Сказав это, Генерал вышел, отдав на прощание честь этому странному преступнику.
А Старший Следователь, как человек, верный своему долгу, уходя, запер открывателя замков в камере и, пожелав ему спокойной ночи, пошел домой рассказывать своей доброй маме эту жутко страшную, но до слез сентиментальную историю.
А что чесальщик?
А чесальщик ушел.
У него, оказывается, всегда был припрятан в носках на всякий случай универсальный ключик. Им-то он и отомкнул тюремную камеру и ушел.
Как в детстве ушел от злой мачехи. Ушел в мир без замков и ключей.
В мир счастья и свободы.
Колбаса (моменты нашего времени) Комическая трагедия
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ХУДОЖНИК.
ЕВА , женщина без пупка.
СУМАСШЕДШИЙ .
ЧИЖИКОВ , сотрудник аппарата Пал Палыча.
ФИКУС .
ДВА ПРОЛЕТАРИЯ .
ПАЛ ПАЛЫЧ , крупный административный деятель.
ЗОЯ , его секретарша.
СЕМЕН МИХАЛЫЧ , друг Пал Палыча, его предшественник на должности, кавалер редкого ордена.
ПЯТЕРО СОВРЕМЕННЫХ ЛЮДЕЙ .
БАРМЕН .
ПОДРУГА ЗОИ , красивая женщина, в которую влюблен Убийца.
ВЛЮБЛЕННЫЙ УБИЙЦА
МАТРЕНА ИВАНОВНА , работник музея.
МАЛЕНЬКИЕ ЛЮДИ С ЖЕЛТЫМИ ЛИЦАМИ .
До действия при закрытой сцене висит большой квадратный плакат:
«Колбаса – один из самых дефицитных продуктов в эпоху развитого социализма».
Сцена первая
Плакат уходит вверх. Сцена раскрывается. Открывается квартира Художника, она же мастерская. Позднее утро. Кругом картины на разных стадиях завершенности.
В углу – небольшая пальмочка. Слева и чуть впереди стоит мольберт, а на нем – огромная картина с одним-единственным деревом. Вверху – скошенные рамы, через них на не совсем чистый пол падает солнечный свет. Справа – стол, заставленный пустыми бутылками.
Из репродуктора звучит песня «Как прекрасен этот мир».
Квартиру прибирает молодая девушка, на ней короткая юбка и небольшой топик. Она негромко напевает, вторя мелодии. Это Ева.
На приставном столике у дивана стоит телефон.
Слева открывается дверь и из проема выходит, потягиваясь, заспанный и помятый Художник, одетый в стеганый халат.
ХУДОЖНИК (оглядев мастерскую), Да-а… погуляли. Замечает Еву, застывшую при виде Художника в немом благоговении.
ХУДОЖНИК . A-а… ты. Уже прибираешь? Ну, молодец. Иди поцелую.
Она подходит. Делает книксен. Он целует ее в темечко и опять оглядывает мастерскую.
ХУДОЖНИК . Да… погуляли. ( Он подходит к огромной картине с одиноким деревом, рассматривает ее с интересом и удивлением.) Что-то больно много тут нарисовано. (И задумчиво.) Всего нового…
Ева подходит и тоже смотрит на картину.
ЕВА . Так на ней же все вчера рисовали.
Художник вопросительно смотрит на Еву.
ЕВА . Вы же сами разрешили. Сказали, что каждый человек в душе художник, надо только разбудить его.
ХУДОЖНИК . Кого?
ЕВА . Художника.
ХУДОЖНИК . Какого еще художника?
ЕВА ( терпеливо ). Художника, который у каждого в душе.
ХУДОЖНИК . И чего?
ЕВА . Ничего. Вот ваши гости и будили. Дорисовывали вашу картину.
Художник, отойдя шагов на пять, принимается рассматривать картину с новым интересом. Потом пару минут ходит вдоль картины, словно меряет ее шагами.
ХУДОЖНИК . А вообще-то в этом что-то есть. Я ее, пожалуй, выставлю…
ЕВА . Куда?
ХУДОЖНИК . Не куда, а где!
ЕВА . И где?
ХУДОЖНИК . На моей персональной выставке. Купить такую громилу вряд ли кто купит, значит и гонорар делить не придется. А смотреться она будет, особенно если повесить прямо у входа. Авангард, причем больших размеров. (Вдруг он, как будто вспомнив о чем-то важном, бьет себя ладонью по лбу.) Чижиков не приходил?
ЕВА . Никого не было.
ХУДОЖНИК (глянув на часы). Обещал договориться насчет выставочного зала.
ЕВА . Он вчера еще обещал вам фикус.
ХУДОЖНИК . Какой еще фикус? Зачем?
ЕВА . А вы договорились с ним поменять меня на фикус.
ХУДОЖНИК (явно ошарашенный очередной новостью). Тебя – на фикус?
ЕВА . Да.
ХУДОЖНИК . А зачем мне фикус?
ЕВА . Не знаю.
ХУДОЖНИК . А ты ему зачем?
Ева удивленно смотрит на художника, потом со значением оглядывает себя, медленно оглаживает свое тело руками.
ЕВА . Он сказал, что любит меня. ХУДОЖНИК . Вот идиот!
Ева надувается.
ХУДОЖНИК . Ну полный идиот! Тебя же любить нельзя. Как можно любить кухонную машину? Лучше бы насчет зала договорился. А то выставка на носу, а разрешения на зал до сих пор нет.
Звонит телефон. Ева берет трубку. Слушает. Говорит «да» и кладет трубку.
ЕВА . Чижиков звонил. Сказал, что сейчас фикус привезет. ХУДОЖНИК . Только фикусов мне сегодня не хватает. (одной рукой держится за голову, другой хватается за сердце.)
В дверь стучат. Потом она со скрапом открывается. В нее заглядывает взлохмаченная голова с пенсне на носу и с большими тенями под глазами.
ХУДОЖНИК . Ну вот, пожалуйста, полный набор – уже психи в гости ломятся. СУМАСШЕДШИЙ . Я уже не псих, я ваш сосед. Или не узнали? ХУДОЖНИК . Узнали-узнали. Заходи, не стой в дверях, а то сейчас еще один ненормальный фикус втаскивать будет.
Сумасшедший робко входит. На нем пиджак на голое тело, но на шее бабочка. А еще – шорты и наколенники.
СУМАСШЕДШИЙ (робко). Можно? ЕВА . Да можно, можно. Входите.
Сумасшедший подходит к Еве, трепетно целует ей руку. Ева нежно гладит его всклокоченную шевелюру.
СУМАСШЕДШИЙ . Я тут немножко постою у вас? (С опаской косится на Художника.)
Тот машет рукой – стой, мол. Сумасшедший тут же бухается на колени и, упершись локтями в пол, застывает в весьма недвусмысленной позе. Ева испуганно отскакивает от него.
ХУДОЖНИК . Ты чего? Просился постоять, а сам чего вытворяешь? СУМАСШЕДШИЙ (выворачивая голову в сторону Художника). Так я и стою. Я же теперь стул. Прошу садиться.
Он на карачках, по-крабьи движется в сторону Художника. Тот прячется за огромную картину с деревом.
ХУДОЖНИК . Спасибо. Я лучше постою.
Тогда Сумасшедший таким же ходом подползает к Еве и просительно смотрит на нее. Ева, застывшая было со шваброй в руках, осторожно присаживается на его спину. Тот закатывает глаза и блаженно мычит. Художник, видя эту идиллическую картину, выходит, оправляя халат, из-за картины и как ни в чем не бывало подходит к ним, хотя останавливается все же чуть поодаль.
ХУДОЖНИК . Так ты ведь еще неделю назад был премьер-министром.
СУМАСШЕДШИЙ . Да ну его! Надоело. Куда ни приду, как скажу, что я премьер, так сразу бить начинают. Даже в родном сумасшедшем доме мордовать стали. И ладно бы только санитары, это дело давно привычное, а то ведь и свой брат-сумасшедший норовит по морде врезать. Я главврачу пожаловался. Какое у этих идиотов право бить меня, министра? Раньше же министров не били… А он говорит, будто у нас, в нашем сумасшедшем доме, как и по всей стране, теперь воцарилась демократия, поэтому каждый может врезать кому угодно, чем угодно и по чему угодно, в том числе и по министрам.
А почему же тогда, я спрашиваю главврача, того идиота, который уверен, что он молоток, никто не бьет, даже санитары. Так ведь он, отвечает мне главный, пользу приносит: гвозди головой заколачивает, а от твоей премьерской головы что за толк? Вот тебя и лупят. Тогда я и решил стать стулом, хоть какую-то пользу людям приносить. Надоело быть битым министром.
Сумасшедший пружинисто подымается и опускается на коленях и локтях, плавно покачивая Еву.
ХУДОЖНИК . Так бы сразу и объяснил, а то раньше: «Я министр, я премьер!» Ну, думаю, сосед окончательно с ума сошел, раз в министры подался. В наше время не то чтобы министром, даже мэром-то только самый отчаянный согласится стать. А стулом – это хорошо. (Подходит к Сумасшедшему и тоже присаживается на него.) Это ты вовремя решил стулом заделаться, а то вчера у меня гости опять расспорились, кто из них самый гениальный, и, как всегда, все стулья поломали.
Ева возвращается к уборке. Художник поудобнее устраивается на Сумасшедшем, пододвигает к себе столик с телефоном и набирает номер. За дверью слышится страшный грохот, будто тащат волоком огромный шкаф.
