— Наплевать, — ответил я ему тогда. — Нам с тобой и без автомобиля не так уж плохо.
— Верно, Мартышка… — помню, улыбнулся Шура. — Но с автомобилем нам было бы еще лучше.
И ласково почесал меня за ухом. Люди почему-то считают, что нам, Котам, это доставляет неописуемое наслаждение! Ничего похожего. Почесать себя за ухом я могу и сам. И сделаю это гораздо лучше. Но Шуре я прощал это заблуждение. Как впрочем, и многое другое.
Теперь, когда я в автомобилях разбираюсь лучше любого российского Кота — здесь их (не Котов, а автомобилей!) такое количество, что порой бывает по часу торчишь в пробках на Миттлерер-ринге, или на Леопольдштрассе, на Эффнер-плац, на Принцрегентенштрассе, я все равно считаю, что нет лучше автомобиля, чем огромный грузовой «Вольво» с длиннющим прицепом, с широкой кабиной, в которой мог бы поместиться и Шура Плоткин, и я, и конечно же, Водила за рулем!
Но это, так сказать, мое, личное, и я свои вкусы никому не навязываю. Вам нравится ездить на «Роллс-Ройсах» — нет проблем. Будьте любезны!..
* * *
После этого своего — «Еду…», Фридрих фон Тифенбах еще попросил встретить его на улице у дома, так как едет один, без шофера, а сам он страдает топографическим идиотизмом и может заблудиться в ста метрах от собственного дома.
Вот мы все и выкатили на улицу. Я, честно говоря, упирался и не хотел ни в какую! С какой стати?! Он меня будет обзывать, а я его, видите ли, встречать должен…
Но тут за меня взялись Таня и Эрих, каждый на своей волне, и я сломался. В конце концов, пока этот блядский Фридрих был единственной призрачной возможностью попасть мне в Петербург, и почти реальной вероятностью заработать Эриху, Хельге и Руджеро на ремонт дома. А их я «заложить» не мог. Как бы ни был обижен.
Я вспрыгнул на стойку ворот двухметровой высоты и уселся там наверху, демонстрируя, как мне казалось, полное пренебрежение к Человеку, которого все, даже Хельга, ждали с таким трепетом и почтением! Кроме Тани Кох, к слову сказать.
До того, как выйти из дома, только и разговоров было, что «фон Тифенбахи» — знаменитый старейший германский род, — потомки королей, принцев, баронов и еще черт знает кого!
И что этот самый Фридрих, страдающий, как сказал профессор фон Дейн, «некоторыми возрастными необратимыми недомоганиями», обладает какими-то несметными сокровищами и неисчислимым наследственным состоянием.
Что такое «несметные сокровища» и «наследственное состояние» — я ни хрена не понял. Наверное, тоже что-то вроде старческих заморочек: там болит, здесь болит, погадил — цвет не тот, пописал — струя кривая…
А вот, что значат «необратимые возрастные недомогания» — я просек сразу же! Если по-нашему, по-простому, так это — «ПИПИСЬКА У НЕГО НЕ СТОИТ»! Трахаться ему нечем.
Кстати, это и с Котами случается. Какое-нибудь нервное потрясение, или, опять-таки, возраст… Жалкое зрелище. И смех и грех.
А этому жирному борову — так и надо! Не будет обзывать незнакомых Котов «омерзительными чудовищами». И все его последующие извинения — мне до фонаря. До лампочки, как говорил Водила.
* * *
Короче, подваливает этот белый катафалк с ангелом на капоте к нашему дому, останавливается впритык к профессорскому «Ягуару», и из-за руля выскакивает…
Я не оговорился. Именно, «выскакивает» этаким козликом — худенький седенький мальчик среднего роста. Старая короткая потертая кожаная куртка на белом меху, красная клетчатая байковая рубаха, сильно выношенные белесые джинсы, пижонски заправленные в коротенькие ковбойские остроносые сапожки. Только без шпор.
Так, думаю. Все-таки захватил Он своего шофера! Не понадеялся на собственную сообразительность, тупица толстая. Сейчас из задней двери и Сам вылезать будет, аристократ херов…
А оттуда никто не вылезает. Мало того, этот худенький пожилой мальчик в джинсиках хлопает профессора по спине, галантно целует руку сначала Тане, потом — Хельге (хотя Хельга как-то говорила, что у немцев это не принято!), и по очереди представляется Эриху и Руджеро:
— Фон Тифенбах… Фон Тифенбах!
Елки-моталки! Неужели это и есть тот самый «фон Тифенбах», о котором, по рассказам фон Дейна, чуть ли не вся Германия судачит?!
Гляжу со своей верхотуры — и глазам своим не верю! А где же «Мистер-Твистер», мать его за ногу?! Я и раньше подозревал, что кое-что лишнее я себе от злости нафантазировал, но чтобы до такой степени?! Полный отпад…
И шестидесяти пяти ему не дашь. Максимум — пятьдесят. Ну, пятьдесят с хвостиком…
М-да… Как выражалась киевская Кошка Циля — «тут я пролетел, как фанера над Парижем»!
А этот фон Тифенбах размахивает рекламной листовкой с моим, действительно, ужасным изображением, и спрашивает всех так весело:
— Ну-с, и где же этот ваш «Дикий, Сибирский, Русский, Таежный, Сторожевой» — он же Гангстер, он же Крестный отец наркомафии?
Таня Кох берет его за руку, подводит к воротному столбу, на котором сижу я, показывает на меня пальцем, и говорит ему:
— Знакомьтесь, — а мне мысленно добавляет: — Умоляю, веди себя пристойно!
А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон Тифенбахом друг на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что вижу перед собой безумно ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!
ЧЕТВЕРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в сознание реципиента. Или «перцепиента»?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса я всегда путаю!
Короче. Я такого еще не встречал!..
И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с разной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА — Шура Плоткин, Водила, Таня Кох…
Для того, чтобы «приручить» каждого из них, для того, чтобы открыть перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной мне пришлось потрудиться. Правда, нам с Шурой очень помогли доктор Ричард Шелдрейс и Конрад Лоренц, Водиле очень помог я, Тане Кох помогла ее врожденная интеллигентность и поразительное женское чутье! Эриха Шредера я просто насильно заставил себя ПОНИМАТЬ…
Это была прекрасная, благодарная, но все-таки очень тяжелая работа.
А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках, я неожиданно открыл мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком, как Животное с Животным, — если, конечно, они не заражены видовой или расовой ненавистью.
В потертой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных джинсах и нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание казаться моложе своих лет, а сопротивление чему-то, — некий вызов, протест. Словно он постоянно ведет какую-то небольшую, но очень важную для него войну за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким, каким его хотят видеть!..
Мне это в нем так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛНЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:
— Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!
— Вы разочарованы? — моментально входя в Контакт, спросил он.
— Нет, нет, что вы!.. Наоборот! — искренне заверил его я и мягко спрыгнул со столба на крышу его «Роллс-Ройса».
Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза увлажнились…
Он с трудом отвел от меня взгляд и повернулся ко всем, стоящим вокруг:
— Ну, как же можно было его так невыгодно фотографировать?! — фон Тифенбах огорченно потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом. Посмотрите внимательней — ведь этот Кот поразительно и мужественно красив! Как удивительно идет ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам через всю физиономию, и как много говорит о его бойцовских качествах… Да такому шраму позавидует любой бурш-дуэлянт!
Вот этого я о себе никогда не слышал! Остается только узнать, что такое «бурш-дуэлянт» и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон Тифенбахом обрели друг друга.
Но, что?.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним — вся моя жизнь! Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила… Там, в конце концов, мой единственный и верный друг — бесхвостый Кот-Бродяга!
Там, перед Моим Собственным Домом — Мой Собственный Пустырь, населенный Моими Собственными Приятелями и Собственными Врагами — Кошками, Котами, Собаками…
Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши «Роллс-Ройса» на его теплый капот, и уселся рядом с Фридрихом фон Тифенбахом, который продолжал вещать:
— И потом, фотография же совершенно не передает его потрясающие размеры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом…
— Рядом с ним кошек лучше не сажать, — пробормотал Руджеро.
— Ах, даже так?! — воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с таким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал себя неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возможности, далеко выходящие за рамки пресловутых мартовских нормативов.
