«Возможно, росский летописец был под стать своему германскому собрату Пруденцию?» — предположил Шлиман.
Кстати, ошибиться было совсем не мудренно. Помимо коверканья собственных имен, народ Рос имел манию то и дело менять столицы и называть свои города двойными, тройными и более именами, так что иногда просто невозможно было понять, о каком собственно географическом объекте идет речь. Таинственный Нинельград — как видно, родина Нинели, — до сих пор остается нераскопанным только из-за того, что археологи не могут определиться в названии: Нинельград, Санкт-Петербурх, Петербург, Питер, Петрозаводск, Петропавловск-на-Камчатке, Петергов, Петроград, да еще какая-то Северная Пальмира — один ли это город или разные?
Далее: столицами Роси были попеременно Киев, Новгород, опять Киев, Тверь-Калинин, Рязань, какой-то Сарай, Владимир, Москва, Кремль, какой-то совсем таинственный Третий Рим («четвертому не бывать»), Санкт-Петербурх, Петроград, Зимний Дворец, Смольный, опять Москва, опять Кремль, Минск… Разные ли это города или один и тот же кочующий объект на колесах? Кстати, этот древний обычай переездной столицы остался и у современных аборигенов.
Мало того: паханы часто меняли имя самой страны: Рос, Рось, Русь, Московья, Россия, Совдепия, Союз, Ресефесер, Страна Советов, Сесесер, Эсенге.
Себя паханы называли князьями, царями, боярами, императорами, председателями, первыми секретарями (абсолютно не понять, почему какие-то секретари управляли страной?), наркомами, генсеками, премьерами, президентами.
Народ в разные времена назывался: росы, русы, анты, склавины, скифы, белорусы, малороссы, русичи, русские, иваны, московиты, москали, россияне — все это, безусловно, один и тот же народ.
Москву, этот рай земной, до Шлимана искали в Италии, Турции и на Аляске, пытались копать в северо-американском созвучном городке Москоу; примерялись к Стокгольму — «норманистская теория»; вот только не догадались искать в иерихонской песочнице. А Шлиман, как уже говорилось, перепутал ее с украинским Киевом — впрочем, оказалось, что именно Киев являлся первой столицей Роси.
Рано хоронить Москву, подумал Шлиман.
Кстати, в языках многочисленных народов, населявших некогда зеркальную Ресефесер, существует множество общих слов с корнем «рай» — «райцентр», «районо», «райисполком», «райком», «райсобес», «райпотребсоюз» и прочие, что дало повод итальянским клерикалам снарядить в Сибирь дирижабль «Ковчег» с археологической экспедицией на поиски библейского рая, каковая (экспедиция) никакого рая конечно же не нашла, была подбита гекачепистами в верховьях Енисея и почти вся съедена. Нейлоновая шкура с названием дирижабля пошла на утепленный вигвам для вождя и на унты его приближенным. Оставшихся в живых двух хорошеньких сексопильных итальянок — дипломированную повариху Прасковью Спагетти и антрополога, специалиста по прямохождению позвоночных Лию Коппатти, оставленных аборигенами то ли на закуску, то ли с целью использования по прямому назначению, — этих женщин Шлиман с помощью вождя Тсинуммока успел спасти: выкупил за два ящика вирджинского нюхательного табаку и эвакуировал вертолетом на Большую Землю, чем изменил мировое мнение о себе в лучшую сторону. С секс-бомбой Лией Коппатти у него впоследствии состоялся кратковременный, но жгучий роман с шумным выяснением отношений (у ненасытной Лии было одно на уме — она везде искала и находила райские кущи и с такой страстью тянула Мишеля в эти кусты, что однажды измученный и потерявший на время мужскую боеспособность Мишель неосторожно посоветовал ей в поисках рая покопаться в иерихонской песочнице), роман сопровождавшийся битьем сервизов, скандалами, драками, погонями, журналистами и т.д., зато кухарка Прасковья нисколько не стремилась управлять государствами, и потому мудрая Маша подружилась с ней и разрешила участвовать во всех дальнейших шлимановских экспедициях в качестве специалиста по яичнице (в периоды голодухи Прасковья могла делать гигантские омлеты на 12 человек из одного-единственного куриного яйца), а также разрешила по женскому совместительству иногда заменять Шлиману Машу в ее вынужденные отсутствия (например, когда родила долгожданного ребенка, которого супруги назвали в честь Шлимана-первого — Генрихом; крестным отцом мальчика стал вождь Тсинуммок, а крестной матерью — кухарка Прасковья; Генрих Шлиман-младший впоследствии промотал отцовское состояние и даже пропил отцовскую лопату — вообще, был без Москвы в голове, но это уже другой разговор) — Маша решила, что лучше ее будет заменять кухарка Прасковья, чем эта визгливая антропологическая дура.
Шли годы…
Без длинного этнографического отступления нам все же не обойтись (особо скромные девушки могут этнографию пропустить и читать дальше).
ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Нижняя Варта, столица Шлимана, располагалась в среднеем течении Еби в Западной Сибири. С названием реки связанно красивое предание о том, как богатырь Ермак, выйдя с дружиной к реке и озираясь навкруги, от широты чувств произнес: «Ебь твою мать!» — так по первому слову и назвали. Весной здесь красиво цветут лютики, чахлики и дохлики. Местность заболочена и приравнена к районам Дальнего Севера, т.е. коеффициент бартерных сделок 1,7. С погодой плохо, но Машка Сидорова цвела и отлично себя здесь чувствовала. Зимой солнце не вылезает из-под земли. Свою бороду Шлиман использовал как термометр — при минус 20-ти градусах она подмерзала, при 30-ти замерзала, при 40-ка превращалась в ледяной обрубок. Морозный рассвет здесь долгий и нудный; а когда наконец рассветет, то тут же переходит в сумерки. В метре от поверхности начинаются вечная мерзлота и ледниковый период.
Вот типичная утренняя картинка: лесотундра, мороз градусов сорок. В воздухе чистый утренний морозный запах нефти, чуть смешанный с дымом костров, на которых готовятся щи, картошка в мундирах и другие национальные блюда. По тундре летают надутые презервативы. Семейные аборигены живут в землянках, балках, вагончиках, старых трамваях; холостяки в длинных бараках, называемых «общагами». Понятие «купить вагончик» означает «овладеть шикарным жильем». За балок или вагончик могут отдать даже корову. Женщины поднимаются затемно, при северном сиянии пасут оленей и коз, тихо переговариваются. Морозостойкие летающие куры. Камни и валуны, в беспорядке разбросанные по тундре, источают вечный холод, за день не успевают потерять мороз, накопленный ночью, — под ними хорошо устраивать погреб-морозильник. На таких личных валунах встречаются разные фривольные надписи и наскальная живопись. В Нижней Варте лучше всего весной на закате солнца после дождика в первый четверг июня. Прошел хмурый ветренный день, наступает белая ночь. Пыль прибита дождиком, но не превратилась в грязь. Еще кое-где не расстаяли ледяные снежные бабы. По «Голосу Китая» журчат тихие китайские голоса — эта единственная радиостанция, пробивающаяся сюда из Великого Бодуна. На плоском валуне группа пожилых аборигенов забивает козла. Тихие сухие места обостряют мысль — это известно еще со времен первых христиан. Уйти в тундру «забивать козла» — означает у аборигенов примерно то же, что у христиан «уйти в пустыню». Приебье — пустынная местность с болотистой почвой. В Приебье часты дожди, но если уж дело доходит до засухи, то (парадокс!) влажность становится катастрофической — от жары подтаивают подземные ледники и начинаются наводнения. Овраги заполняются водой, превращаясь в глубокие реки; вода размывает их берега и выносит на поверхность ископаемые останки. По Еби плывут гниющие туши мамонтов и волосатых носорогов. Вода кипит — голодные ебские ерши рвут добычу на части, даже щуки боятся приблизиться, а человеку лучше в воду не входить. Жесточайшая казнь — бросить преступника на съедение ебским ершам — сожрут почище всяких крокодилов.
Главная ценность — вода, как в пустыне. Хотя ебской воды здесь хоть залейся, но она так перемешана с нефтью, что на из нее можно легко гнать бензин для лендровера — хоть и низкооктавный, но все же лучше европейского, разбавленного мочой.
Нравы в тайге суровы. Пример таежного фольклора о человеколюбии (так называемый «анекдот», рассказанный Шлиманом под магнитофон на все той же холостяцкой нобелевской вечеринке), над которым аборигены трясутся от хохота, хотя наизусть знают этот анекдот с малолетства, и от которого шведский король чуть не помер от ужаса. Смешного в нем мало. Рассказывается долго, занудно-медленно, с поясняющей жестикуляцией и с леденящими душу подробностями, а последнее слово произносится даже в присутствии шведской королевы, потому что из анекдота слова не выбросишь:
«Ночь, тайга, мороз сорок градусов, идут трое путников. Заблудились, один уже обморожен, не может идти, его несут. Вдруг вдали замерцал одинокий огонек. Из последних сил волокут обмороженного спутника, подходят, перед ними сруб, из трубы дым валит. Протирают окошко, видят: сидят за столом монахи и ужинают. Стучат. Появляется громадный толстый монах с куриной косточкой в зубах.
