какое-то! А мы не ценили. Мы вообще не слушали того, что нам говорят. Говорили нам, что капиталисты сволочи и нам ихняя колбаса поперёк горла станет, – мы не верили, а теперь поглядите – и правда поперёк стала. Говорили нам, что их реклама дебильная, а мы не верили – мечтали посмотреть, кто какие джинсы на попу напяливает, – а теперь программы переключаем, чтобы в море безумной рекламы выудить хоть капельку чего-то ещё, кроме этой рекламы, и этим чем-то ещё оказывается очередной труп, жертва очередного конфликта или стихийного бедствия, которое организовали капиталисты-телевизионщики.
