Герман Дробиз - Вот в чем фокус

На этом позвольте закруглиться: только что подсчи­тал — мой годовой план по шуткам выполнен!

Принимаю поздравления!

В Бухаре бывал? Не бывал? Все равно узнаёшь, правда? Ходжа Насреддин. Конечно, не сам. Памят­ник. Памятники или стоят, или на коне скачут. Я — на ишаке. Так задумано. Такой образ. Сижу на ишаке и куда-то еду. На самом деле, конечно, стою. Потому что каменный. Но в то же время будто бы еду. Потому что на ишаке. Вот такое противоречивое явление. Бы­вает не только с памятниками.

Люди идут мимо, завидуют: «Везет человеку! Па­мятник имеет!» А я им завидую. Вот идет юноша, де­вушку обнимает. Эх, я бы еще не так обнял. Жаль, каменный. Вот идут муж с женой, а с ними трое ре­бятишек. Эх, у меня с такой красавицей семеро было бы! Каменный — жаль. В чайхане напротив каждый день аксакалы собираются. Чай пьют. И что ни видят — сравнивают. С тысяча девятьсот тринадцатым годом. Эх, я бы еще не с таким годом сравнил! Жаль, каменный. А вот идет гражданин, «Крокодил» читает. Над шуткой смеется. Эх, я бы еще не так пошутил! Каменный — жаль!

С другой стороны, это почетно: памятник. Не каж­дому ставят. Даже странно: за что? Эмир управлял, я издевался. Эмир приказывал, я критиковал. Эмиру нет, мне — есть. Спасибо! Значит, у вас критику ува­жают. Тут возле меня часто люди останавливаются. Бе­седуют. Был как-то разговор: стоит ли критиковать? Вдруг накажут? А я думаю: ну и что? Ну, накажут. Зато потом памятник поставят. Так что критикуйте смело — перспектива есть!

«Здравствуй, дорогой сынок, хомо сапиенс мой не­наглядный!

С горячим приветом к тебе твоя мать-природа. Дав­но хочу потолковать с тобой по душам — не выходит. Пробовала разговаривать, когда ты работаешь. Трактор твой рычит, экскаватор твой фырчит, ты меня не слы­шишь. А когда ты отдыхаешь, ты песни поешь — луч­ше бы я тебя не слышала.

Потому и решила написать.

Обижаюсь я на тебя, сынок. Никогда-то не погово­ришь с матерью, подарка не подаришь, а ведь мне много не надо. Где раскопал — закопай, где накоптил — про­ветри, где в ручейке машинку свою вымыл — не делай этого больше, мерзавец.

Но не столько обижаюсь, сколько душой за тебя скорблю.

Не бережешь ты, сынок, свое здоровье. Много ды­мишь. И пьешь много. И нет чтоб хрустальную воду ледников моих — так ты гадость хлебаешь. Сточные воды. Каково материнскому сердцу видеть, как ты пьешь? А как ты питаешься? Ты же ешь в три раза больше, чем тебе надо. А ведь я тебе разум дала великий, а не желудок. Великий желудок я коровам дала. Так уж не путай, сынок, кто ты у меня. Вспомни, как сам про себя некогда сказал: «Мыслящий тростник». Думай же почаще, тростник ты мой, камыш ты мой, бамбук ты мой, палка ты моя лыжная!

Вспомни: мыслители всегда в глуши уединялись. А за­чем? Затем, чтобы со мной с глазу на глаз посовето­ваться. Вот и ты, если что задумал, но сомневаешься, посоветуйся с матерью, она тебе всегда правду скажет.

Ты приди, скажи: «Мама, чего я решил: если кто тебя обидит, так непременно штрафовать, даже если на­чальник окажется. И непременно из его кармана!» И ятебе сразу отвечу: «Давно пора».

Приди, скажи: «Мать! Пустяк, а проблема: чего мне с футболистами делать? Никак в ворота не попадут. А начни ругать, говорят: «Мы любители». И я тебе сразу отвечу: «Ежели они любители, перестань им день­ги платить. Пускай бесплатно не попадают».

Приди, скажи: «Мама, меня чего спрашивают? Ка­мушки драгоценные по такой цене выставляют, что их на законные деньги только трижды лауреатам покупать. А за ними очереди стоят. Чего мне об этом думать?» И я тебе сразу отвечу: «Думай, сынок, думай».

Как ты сам некогда сказал: «Твори, выдумывай, пробуй!» Всё пробуй, особенно — что сам натворил. Только чего нет — того не выдумывай. И все будет хо­рошо. Ведь сколь могуч, сколь многообразен ты в луч­ших моих образцах, сынок, он же доченька моя!

До чего же ты велик был, когда в виде Пушкина сочинял; до чего отважен, когда в виде Гагарина взмет­нулся!

А когда ты в виде Третьяка под шайбами стоял, как я за тебя переживала.

А когда ты в виде Нестеренко поешь, в виде Мак­симовой танцуешь — какая отрада для материнской души.

А когда ты в виде рабочего Сергея Петровича Никанорова на работу идешь, вовремя, трезвый и в чис­той рубашке,— как я тобой горжусь!

Много детей у меня, сынок, но ты — самый-самый.

Любуюсь на тебя глазами озер моих, целую тебя ветрами моими.

Береги себя, сынок, и меня береги.

Пиши, не забывай.

Жду ответа, как петух рассвета.

Твоя природа-мать».

Если вы сегодня встали на час раньше, и вышли на час раньше, и пошли на работу пешком, и вдруг встретили дворника, который уже работает, и разгово­рились, и выяснилось, что вам сегодня хочется рабо­тать дворником, а дворнику сегодня хочется работать — это весна!

Если сын решил пробежаться по лужам и вы раз­решили, если дочь решила выйти замуж и вы разре­шили, если жена решила купить новую шляпку, а вы разрешили две, если вы решили выпить кружку пива, и жена разрешила, и дочь разрешила, а сын разре­шил две — это весна!

Если вы простояли за пивом, а оно кончилось, а вы сказали: «И очень хорошо!», и все, кому не досталось, с вами согласились, и один предложил пойти в театр, а другой — на вечер поэзии, а третий предложил разой­тись по домам и постирать белье, и все с ним согла­сились — это весна!

Если в воскресенье отключили горячую воду, зато холодную еще не включили, а вы никого не ругаете, никуда не звоните, а идете с ведром в соседний дом — естественно, в первый подъезд, а в нем — в первую квартиру, а вам открывают и говорят, что вы уже пяти­десятый, и предлагают это отметить, и зовут к столу, и вы возвращаетесь домой через два часа, и воду вам несет сын хозяина первой квартиры, а сам хозяин бе­режно поддерживает вас под руку, а вы зовете их к себе, а потом становитесь друзьями на всю жизнь — это весна!

Если вы остановили такси и поздоровались с води­телем, а он в ответ тоже поздоровался, а вы испугались, а он удивился и заверил, что это не повторится, а вы сказали, что пусть повторится, что ничего страшного, что это ему даже идет, а он сказал, что тогда отвезет вас бесплатно, а вы сказали, что тогда пойдете пеш­ком, чтобы не разорять хорошего человека, и действи­тельно пошли пешком, а он ехал рядом и уговаривал сесть, и так вы шли, а он ехал, пока вы не воткну­лись в фонарный столб, а он — в троллейбус, и когда приехала милиция, он сказал, что виноват только он, вы сказали, что виноваты только вы, а инспектор сказал, что никто не виноват — это весна!

Это весна — время, когда трава пробивает асфальт, а чувства побеждают рассудок.

Если вы — женщина, и вспомнили об этом, и распря­мились...

Если вы — мужчина и идете в толпе с цветами, но держите их не как веник, а как цветы...

Если вы посмотрели на людей, а раньше не смотрели, но вдруг посмотрели, и они вам понравились...

Если люди посмотрели на вас, а раньше не смотрели, но вдруг посмотрели, и вы им понравились...

Это — весна!

А знаете ли вы, что незадолго до Нового года, в подходящую лунную ночь, в стране сказок и чудес проводится ежегодное производственное совещание? И если бы мы смогли заглянуть на сказочную поляну, то увидели бы там старых знакомых: лешего, водяного, русалок, гномов, чудищ, дракона, золотую рыбку, Емелю, Аленушку, Ивана-царевича, семерых богатырей... И услышали бы голос докладчика, специалиста с самым большим трудовым стажем Кащея Бессмертного:

— Товарищи образы и персонажи! Долгое время мы делали вид, что все наши сказки хорошо кончаются, а чудеса творятся с небывалым подъемом. Но пора посмотреть правде в глаза. Многие забыли, что чудеса требуют постоянных усилий, а работа в сказочном сю­жете — реальной самоотдачи и дисциплины. Резко сни­зилось качество продукции. Наши шапки-невидимки — откровенная халтура. Надеваешь такую — и становится невидимым только то место, на которое она надета. Проще говоря — голова. И то если нахлобучишь на уши. Скатерть-самобранка, что у нее ни попроси, выдает один и тот же комплексный обед: суп овсяный протертый, биточки с лапшой и кисель из концентрата. Где она этому научилась? Блюдечко с наливным яблочком, вместо того чтобы давать правдивую информацию, нагло врет. Да и что от него можно ожидать, если оно не замечает загнивания собственного яблочка? Ниже всякого качест­ва выпекается в последнее время колобок. Лиса катего­рически отказывается его кушать, а колобок понятия не имеет, куда ему катиться дальше. Сказка про белого быч­ка, призванная быть бесконечной, рвется на самом ин­тересном месте в связи с низкими привесами бычка. Дав­но никого не пугает огнедышащий дракон: в лучшем случае огонь изрыгает одна голова, а у двух других вечный перекур.