И — наоборот.
Пишущий эти строки знал одного молодого человека, ничем особенно не отличавшегося, кроме искусства замечательно рассказывать анекдоты (см. первую категорию рассказчиков). И что же?! Все женщины города ласкали и целовали его, мужчины угощали водкой и папиросами лучших фабрик, а начальство повышало его по службе так, как в 1923 году повышался доллар в Германии. Однажды рассказывая в поезде какой-то уморительный анекдот, он свалился с площадки вагона под колеса и ему отрезало обе ноги, за что железная дорога уплатила счастливчику огромную премию, и он прожил свой век в богатстве и роскоши, окруженный любовью и почитанием современников.
Всякий рассказчик должен помнить три основных правила своего изящного искусства:
1. Анекдот должен быть краток.
2. Блестящ по передаче
— и 3. В конце — неожидан.
Самое главное — пункт первый (краткость).
Длинный анекдот напоминает Эйфелеву башню, на которую вас заставили взобраться пешком, без лифта… С самой верхушки башни вид-то, может быть, очаровательный, но вы так устанете, взбираясь, что вам и на свет Божий глядеть противно.
Затем — ненужные, не имеющие к анекдоту отношения — подробности — могут довести слушателей до молчаливой ярости, до преступления.
Пишущий эти строки слышал один анекдот в передаче директора департамента народного здравия.
— Вот я вам расскажу хороший анекдот, — пообещал он. — Дело было в небольшом торговом городке. Городок был, как я уже сказал, небольшой, но оживленный. Потому что стоял он на берегу Волги и там перегружали муку, соль, ну, конечно, лес тоже сплавлялся… Население преимущественно торговое. Поэтому в городке была пропасть трактиров, и в этих трактирах целый день толокся торговый люд, попивая чай, пиво и водку. Так вот — в один из таких трактиров — не помню, как он назывался — не то «Китай», не то «Большая парижская гостиница», — в один из таких трактиров пришел подпивший купец. Ну, вы сами знаете, русская душа — разгулялся, потребовал еще водочки, закусочки, селяночки на сковородке с осетриной. Ест, пьет, а над ним в клетке в окне заграничная канарейка поет, заливается. Ну, так-с. Слушал ее купец, слушал — пришел в восторг. Потому — вы же знаете — канарейки иногда очень хорошо поют. Недаром даже Канарские острова по их имени названы. Вот послушал он эту канарейку и зовет слугу. Слуга прибежал — этакий русский молодец, румянец во всю щеку и волосы подстрижены в скобку — «Что прикажете?» — «Сколько стоит канарейка?» — «Триста рублей». — «Зажарь мне ее в масле». Слуга видит что купец богатый, значит, может заплатить за причуду — беспрекословно снял канарейку, снес на кухню, зажарил. Приносит. «Готово». — «Отрежь на три копейки».
Присутствующие вежливо посмеялись, полагая, что директорский анекдот окончен. Но директору жаль было расстаться со своим длинным, как пожарная кишка, анекдотом.
Пожевал губами и продолжал:
— Да… «Отрежь, говорит, на три копейки». Тот поднял крик: «Как так?! Неужели зря дорогую канарейку загубил?!» — «Что ты кричишь, чудак… Мне надо только на три копейки!..» Ну, конечно, шум был, скандал. Полицию позвали. Кажется, протоколом кончилось. Ну, купец дал околоточному — не помню — не то десять, не то пятнадцать рублей…
Все исступленно молчали, а один из слушателей тихо вышел в переднюю, отыскал директорское пальто и сигаретой прожег на спине преогромную дыру.
Кто упрекнет его за то, читатели?!
Вот как не надо рассказывать.
Излагайте анекдот приблизительно так:
В двери шикарной кондитерской просовывается чья-то голова: «Скажите, есть у вас сдобный хлеб с цукатами и миндалем?» — «Есть, есть, пожалуйте». Протискивается вся фигура. Снимает шапку, жалобно: «Подайте хлебушка Христа ради, бедному. Три дня не ел!»
Или: «Цедербаум, это совершенно неудобно: весь город говорит, что Кегельман живет с вашей женой!» — Муж: «Э! Подумаешь какое счастье! Захочу — так я тоже буду жить с ней!»..
Или: «Яша, чего ты за щеку держишься?» — «Понимаешь, один шарлатан хотел ударить меня по морде!» — «Так он же только хотел! Чего ж ты держишься?» — «Так он уже ударил!» — «Чего ж ты говоришь — „хотел“?» — «Ну если же бы он не хотел, он бы не ударил!»
Или:
«На парижском аэродроме к пилоту подходят два еврея. „Послушайте! Вы сейчас в Лондон летите. Возьмите нас“. — „А вы — кто такие?“ — „Так себе, обыкновенные евреи“. — „О-о, евреи! Ни за что не возьму. Евреи — такой темпераментный народ, что начнут кричать, за плечи меня хватать — еще катастрофа будет“. — „Но мы не будем кричать, ей-Богу! Абраша, правда, не будем?“ — „Ей-Богу, — говорит Абраша, — не будем!“ — „Ну, я вас возьму, но с условием: за каждое сказанное слово — вы платите мне фунт стерлингов! Согласны?“ — „Абраша, ты согласен?“ — „Согласен!“ Сели. Полетели. Прилетели в Лондон, пилот спустился, слез, мотор осматривает. Подходит к нему один из пассажиров: „Теперь уже можно разговаривать?“ — „Теперь можно“. — „Абраша в воду упал!..“»
А начните вы, передавая эти анекдоты, описывать место действия, наружность и возраст действующих лиц, и анекдот уже погиб, завял, покрылся скучной пылью!..
Нет ничего трагичнее рассеянных, забывчивых рассказчиков…
— Вот — расскажу я вам анекдот… Было это в тысяча восемьсот девяносто… Нет! В тысяча девятьсот… девятьсот?.. Постойте!.. В каком же году это было?..
— Да неважно! — кричат слушатели. — Дальше!..
— Ну-с. Был в городе Елабуте один еврей… нет, не еврей. Армянин, кажется? Или, что ли? По фамилии… Как же его фамилия? Гм! Дай Бог памяти…
— Неважно! Дальше!! — ревут слушатели.
— И поехал этот мужичок пароходом… Нет!! Позвольте… не пароходом, а пешком он пошел…
— Аэропланом!!!
— Нет, тогда еще аэропланов не было. Встречается со старухой NN. Впрочем, нет… Это было ее свадебное путешествие… Значит, молодая. Постойте!.. Тогда почему же у нее зубов не было?.. Но этот же анекдот, кажется, построен… Или нет?.. Ах, да!
За убийство такого рассказчика не судят, а выдают премию, как за удачное санитарное мероприятие…
А есть и такие рассказчики: начнет в обществе передавать что-то вязкое, тягучее, а на половине вдруг вспыхнет, как маков цвет, и замолчит.
— Ну? Что же дальше?!
— Простите — дальше неприлично, я и забыл совсем. — А тут дамы.
Ужасная язва общества — так называемые «подсказчики анекдотов».
— Иван Петрович! Расскажите тот анекдот, который рассказывали на прошлой неделе… Вы так хорошо рассказываете…
— Какой анекдот?
— Да помните, о том еврейском мальчике, который просил у учителя отпуск на завтрашний день, а когда тог спросил «зачем?», мальчик ответил: «Папа говорил, что у нас завтра дома пожар будет». Расскажите!
Что тут рассказывать бедному анекдотисту?
Иногда можно рассказывать старый, затрепанный анекдот но — смотря где. Если общество захудалое, провинциальное — можете перетряхивать в их присутствии всякое старье.
Но в изысканном, изощренном, насыщенном модными анекдотами кругу — остерегайтесь.
…За столом сидели шесть человек — три актера, два журналиста и адвокат. Я подсел к ним и принялся рассказывать анекдоты — все, какие знал.
И после каждого анекдота присутствующие вынимали из карманов белые платки и прикладывали к ушам концами, так — что все лица были окаймлены белыми платками.
В конце концов я не выдержал и спросил:
— Что это значит?
— Это? Белая борода!
— Почему?
— Все анекдоты, рассказываемые вами, так стары, что имеют седую бороду!!!
Очень было обидно.
* * *
При выборе анекдота — нужно считаться с составом слушателей.
Есть анекдоты для барышень. Есть для дам. Есть специальные «мужские». Третью категорию иногда можнорассказывать второй категории, предварительно деликатно нащупав почву, но не дай Бог — обрушить третью категорию на головы благоуханной девственной первой категории.
Один негодяй при пишущем эти строки рассказал целому цветнику светских, невинных, кротких молодых девушек такое:
— Молодому еврею из Житомира сват предложил житомирскую девушку в жены. «Она (говорил он) очень хорошая девушка — общая любимица». Познакомился с ней жених через свата, поехал в театр. Все друзья и знакомые, увидев их вдвоем, набросились на жениха: «С ума вы сошли? Что это за компания для вас — с ней весь Житомир путался!» И побежал молодой человек в ярости к свату… «Слушайте!! — кричит. — Вы! Мерзавец! Кого вы мне сосватали?! Мне говорят, что с ней весь Житомир жил…» — «Э, вы скажете тоже, — хладнокровно говорит сват, — уже и „весь Житомир!“ В Житомире 50 000 жителей. Так считайте — половина женщин. Из 25 000 — 10 000 детей. Потом 5000 стариков, калек, нищих… остается 10 000… Так это, по-вашему, — весь Житомир?!»
