Коммандант проводил их в небольшую комнатку, примыкавшую к спортзалу, и подождал, пока доктор фон Блименстейн рассадит по местам своих пациентов, после чего приступил к разговору с облаченными в черные мантии священниками.
— Вы не имеете никакого права вмешиваться в природу человека, — заявил преподобный Шлахбалс, когда доктор присоединилась к беседе. — Господь сотворил нас такими, каковы мы есть, а вы пытаетесь изменить его творение.
— Господь вовсе не сотворил их педиками, — сказала врачиха. Ее манера изъясняться укрепила преподобного в убеждении, что докторша — орудие дьявола. — Это сделал человек, и человек должен исправить допущенную ошибку.
Коммандант Ван Хеерден утвердительно кивнул, соглашаясь со сказанным. По его мнению, доктор фон Блименстейн верно ухватила самую суть дела. Но преподобный Шлахбалс думал иначе.
— Если человек способен при помощи научных средств превращать добропорядочных молодых христиан в гомосексуалистов, — доказывал он, — то потом он станет превращать черных в белых. И где мы тогда окажемся? Такие превращения — это угроза для всей судьбы западной цивилизации и христианства на Юге Африки.
Коммандант Ван Хеерден снова кивнул, священник тоже попал в самую точку. Но теперь у доктора фон Блименстейн был свой взгляд на проблему.
— Простите, но вы явно не понимаете природу психологии поведения, — сказала она. — Мы делаем только одно: исправляем ошибки, допущенные ранее. Исправляем тем, что устраняем их. Мы не меняем природу человека.
— Не станете же вы утверждать, что эти молодые люди по своей природе… э-э-э… гомосексуалисты?! — возмутился священник. — Это было бы оскорблением моральных основ, на которых стоит все наше общество!
Доктор фон Блименстейн была с этим категорически не согласна.
— Чепуха, — сказала она. — Полная чепуха! Я говорю только о том, что лечение методом внушения отвращения к чему-либо наиболее эффективно с точки зрения морального воздействия на человека.
Коммандант Ван Хеерден, который к этому моменту уже всесторонне взвесил идею превращения черных в белых при помощи электрошока, высказался в том смысле, что если бы подобное было в принципе возможно, то уже тысячи черных давным-давно должны были бы превратиться в белых.
— Мы всегда применяли против них электрошок, пояснил он. — Это часть нашей обычной процедуры допроса.
На преподобного Шлахбалса слова комманданта не произвели никакого впечатления.
— Но это же совсем другое дело, — возразил он, — наказание полезно для души. А то, о чем говорит доктор, — это вмешательство в сотворенное самим Господом.
— По вашему мнению. Бог предопределил, чтобы эти полицейские оставались гомиками? — спросил коммандант.
— Безусловно, нет, — ответил священник. — Я только хочу сказать, что доктор не имеет права использовать средства науки, чтобы изменить этих людей. Это может быть сделано только посредством моральных усилий. Усилий, которые должны приложить мы. Надо помолиться. Я сейчас пойду в зал, встану на колени и…
— Пожалуйста, — сказал коммандант, — но я не отвечаю за последствия.
— …И помолюсь за то, чтобы Господь простил им их прегрешения, — закончил священник.
В конце концов было решено, что надо испробовать оба способа одновременно. Доктор фон Блименстейи будет проводить свой курс лечения, а преподобный Шлахбалс проведет специальную службу, чтобы вызвать духовное обновление полицейских. Совместные усилия увенчались полным успехом. Правда, поначалу преподобному Шлахбалсу было довольно трудно приспособиться к тому, чтобы читать свою проповедь под аккомпанемент демонстрируемых над его головой слайдов голых мужиков, черных и белых, тем более что размеры изображения были вдвое больше роста священника. И подпевали собравшиеся в зале поначалу тоже довольно скверно. Но доктор фон Блименстейн быстро схватила ритм и стала наиболее энергично нажимать на кнопку как раз тогда, когда по ходу службы надо было взять высокую или сильную ноты. Привязанные к стульям двести десять полицейских давали в такие моменты столь страстный выход своим чувствам, что преподобный Шлахбалс был в восторге.
— Я уже и не помню, когда мне доводилось служить перед столь непосредственными и искренними прихожанами, — говорил он преподобному Дидерихсу, который пришел сменить его через три часа.
— Пути Господни неисповедимы, — ответил преподобный Дидерихс.
Та же мысль пришла в голову и Аарону Гейзенхеймеру, пребывавшему в это время уже в Форт-Рэйпире. Правда, неисповедимость путей он отнес на счет не столько Бога, сколько истории, ход которой был не менее таинственным. Появление одиннадцати пациентов, о состоянии разума которых можно было судить хотя бы по тому, что политическая ситуация на Юге Африки подвигла их на попытку самоубийства, преуспеть в которой им не хватило сообразительности, — появление этих пациентов дало видному марксисту пищу для размышлений. К этому же его подталкивало и поведение больничных властей, которые не только не чинили никаких препятствий тому, чтобы он познакомил соседей по палате со всеми тонкостями диалектического материализма, но, кажется, стремились прямо подтолкнуть его к этому. Размышляя над столь необыкновенным поворотом в своей судьбе, он пришел к выводу, что полиция хочет получить против него дополнительные материалы и организовать новый судебный процесс. Правда, он никак не мог взять в толк, зачем все это нужно, когда он и так приговорен к пожизненному заключению. Но, каковы бы ни были мотивы, которыми руководствовались тюремщики, Гейзенхеймер решил, что не станет плясать под их дудку, и решительно воздерживался от обсуждения любых вопросов, касающихся коммунизма, со своими новыми товарищами. Однако, чтобы дать выход своей склонности к общению, которая и раньше-то была велика, а за шесть лет одиночного заключения усилилась еще больше, он начал обучать своих соседей по палате Библии и добился в этом таких успехов, что всего за неделю избавил их от суицидального синдрома и обратил в убежденнейших христиан.
— Черт бы его побрал, — выругался коммандант, когда доктор фон Блименстейн рассказала ему, что Гейзенхеймер не желает делать то, чего от него ожидали. — Я думал, этот паршивец счастлив будет отравить их мозги марксизмом. А на черта нам двенадцать ревностных христиан: их же за это на скамью подсудимых не отправишь?!
— Ну почему же, — заметила врачиха, — в конце концов вы ведь арестовывали и отдавали под суд архиепископа Йоханнесбурга.
— Там было другое дело, — объяснил коммандант, — архиепископ был коммунистом. — Он попытался найти какой-нибудь выход из положения: — А нельзя эту скотину загипнотизировать или что-нибудь в этом духе?
Доктор фон Блименстейн не видела в этом никакой практической пользы.
— Ну пусть он заснет, вы его загипнотизируете, и он проснется уже коммунистом, — сказал коммандант. — Под гипнозом можно добиться чего угодно. Я как-то видел, как гипнотизер превратил человека в бревно и даже сел на него.
— Но с представлениями и убеждениями человека при помощи гипноза ничего добиться невозможно, — заметила доктор фон Блименстейн. — Невозможно заставить человека сделать под гипнозом нечто такое, чего он бы не стал делать сам, без гипноза. Нельзя заставить его поступать вопреки его собственным моральным убеждениям.
— Не думаю, чтобы тот парень, про которого я говорил, хотел бы сам, без гипноза, стать бревном, — возразил коммандант. — А что касается моральных убеждений, то, по-моему, у ваших самоубийц много общего с коммунистами. Все коммунисты, с которыми мне доводилось сталкиваться, непременно выступали за то, чтобы предоставить черным право голоса. Что это, скажите на милость, если не склонность к само убийству?
На прощание коммандант предупредил доктора фон Блименстейн, что необходимо как можно быстрее найти какой-то выход.
— Скоро из Претории приедет бригада следователей, и тогда все мы окажемся в дерьме, — сказал он.
Ближе к вечеру того же дня у комманданта опять возник спор с преподобным Шлахбалсом, на этот раз из-за намерения врачихи ввести в процесс излечения процедуру демонстрации гомикам изображений обнаженных женщин.
— Доктор хочет привезти сюда девушек из стрип-клубов Дурбана, чтобы те выступили перед полицейскими, — пожаловался преподобный Шлахбалс. — Говорит, что хочет проверить реакцию парней. Я категорически против этого.
— А что, по-моему, неплохая мысль, — заметил коммандант.
Священник осуждающе посмотрел на него.
— Возможно, — сказал он, — но я все-таки против. Мужчины — это еще куда ни шло, но обнаженные женщины — это совсем другое дело.
— Ну пусть будет так, как вы предпочитаете, — махнул рукой коммандант. Преподобный Шлахбалс покраснел.
