смотрел в потолок.
— Не решить? — ласково спросил Лагушкин, стараясь не очень сипеть.
— Как бы назывались люди, если бы они жили на планетах нашей солнечной системы? Задали написать...
«И тут астрономия», — подумал Лагушкин.
— Про Марс и Луну я уже знаю — луняне и марсиане,— сообщил Димка.
— Какая там, сынок, следующая планета? — поинтересовался отец и сел поудобнее.
— Плутон. Люди будут плутоны?
— Плутоны...— Лагушкин тоже закатил глаза.— Непонятно. Что они — плутовали, что ли? Лучше спиртоны. Или закусоны. Доходчивее.
Сын внимательно посмотрел на крупное рубиновое лицо родителя и неуверенно записал.
— Пап, следующий Меркурий. Меркуры?
— Знаешь, похоже на ликеры.
Димка хихикнул.
— Давай лучше — мадеры. Какая следующая?
— Юпитер. Юпитерцы?
— Ты скажешь... Похоже на питерцев.
— Ну, юпитцы.
— Ю-питцы, — размышлял вслух отец. — Питцы от слова пить. Тогда уж не юпитцы, а юпивохи. Поехали дальше!
Помогать сыну ему понравилось. А он-то думал, что это нудное занятие вроде бесед о циррозе печени...
— Планета Венера. Люди — венеры, да?
— Сынок, давай ее пропустим,— внушительно сказал Лагушкин. — Какая там на подходе?
— Нептун. Тут ясно — Нептуны.
— Какие тебе нептуны?! Давай проще, чтобы народу было понятно. Непьюны! Чувствуешь? Не-пьюны. Сразу виден их моральный облик. Дальше.
— Дальше Сатурн. Значит, сатуры?
— Да понятнее! — вошел Лагушкин в раж. — Не сатуры, а самтресты. Дальше!
— Пап, надо и про Солнце. По-моему, солнцеляне.
— Не солнцеляне, а солнцедары. Ясно?! Солнцедары! И все по девятнадцать градусов…
На другой день насупившийся Димка протянул Лагушкину записку от классного руководителя: «Уважаемый Землянин! Немедленно зайдите в школу, иначе я поставлю вашему сыну два балла за сочинение».
— А что такое «балл», сынок? — спросил отец.
— Ну, для оценки... Вроде градусов, — объяснил Димка подоходчивее.
— И ты учишься на два градуса? — удивился Лагушкин. — Нужно на сорок! Надо за тебя взяться. Пойду-ка я в школу...
Можно даже сказать — страшный случай, кроме загадочного, произошёл в воскресенье с гражданином Зародышевым, который проживает там же, где он всегда проживал. Такое не с каждым случается, и правильно делается.
В воскресенье, как известно, кроме халтурщиков и домохозяек, никто не работает. Зародышев был ни тем ни другим, поэтому два законных дня в ему вынь да положь.
Он проснулся, надел майку и вышел на балкон. На улице все оказалось на месте: солнце себе поднималось, микрорайон себе простирался, а очередь на домино уже себе стояла, будто на ночь и не расходилась. Зародышев вдохнул воздух, выдохнул углекислый газ и пошел мыться. Ничто еще не предвещало ничего.
За завтраком он: спокойно съел тарелку студня и выпил чашечку черного кофе без молока. И решил поговорить с женой — теперь многие мужья разговаривают с женами, мода такая.
— Тася, не клади в студень много чесноку.
— Подележкины обои новые купили, — ответила Тася.
Пока все было тихо, как в ювелирном магазине. Поэтому Зародышев, пока тихо, надел воскресный костюм и пошел в ювелирный магазин купить серебряную позолоченную импортную зубочистку. Продавщица ответила, что импортных зубочисток нет, а есть наши. Только они не серебряные и тем более не позолоченные, а мельхиоровые. И называются они не зубочистки, а подстаканники.
Возвращаясь домой, Зародышев вдруг... Нет, здесь еще не случилось, вернее, случилось, но еще не здесь, а точнее — не случилось и не здесь.
Просто он вдруг-встретил Федю Подележкина.
— Какого цвета? — спросил Зародышев.
— Да такого, неопределенного, несуществующего.
— С рисунком?
— Нет, с листьями.
— С какими?
— Да вроде лопухов.
Поговорив с Федей об обоях еще с часик, Зародышев вернулся домой и снял воскресный костюм. Пока ничего не предвещало того, что потом случилось.
На обед были щи кислые, студень и кофе черный без молока, натуральный, молотый. Пообедав, Зародышев надел воскресный костюм и решил еще раз поговорить с женой:
— Пойду пройдусь.
— Там большая очередь.
Пока еще ничего не случилось, можно было и постоять. Зародышев встретил своего лучшего друга, которого он встречал здесь каждый день, но не знал его имени, потому что не разговаривал — друг против друга десять лет играли, а не разговаривали.
Наигравшись, Зародышев пришел домой и снял парадный костюм. Пока воскресенье шло, как всегда ходило. Поэтому он решил поспать — пока. Зародышев лег на диван и два часа так нудно скулил во сне, что под балконом остановился школьник и крикнул: — Не мучайте собачку!
После сна Зародышев попил чаю и надел выходной костюм. Он вышел на балкон: солнце себе закатывалось, микрорайон себе простирался, а доминошники составляли список на завтра.
Зародышев постоял, но пока все было нормально. Тот случай, которого он не ждал, еще не подоспел. Поэтому он снял парадный костюм и включил телевизор.
Показывали хоккей на клюшках. В первом периоде у судьи кончились шайбы — все улетели к зрителям. Во втором периоде кончились клюшки — хоккеисты их обломали об себя. В третьем периоде хоккеисты применили силовые приемы — удалили с поля судью за неспортивное поведение.
Посмотрев хоккей, Зародышев сел ужинать. Пока еще ничего не случилось, но что-то уже надвигалось — уже висело в воздухе то, которое надвигалось. На ужин был студень из ног коровы и кофе черный цельный с баранками.
После ужина он лег в постель и выключил свет. Без света сразу потемнело. И тихо стало, как ночью в ювелирном магазине... Что-то хрустнуло в углу... И вдруг...
Неужели вы серьезно думаете, что при таком образе жизни может что-нибудь случиться?!
В жизни поработать пришлось. Трудился и по году на одном месте, и по двадцать лет. Но в памяти осталась работа, загадочная, как беспричинная тоска. Я только что получил заочное юридическое образование, и должность кочегара стала меня тяготить. Я знал, что существует путь наверх. Жизнь, не обременив меня ни умом, ни опытом, обременила двумя дипломами — кочегара и правоведа. Если первый из них никак не действовал, то второй лишал меня некоторых прелестных человеческих качеств. Кажется,
