А хозяин еще долго носится…
Но это уже жизнь физическая.
– Почему бы вам не написать что-то серьезное?
– Пишу… Вы меня как раз оторвали…
– Что пишете?
– Детектив, где участковый инспектор раскрывает убийство и не может никак раскрыть.
– И что же? Он раскрывает в конце?
– Нет. Не может.
– Так… Простите… А где происходит действие?
– У нас.
– А в чем детектив?
– Вот в этом.
– А у него улики есть?
– Все. И отпечатки пальцев. И пистолет и гильзы. И труп.
– А убийца?
– А он и не прячется.
– Так в чем же дело?
– Вот в этом.
– А в чем интрига?
– В родственниках убитого. Они борются за наследство. А все наследство украдено.
– Так в чем интрига?
– Ну, ходят они в милицию, пристают, обрыдли всем. Их в конце посадят.
– А убийца?
– А что убийца?
– Он прячется?
– А зачем? Он же убил с согласия участкового и по его наводке.
– Так где же интрига?
– Как где? Здесь, у нас, в Москве.
– И чем вы хотите заинтересовать читателя?
– А чем я могу его заинтересовать? Денег у меня нет.
– А правда восторжествует?
– А я откуда знаю? Сам жду.
– Но вы же автор?
– Ну и что?
– Значит, у вас так… Милиция преступление раскрыть не может. Убийца на свободе. Семья убитого в тюрьме… Участковый – соучастник… В чем же детектив?
– Вот в этом.
– И все это ничем не кончается?
– Назначают нового министра МВД.
– Вот. И что он?
– У его жены угоняют машину.
– По его наводке?
– Да…
– Он находит преступников?
– Нет.
– А кто наказан?
– Прохожие.
– И для чего это все нужно писать?
– Чтоб их всех избрали в Государственную Думу.
– И изберут?
– Обязательно.
– Почему?
– Ну, у меня в романе население ошибочно считает, что лучше избрать преступника, чем милиционера.
– И вы думаете, вашу книгу будут раскупать?
– Уже раскупили.
– Кто?
– Избирком.
– Так вы ж еще не закончили?
– Они сами закончат.
– Ну, поздравляю. Это серьезная работа.
– Спасибо. Они тоже так сказали.
– А что вы потом будете писать?
– Комедию.
– Тоже детектив?
– Обязательно.
– Что происходит?
– Все пьют.
– Где?
– Здесь.
– Я надеюсь, следить будет интересно?
– Нет.
– Смешно?
– Нет.
– А чего же писать?
– А чего же не писать?
* * *
На фоне ужаса с заложниками, взрывов в метро и поездах, можно читать самые кровавые детективы – очень успокаивает.
Пилот пробежал по самолету и скрылся в хвосте. Потом выскочил:
– Граждане, отвертка есть? Нет? Пассажиры называется.
Бросился обратно. Из кабины выскочили двое с ведрами:
– Без паники, без паники!
Побежали за ним.
Стюардесса с криком: «Нет, ты этого не сделаешь!» – заперлась в туалете.
За ней вышел солидный мужчина:
– Граждане пассажиры, я командир корабля, не волнуйтесь, все в порядке. Я командир. У меня простой вопрос: кто-нибудь может посадить самолет? Не стесняйтесь… А попробовать – нет желающих? Может, кто-нибудь видел, как это делают, нет?… А стюардессой кто-нибудь работал?… А санитаром?… Странные у нас сегодня пассажиры. Ну ладно, извините, не волнуйтесь. А вот это, простите… Может у кого-нибудь компас есть?… Нет, девочка, плакать не надо, а поискать стоит… Тоже нет? Что это с вами сегодня? Что я ни попрошу… А карта вот этого маршрута? Ну, которым мы летим?… Хотя бы автомобильных дорог?… И дорогу наизусть никто не знает, да? Что ж вы приперлись? Извините…
Его сзади затягивают в кабину.
– Да нет, я просто выразил удивление, как они такие неподготовленные. Ну, всё, всё, всё. Извините, в душу… Извините, мать так…
Скрылся в кабине. Оттуда:
– А как ты взлетел?… А удостоверение твое? Высунулся командир:
– А простая веревка бельевая у кого-нибудь есть?… Нет-нет, галстук не подойдет, нет, веревка нужна. Что за пассажиры?! Как можно быть такими безалаберными?… Ну всё-всё, ищите веревку. Зоя, иди, поговори с ними.
Вышла расстроенная стюардесса, заметила пассажиров:
– А вы все куда летите?
– В Новосибирск.
– Ну, если туда, это часа три лететь. Кто-то хочет чаю?… Только один, один кто-то.
Их хвоста вылетел второй пилот:
– Клейкую ленту, быстро, быстро! Клейкая лента есть? Нет?
Из хвоста донеслись удары.
– На меня давай! Еще! Еще! Бей сюда!
В салоне потух свет.
Снова выскочил пилот:
– Пассажиры, свечи нет? Лампада? Фонарь? Ну хотя бы керосиновый? А спички?… Зубочистка? Давай зубочистку. Что у тебя руки дрожат? Пассажир называется. Ты вообще к полету не готов. Иди на место, сосредоточься. Всё, сейчас будем садиться. Только без паники – в кабине всё слышно. Полная тишина!
– Хоть бы один прибор!… Черт…
Дайте мне обыкновенную сапожную щетку!… Ну заколку для волос!… Вот, скрепка – давай!…
О, чудо – подошла! Как раз! Всё, тишина, будем садиться!… Будем использовать третий закон Ньютона. Первые два, суки, не сработали, представляешь?!
Только не кричать мне, пойте что-нибудь… Сейчас, сейчас… Так, руку, руку отпусти! Держи меня, поддерживай… Так… вот эту педаль… давай-давай, вместе жмем… Так, левую… Хорошо… Есть… Есть!… О!… Есть!… Душу… Мать… Есть! Всё! Земля! Сели! Всё! Поздравляю! Сейчас глянем, что за город…
Пассажиры:
– Воронеж.
– Ну хотя бы… Полет… бога мать… окончен. Экипаж… бла… бля… бла… благодарит вас за то, что вы… выб… выбрали нашу компанию…
Степь лучше моря.
Море лучше пустыни.
Горы лучше моря.
Здоровье лучше гор.
Дети важнее здоровья.
Талант важнее детей.
Радость важнее таланта.
Радость и талант – счастье.
Такое бывает три, четыре раза.
После семидесяти пяти живешь не для себя, а для зрителей.
Одиночество не делится даже пополам.
Бумага терпит – женщина отказывает.
Она даже не желает молчать.
Комары растаскивают кровь.
Женщины – здоровье.
Люди – слова.
Школьные правила: живи для других, помогай – тебе помогут, – не сбылись.
Жизнь, как на женском теле простыня.
Я обнаружил в наши дни весьма печальное явление: люди перестали стремиться в рай.
То ли потому, что он недостаточно красочно обрисован.
То ли потому, что описание его недостаточно конкретно.
Ад понятнее.
А рай: птицы, аромат, равенство, житие по потребности, всеобщее благоденствие и братство…
Что-то нам напоминает. Именно нам.
Как бы не то, что мы там будем, а как бы даже уже были.
Отсюда отсутствие стремления, недоверие к высшей власти.
Как-то, что-то надо переработать в исходных данных.
Настолько мы уверены, что это невозможно осуществить, что многие, если не все, начинают работать в одиночку, пытаясь достигнуть райского состояния дома, невзирая на скандалы, порочное распределение средств и появление врача в неурочное время.
Рай, – учат нас, – блаженство коллективное, а вот ад – наказание индивидуальное.
Но наши люди, прошедшие уже через это все, утверждают, что именно ад – решетки, зоны и так далее, – дело коллективное.
А рай – как странно! – занятие частное, индивидуальное, внутри забора, внутри дома, путем отсекания ненужных глаз, сообщений и последних известий, которые не становятся последними, невзирая на собственные обещания.
Подумайте, что вы можете предложить человеку на лыжах,
в самолете,
с самолета на вертолет,
с вертолета на снежный склон,
со склона во французский ресторан на жарком берегу,
с любовницей вместо жены…
Что вы в раю ему придумали?
О, Боже!
Там вообще нет женщин в том виде, как мы к ним привыкли.
Они там собеседницы, библиотекари, сотрудницы собеса.
Они там, наконец, на равных. А это, извините, для кого?
Не надо никому принадлежать. Мы и сейчас не верим:
«Я твой!», «Твоя, навеки!»…
У любви часы совсем другие. Но – у любви!!!
Сейчас твоя – сейчас и наслаждайся!
Любить бы надо.
Боюсь, там нет любви, чтоб избежать скандалов, дуэлей.
Прогулки коллективные, беседы.
О чем? Когда все ясно.
Все истины добыты в спорах на земле.
Там же споров нет.
Там для спокойствия в библиотеке
три тонких тома.
Первый – «Истины».
Второй – «Законы».
Третий – «Сути».
Денег нет.
Сел к стойке. Выпил.
Не опьянел.
Добавил – тот же результат.
А чем снять скуку?
Свалился тут же на диван, уснул, приснился сон, проснулся:
– Да!
Заснул. Проснулся:
– Да! Я там же. Я во сне.
Проснулся, не проснулся…
Застрелиться невозможно.
С Достоевским переговорил.
Хотели что-то умное, но истины уже известны, сути названы, конфликтов нет.
Федор Михайлович сидит в углу, угрюмый.
На ваше: «Здрасьте, я в восторге от…» – не ответил.
