Поступок?
Только, пожалуйста, осторожней с поступками! Она уже тут как тут, буква Р, и поступок ваш немедленно превратится в пРоступок. Любой, даже самый хороший, поступок превратится в пРоступок, хотя проступки обычно не бывают хорошими.
Вы устали, вам хочется немного поспать. Вы заводите будильник, чтобы проснуться вовремя, и ложитесь поспать…
Берегитесь!
Вы легли поспать, но вам придется пРоспать, и никакой будильник вам не поможет. Потому что пока вы спите, буква Р не спит!
А когда вам хочется поиграть, это кончится тем, что вы проиграете. А когда сядете с кем-нибудь поболтать, наверняка проболтаете самое важное. Потому что тут же будет эта зловредная буква Р.
И можете не искать оправданий: любые поиски оправданий будут рассматриваться как пРоиски, и если даже вы решите в конце концов повиниться, вам придется еще раз провиниться, потому что она и тут не упустит случая, эта неумолимая буква Р.
Да, попасть с нею рядом — это значит пРопасть. Навеки пропасть для книги, где растут на дереве фиги, для страницы, которой правят царь и царица…
Конечно, мне вы можете не поверить. Но тогда вам придется это пРоверить. На собственном опыте.
ПОСЛЕДНЯЯ БУКВА В АЛФАВИТЕ
Личное местоимение первого лица единственного числа было когда-то первым и в алфавите. Называлось оно тогда A3.
Когда A3 появился в алфавите, он еще не знал: будет ли что-нибудь после него? И все время гадал: будет или не будет?
Вот это самое «будет или не будет?», по-старинному — БУКИ, и стало второй буквой алфавита.
Так за первым лицом, утвердившим в алфавите себя, сразу появилось сомнение: а стоит ли еще что-нибудь, кроме себя, утверждать? Будет из этого толк или не будет?
Эти сомнения пытались развеять три следующие буквы:
ВЕДИ, ГЛАГОЛЬ и ДОБРО.
— Веди и глаголь добро! — говорили они, что означало: — Знай и провозглашай добро!
— А стоит ли провозглашать добро? — сомневался A3, потому что за ним стояла эта недоверчивая БУКИ. — И что такое добро?
— Добро есть жизнь, — отвечали ему стоявшие дальше соседи по алфавиту: ДОБРО, ЕСТЬ и ЖИЗНЬ.
Гм! Значит, жизнь — это добро, и A3 должен провозглашать добро, — размышлял A3. Но тут опять вмешивалась эта настырная БУКИ, и его опять одолевали сомнения: «Но почему именно A3? Кому нужно это добро, пусть те его и провозглашают!»
— Да мысли ты, как все люди! — возмутились три буквы, стоявшие в алфавите одна за другой: КАКО, ЛЮДИ, МЫСЛЕТЕ.
— И перестань колебаться, будь тверже в суждениях! — высказались еще три буквы: РЦИ, СЛОВО, ТВЕРДО.
Но A3 не мог речь слово твердо, потому что рядом с ним стояла эта самая БУКИ, которая не верила ни в жизнь, ни в добро и отделяла A3 от всего остального алфавита.
И тогда личное местоимение первого лица единственного числа перевели в конец алфавита, чтобы все, во что оно не верило, было у него перед глазами. И, увидев это все перед глазами, A3 сначала смягчился, потом потерял свое 3 и превратился в букву Я, самую последнюю в алфавите.
Мягкий Знак давно и безнадежно влюблен в букву Ш. Он ходит за ней как тень из слова в слово, но все напрасно. Буква Ш терпеть не может букв, от которых никогда не добьешься ни звука.
А Мягкий Знак именно таков. Он робок, застенчив, не пытается выделиться в строчке, занять в слове первое место. Он настолько тих и незаметен, что даже в контрольных диктантах нередко забывают о нем.
Другим буквам, которым приходится близко встречаться с Мягким Знаком, нравятся эти его качества. Многие из них даже сами смягчаются от его соседства.
Не смягчается только буква Ш, несмотря на все старания Мягкого Знака. Она по-прежнему тверда и так шипит, что Мягкий Знак буквально теряет самообладание. Но он ничего не может с собой поделать и всякий раз снова становится рядом с буквой Ш — в глаголе второго лица или в существительном третьего склонения.
Когда это кончится, трудно сказать. У Мягкого Знака слишком мягкий характер, и он не в силах противиться строгим законам грамматики, которая одна распоряжается всем, что написано на бумаге, — от маленькой Запятой до самого Твердого Знака.
У этого рода еще сохранились признаки женского, хотя ему все чаще приходится быть мужским.
ТРУДЯГА — кто это? Он или она?
С утра до вечера на работе, а там по хозяйству — и женские, и мужские дела: то постирай, то свари, это отремонтируй… Давно уже не помнит ТРУДЯГА, как делятся женские и мужские обязанности. Кто кому уступает место, кто кого пропускает вперед…
УМНИЦА диссертацию защищает. Не поймешь — он или она: по самую макушку сидит в своей диссертации. Вот вытащим — поглядим, хотя и тогда разглядеть будет непросто.
Смеется над УМНИЦЕЙ НЕВЕЖДА — кстати, он смеется или она? Голос у НЕВЕЖДЫ сиплый, одежды пестрые, чтоб смеяться было веселей. Вот НЕВЕЖДА и смеется: иной, мол, ТУПИЦА живет, горя не знаючи, а ты, УМНИЦА, ночей не спишь…
Ты посмотри, ГОРЕМЫКА, как твой сосед ПРОЙДОХА живет! Как твой сосед ХАПУГА живет!
Действительно, посмотришь — руки опускаются. Не хочется диссертацию защищать. Ни женские, ни мужские дела не радуют.
Может, лучше прожить век НЕВЕЖДОЙ? Может, лучше прожить ХАНЖОЙ, ПРОНЫРОЙ, ПРОДУВНОЙ БЕСТИЕЙ?
Попробуем ответить на этот вопрос. Вот вытащим УМНИЦУ из диссертации — и все вместе ответим.
Полюбил Заурядный Восхитительную. Сам на рядне спит, рядном укрывается, а ей наряды покупает. Хоть и Заурядный, а порядочный.
Потому что и «заурядный», и «порядочный», и «рядно», и «наряд» — все это слова одного корня.
А Восхитительная все норовит побольше ухватить, все ей, Восхитительной, не хватает. На всякие хитрости идет, чтобы удовлетворить свои хищные аппетиты.
Потому что и «не хватает», и «ухватить», и «хитрый», и «хищный» — все это слова одного корня.
Надо все-таки в корень смотреть. Тогда не будешь на рядне спать, рядном укрываться.
Жил-был КОТЕНОК. Это был не настоящий котенок, а только слово, которое здесь написано.
Пошел он однажды в ЛЕС, тоже ненастоящий, и встретился с МЕДВЕДЕМ, тоже написанным. Приласкался КОТЕНОК к МЕДВЕДЮ, и стали они писаться так:
КОТЕНОК МЕДВЕДЯ.
Удивился МЕДВЕДЬ:
— Раньше я был МЕДВЕДЬ, а теперь какая-то МЕДВЕДЯ. Такой страшный МЕДВЕДЬ — и вдруг МЕДВЕДЯ!
Из-за какого-то КОТЕНКА несчастного!
— Это потому, что я к тебе приласкался, — объяснил КОТЕНОК. — Я стал твоим, поэтому ты изменился. Если б ты стал моим, тогда бы я изменился. Такое правило.
— Нуда?
— А ты думал! Стоит мне к тебе приласкаться, и ты уже изменяешься. Потому что я приласкался к МЕДВЕДЮ, а не приласкался К МЕДВЕДЬ. Стоит мне с тобой заговорить, и ты уже изменяешься, потому что заговорил я С МЕДВЕДЕМ, а не С МЕДВЕДЬ. И даже стоит мне о тебе подумать — и ты уже изменяешься, потому что подумаю я О МЕДВЕДЕ, а не О МЕДВЕДЬ.
— Что-то я с тобой много изменяюсь, — сказал МЕДВЕДЬ. — Иди-ка ты ласкаться в другое место.
КОТЕНОК вздохнул:
— Хорошо, я уйду. Но учти: ты опять изменишься, по тому что уйду я ОТ МЕДВЕДЯ, а не ОТ МЕДВЕДЬ. Такое правило.
— Значит, я опять буду МЕДВЕДЯ? — опечалился МЕДВЕДЬ. — Лучше ты сиди на месте, а я буду уходить, пока совсем не уйду, чтоб меня здесь не видели.
И МЕДВЕДЬ стал уходить от КОТЕНКА. И даже убегать от КОТЕНКА. И КОТЕНОК от этого изменялся, хотя оставался на месте и даже не двигался.
Кто-нибудь слышал, чтоб медведь убегал от котенка?
Смотря какой котенок.
И смотря какой медведь.
А главное — смотря что тут о них написано.
Перепуганный Зайчонок прибежал к отцу:
— Папа, за нами охотятся!
— За нами или на нас? — уточнил старый Заяц.
— Я не знаю… я только знаю, что охотятся…
— Последний раз объясняю: если охотятся за нами, нас хотят только поймать. А если на нас — хотят убить.
Чувствуешь разницу?
Зайчонок задрожал, всем своим существом чувствуя разницу.
— Правильно дрожишь. Если охотятся на нас, самое время дать тягу или даже дёру… Нет, лучше всего дать стрекача.
И они побежали.
— А если б не на нас, а за нами охотились? — спрашивал на бегу Зайчонок.
Не сбавляя скорости, старый Заяц погрузился в раздумье.
— Что тогда? Ну, возможно, дали бы чёсу. Может, навострили бы лыжи или просто пятки смазали бы… У тех, которые охотятся, только две возможности: поймать или убить. А у нас, — старый Заяц подмигнул на бегу, — у нас с тобой — вон какой выбор!
Почему охотники врут так много? Потому что они привыкли нести дичь.
