— Свободы им, видишь ли, мало!.. На «землю предков» потянуло! Да у вас все предки из Жмеринки! Ну как же можно было так ничего не понять в собственной стране, где прожита вся жизнь? Поразительно! Да у нас «свободы» сейчас — хоть жопой ешь! Что хочешь — то и говоришь, что хочешь — то и пишешь!.. В кого хочешь — в того и стреляешь!!! Нет в мире сейчас более свободного государства, чем наше... Ни законов, ни обязательств, ни уголовного кодекса, ни хрена! Живи и радуйся!.. Какого черта уезжать? Здесь ты можешь стать «новым русским», «новым евреем», «новым узбеком» или «новым чеченцем», что, в сущности, одно и то же, и поехать отдыхать на Канарские острова... А уезжать совсем — полнейший идиотизм!..
Поэтому я очень хорошо усвоил, что такое высота в два метра пятьдесят сантиметров, как пахнет столярный клей, чем воняют лаки и какой запах имеет фанера.
Так вот, утверждаю безошибочно — весь фургон был забит фанерой. На первый взгляд это были просто огромные квадратные кипы, упакованные в толстый непрозрачный полиэтилен, а сверху еще и перетянутые крест-накрест стальными лентами. И все-таки это была фанера. Со времени переделки тех стеллажей я ее запах запомнил навсегда.
Когда же я осмотрелся и слегка освоился в этом фургоне, то сквозь довольно мерзкий запах полиэтилена, металла, брезента и подавляющего запаха фанеры я почувствовал присутствие еще одного запаха, почти неуловимого, странного, кажется, когда-то встречавшегося, таинственно манящего, навевающего неясные мысли и желания.
В этом запахе было что-то сладострастно запретное... А что — я никак не мог взять в толк. Не скрою, у меня даже немножко «крыша поехала», как говорит Шура Плоткин. В некотором ошалении я забегал по фанерным кипам в поисках источника этого дивного запаха. Черт побери, откуда я его знаю?! Что это?! Когда это было? Где?..
Через десять минут мои поиски увенчались успехом! Одна из кип, стоявших у левого борта фургона почти у самой передней стенки, источала такую концентрацию этого запаха, что я чуть не потерял сознание!
Однако здоровое начало во мне возобладало, в обморок я не хлопнулся, а, наоборот (до сих пор не могу понять почему?!), вдруг с неожиданной яростью стал рвать когтями полиэтилен этой кипы... Что со мной происходило — понятия не имею! Помню только — слепая злоба, безотчетное желание в клочья разодрать эту кипу фанеры и добраться до ЭТОГО, которое пахнет ЭТИМ, а потом...
...а потом в меня стало тихо вливаться какое-то успокоение...
ЭТОТ запах стал улетучиваться, исчезать, в тело мое просочилась блаженная усталость, в голову вползло какое-то сладостное безразличие.
Слабенькие, еле ощутимые остатки ТОГО запаха заставили меня прилечь, и в моей тяжелой отуманенной голове стали громоздиться неясные обрывки видений, голоса...
Будто бы вернулся я на пять лет назад и увидел своего Шуру Плоткина...
...его молоденькую приятельницу тех лет — актрису детского театра...
Они о чем-то спорили, и Шура беззвучно кричал на свою подругу, а она рыдала и тоже кричала на него...
Все это я только видел. Слов было не разобрать, все звуки дробились на маленькие отдельные кусочки, а потом...
...я увидел, как Шура вырвал у нее из рук какой-то небольшой пакетик, бросил его на пол и стал топтать ногами...
Из-под его башмаков взлетело облако белого порошка...
ТАК ВОТ ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ЗАПАХ!!!
Это был запах того порошка, который Шура Плоткин отобрал тогда у своей подружки и растоптал на моих глазах!..
Я отчетливо вспомнил, как мне тогда стало худо, когда я самую малость, ну буквально чуть-чуть, понюхал этот порошок! Молодой был еще, глупый, совал нос черт-те куда... Помню, как меня рвало, как я убежал из дому и не возвращался к Шуре двое суток.
С тех пор я больше никогда не видел в нашем доме эту маленькую актрису из детского театра...
Исчезли куда-то кипы фанеры... Фургон перестало бросать на рытвинах и выбоинах...
Тихо и плавно я поплыл над своим родным пустырем, над нашим домом и, совершенно не удивляясь ничему, сверху увидел СЕБЯ и ШУРУ. Мы с Шурой чинно гуляли. Шура мне что-то рассказывал, видимо, интересное, потому что я все время поднимал голову, чтобы заглянуть ему в лицо...
Увидел я и своего приятеля, бесхвостого Кота-Бродягу, который вел на двух поводках Пилипенко и Ваську. И Васька, и Пилипенко, оба на четвереньках, грызлись между собой и тянули в разные стороны так, что Бродяга еле справлялся с ними обоими...
Я увидел, как за мной и Шурой на брюхе ползла та самая рыжая Кошка, которую я все-таки дотрахал тогда в клетке. Она жалобно стонала и умоляла о прощении, и я понимал, что в конце концов она не так уж виновата... Что, независимо от ее желания, эти два мерзопакостных существа — Пилипенко и Васька — использовали ее в своих гнусных целях. Это сейчас, в моих странных видениях, они не опасны и тупо рвутся со своих поводков, а раньше, в той жизни, встреча с ними не обещала ничего хорошего...
Видел я сверху, как Фоксик, Шпиц и Большой Пес мирно выгуливают своих «Хозяев» по нашему пустырю.
Мы с Шурой смотрели на них и ужасно веселились — мы-то знали, что «Хозяева» считают, будто это ОНИ выгуливают Шпица, Пса и Фоксика!..
И потом вдруг, откуда ни возьмись, раздалось какое-то страшное рычание, словно в ярость пришли сто тысяч Больших Псов, что-то ужасное в своей невидимости гремело и лязгало, завыл и налетел холодный порывистый ветер, и я сверху увидел...
...как нас с Шурой разбросало в разные стороны...
...и Шура рвется ко мне, пытается преодолеть злобный, уже ледяной, ветер, протягивает ко мне руки и...
Я вижу, вижу, вижу!.. Я не слышу, я только вижу, как Шура кричит:
— Мартын!!! Мартышка!.. Мартынчик, не улетай!.. Не бросай меня, Мартын...
Я тоже рвусь к нему, но ноги мои вдруг становятся мягкими, я теряю силы, теряю сознание, а порывы ветра с воем и ревом закручивают меня, и последнее, что я вижу — маленький-маленький Шура Плоткин кубарем катится по нашему огромному загаженному пустырю, не в силах совладать с ураганом, разносящим нас в разные стороны...
* * *
И вдруг — неожиданно явственно и отчетливо:
— Здрасссьте, Жопа-Новый-Год, приходи на елку! Ты-то откуда здесь взялась, Кыся?!
Я открываю глаза. Задняя стенка фургона расстегнута и распахнута настежь, внутри гуляет холодный ветер, что-то ровно гудит внизу, весь большой грузовик слегка трясется мелкой, но спокойной дрожью, и я чувствую, что где-то совсем рядом очень много воды...
В фургоне надо мной навис здоровенный мужик в джинсе. Раза в два больше Шуры. От него вкусно пахнет разной хорошей едой с небольшой примесью запаха алкоголя.
Алкоголь я ему тут же прощаю. Ссориться с первых же секунд знакомства мне не очень хочется, ибо меня сейчас после сна и моих кошмаров раздирает целый букет совершенно иных желаний: жрать хочу «как семеро волков»! Шурино выражение... Хочу писать и гадить так, что просто удержу нет! И очень хочется понять — где я, на каком я свете, скоро ли я могу вернуться домой к Шуре и почему, кроме фанеры, в этом фургоне пахнет еще и этим самым... Ну, как его?.. Ну, Щура еще сколько раз потом называл этот белый порошок!.. Господи, да что же это со мной?! Хотя чего тут удивляться? Денек у меня выдался, прямо скажем, не из легких... И я, наверное, еще и этой дряни нанюхался. Иначе чего бы это меня так в сон сморило? Тут даже собственное имя не мудрено забыть... А, вспомнил! Этот белый порошок назывался кокаин!.. Однако при чем тут фанера?
К черту! Сначала — немедленно пописать и покакать!
Продемонстрировать свой хороший характер никогда не вредно, и поэтому я быстренько, на всякий случай, потерся головой о здоровенную лапу этого мужика и выпрыгнул из фургона...
— Эй, ты куда, Кыся-а?! — заорал мне мужик в джинсе.
Но я, не обращая на него внимания, помчался прочь от его гостеприимного, но странного грузовика. То, что это был ЕГО грузовик, у меня не возникло и тени сомнения. Уж слишком по-хозяйски он чувствовал себя в этом фургоне.
Тем более я должен был сделать свои дела как можно дальше от этого мужика и его громадного автомобиля. Ведь за последние несколько часов этот автомобиль в какой-то степени чуть-чуть стал и моим. А как говорил Шура Плоткин: «Там, где живут, там не гадят...»
Боже мой!.. Где же мне облегчиться?! Это же просто черт знает что!!!
Огромное, чудовищное, необозримое помещение величиной с наш пустырь, с металлическим полом и уходящим черт знает в какую высь железным потолком было заставлено сотнями автомобилей, рядами стоящих вплотную, один за другим. Каждый автомобиль, будь это дальнорейсовыи грузовик с длиннющим фургоном, автобус или обычный легковой автомобиль, был притянут к полу цепями и толстыми брезентовыми ремнями. И все это тряслось мелкой дрожью, а за стенками четко прослушивался ритмичный плеск воды...
Я помчался вдоль этого железного пустыря подо всеми машинами в поисках мало-мальски пристойного места для немедленного отправления своих естественных нужд, не обнаружил такого и на последних усилиях воли поскакал поперек этого мрачного автоприюта,..
