…По последнему звонку Глория вошла в класс. От смеси духов и еще каких-то незнакомых запахов у нее закружилась голова, и она села за учительский стол.
Лицеисты не обратили на нее никакого внимания.
В одном углу ярко-рыжая девочка, задрав юбочку, демонстрировала однокашникам татуировку на правой ягодичке.
В другом углу группа мальчиков и девочек облепила компьютер и оживленно комментировала происходившее на экране.
Глории показалось, что она видит два шевелящихся обнаженных тела. По отрывочным возгласам она никак не могла понять, что за сюжет привлек детское внимание…
«Во дает!.. Но она воще!.. Прикол!.. Я засек! Девятая минута пошла! А мой батя — стайер!.. Он маманю по полтора часа из-под себя не выпускает!.. А ты что, подглядывал?.. Ха-ха-ха!.. Ой! Чем это он ее?.. А ты че, не понял? Это удав дрессированный… А на голове презерватив, чтобы он ее не ужалил!.. Вот это фишка!.. Слушай, перекатай мне это — я сестренке покажу. А то она какая-то отмороженная…»
По-прежнему ничего не понимая, Глория говорит как можно строже, но вежливо:
— Добрый день, господа лицеисты. Перемена закончилась. Я ваша новая преподавательница литературы.
Какой-то мальчик оторвался от экрана, посмотрел на Глорию и сказал:
— Совсем чуток осталось… Такой клевый порнель! Зашибись!..
Наконец что-то щелкнуло, экран погас, и лицеисты нехотя стали рассаживаться.
— Я ваша новая преподавательница литературы, — повторила Глория. — Зовут меня Глория Мундиевна…
Дети захихикали.
— Ничего смешного, — продолжила Глория. — Моего отца звали Мундий. И дед был Мундий. И прадед Мундий… Все мужчины в нашем роду были Мундий…
— Вы не из латинян будете? — спросил русоголовый парнишка.
Мальчик чем-то отличался от остальных лицеистов. У него были голубые глаза. Волосы, собранные со лба в пучок и схваченные на затылке резиночкой, образовывали небольшой изящный хвостик.
— Наверное, из латышей, — уточнила девочка из первого ряда.
— Не из латышей, а из латвийцев, — поправил кто-то.
— Почему ты так решил? — спросила Глория.
— А фамилия ваша не Транзит? — не без лукавства поинтересовался русоголовый.
— В девичестве — Транзит… Откуда ты это знаешь?
— Догадался. В одной из прошлых жизней я был древним римлянином и меня звали Гомо Люпусович Эст… Вот я и подумал — Глория Мундиевна… Сик транзит глория мунди… Так проходит земная слава…
— Ну, Ничей прикалывает! — восхищенно произнесла девочка с колечком на нижней губе. — Я от него тащусь!
— Кто тебя учил латыни? — спросила Глория.
— А в Древнем Риме все на латыни трокали, — сказал русоголовый.
«Странный мальчик, но не ординарный», — подумала Глория и сказала:
— Ладно, господа лицеисты. Ответьте мне на один вопрос: у кого какие любимые литературные герои?
— Анхелита! — крикнул кто-то.
— Руслан Людмилов!.. Майкл Джексон!
— Майкл Джексон отдыхает!
— Битлы!
— Я подчеркиваю — литературные герои, — жестко произнесла Глория. — Помнит кто-нибудь, например, Базарова? Павку Корчагина?
— Это того, кто своего отца ментам сдал?
— Не путайте с Павликом Морозовым. Его поступок можно расценивать двояко — с одной стороны, родной отец, а с другой стороны — враг народа… Можно сказать, террорист…
— У него что, папаша бен Ладен был? — спросил русоголовый.
— А у меня любимый литературный герой — мой папка, мой Димон! — гордо сказала девочка с колечком на нижней губе. — Он мне на день рождения «бентли» подарил!
Наступила полная тишина. Потом кто-то мечтательно произнес:
— Бентли!.. Зашибись!..
Не имея представления о том, что такое «бентли», Глория поинтересовалась:
— Просветите меня, что такое «бентли»? Их едят?.. Или носят?..
— Да вы че? Без прикола? — чуть не поперхнулась девочка. — «Бентли»!.. Пятьсот тысяч баксов! Триста двадцать лошадей!
— Триста двадцать лошадей?! — изумилась Глория. — Где ж вы их держите?
— В гараже, — сказала девочка. — У нас там два маминых «мерина» стоят, «хаммер» и «бумер»…
Окончательно не понимая, на каком языке говорит девочка, Глория решила переменить тему и обратилась к русоголовому:
— Подойдите к доске, пожалуйста.
Мальчик неспешно подошел к столу и, хитровато улыбаясь, уставился на Глорию.
— Давайте знакомиться по-серьезному, — сказала Глория. — Как вас звали в вашей древнеримской жизни, я уже знаю. А как вас зовут в настоящей?
— Никак, — ответил паренек. — Никак Беспапович Ничей.
— Это у него фенька такая! — крикнул кто-то.
— У вас есть сестра по имени Феня? — спросила Глория.
— Да нет у меня никого, — сказал русоголовый.
— Когда вы родились?
— В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря по старому стилю, с седьмого на восьмое января — по новому.
— Год?
— Откуда я знаю?
— Вы что же, как Христос?
— Если вы имеете в виду нападающего сборной Греции по футболу, то он Хри′стос, а не Христо′с, — улыбнулся русоголовый.
— Не ерничайте. Сколько вам лет?
— В районе четырнадцати.
— Почему вы так думаете, если не помните год своего рождения?
— Знакомый ветеринар по зубам определил. — И мальчик ощерился, показав свои зубы.
— В недалеком прошлом, — сказала Глория, обращаясь ко всем, но имея в виду русоголового, — такое поведение расценилось бы как издевательство над учителем и повлекло бы за собой вызов в школу родителей. Но вам повезло… Ладно. Попробуем взглянуть на вас с другой стороны…
Паренек развернулся на сто восемьдесят градусов и стал спиной к Глории.
— Опять вы ерничаете, — вздохнула Глория. — Я имею в виду сторону вашего духовного развития… У вас есть хотя бы одно любимое стихотворение?
— Есть! — радостно улыбнулся мальчик. — Есть!
И он начал декламировать, завывая в конце каждой строки:
Люблю, когда колбасит, глючит,
Проснуться с утренней зарей.
И дозу… так… на всякий случай…
Втянуть голодною ноздрей,
Покликать в Интернете мышкой,
Подсесть и в кайфе заторчать,
Потом твои раздвинуть фишки
И фейсом феньку щекотать…
И отступает прочь абстяга,
И наступает клевизна…
Все остальное — это шняга!
По барабану мне она…
Лицеисты зааплодировали. Раздались возгласы «Клево!.. Прикольно!».
— Откуда эта шизофрения? — изумленно спросила Глория.
— Из Интернета скачал, — ответил Никак.
— И вам действительно нравится?
— Главное, что электорату нравится.
— Ну а что-нибудь попроще?
— Можно, — сказал Никак, — но попроще для всех будет сложно… «Дальше, в поле, стало совсем почти темно и от тумана уже непроглядно. Навстречу тянуло холодным ветром и мокрой мглой. Но ветер не разогнал тумана, напротив, нагонял все гуще его холодный, темно-сизый дым, душил им, его пахучей сыростью, и казалось, что за его непроглядностью нет ничего — конец мира и всего живого».
Он остановился и задумчиво уставился в окно, словно вспоминая что-то только ему одному ведомое…
Глории показалось, что мальчик отлетел куда-то, в какое-то параллельное пространство…
— Весьма пессимистично для вашего возраста, — сказала она. — Кстати, что это?
Продолжая смотреть в окно, Никак ответил с грустной улыбкой:
— Двадцать второго октября тысяча девятьсот сорокового года в Париже на Елисейских полях мне это прочитал Иван Алексеевич… Бунин…
— Че-то я не догоняю, — зевнув, сказала девочка, которой папа подарил «бентли».
— Видите? — вздохнул Никак. — Электорат не догоняет…
Внезапно у Глории закружилась голова, дыхание перехватило, и она судорожно стала глотать слюну, пытаясь подавить поднимающуюся изнутри тошноту…
— Урок окончен, — еле слышно произнесла Глория и, опираясь на стену, с трудом вышла из класса.
Добравшись домой, она приняла три таблетки снотворного и отключилась… В ее полусознании возник красного цвета безграничный луг. Назойливые феньки, жужжа, забивали рот, уши и нос. Черные фишки тяжелыми гирями повисли на руках и ногах… Внезапно, путаясь в извивающихся бентлях, побежали лошади… Она досчитала до ста восьмидесяти двух и сбилась… Мощная клевизна втянула ее в длинный темный тоннель, вращая и колбася о стенки… В дальнем конце засветилось что-то бесформенное и глючное. Это была шняга…
— Анхелита… — прошептала Глория. — Бедная девочка…
Пару дней мухославичи пообсуждали загадочное маскарадное убийство Рапсода Мургабовича с дочкой, Н. Р. Ктоследует, какого-то Бестиева и двух путан легкого поведения. Через пару дней поостыли и успокоились. Наиболее активные еще обсасывали вопрос, кто же выдвинет свою кандидатуру на пост мэра после гибели двух соискателей. Наименее активные на этот вопрос ответили однозначно — кто-нибудь.
