Ознакомительная версия.
Соединенные Штаты Америки. Шеф телевидения, переводчик и я.
Шеф телевидения. Давайте читайте ваш юмор, что-нибудь без политики. Мы будем переводить.
Я. Женщин умных не бывает. Есть прелесть какие глупенькие и ужас какие дуры.
Переводчик. Наш друг из Советского Союза утверждает, что умных женщин не бывает вообще. Бывают не такие умные и очень неумные.
Шеф. Абсолютно, что ли?
Переводчик. Да.
Шеф. Это, конечно, кому как повезет. Что ж ему так не везло? Ну и что здесь смешного?
Переводчик. Ну… в словосочетании, что умных женщин нет, есть неумные.
Шеф. М-да… И они там смеются?
Переводчик. Он говорит – да.
Шеф. Ну пусть пошутит еще.
Я. Я вчера видел раков по пять рублей, но больших. А сегодня были по три рубля, но маленькие. Те были большие, но по пять. А эти маленькие, но по три. Те были вчера, но по пять, но очень большие, но вчера, но по пять, но очень большие. А эти маленькие, но по три, но сегодня. А те вчера, но оче…
Шеф. Так, все, хватит. Переводите.
Переводчик. Он говорит, что вчера видел… там такие омары речные. Большие.
Шеф. А разве речные омары большие?
Переводчик. Ну вот он говорит, что видел больших. И их цена была пять рублей. А сегодня он видел маленьких речных омаров. По три рубля. И вот он вспоминает. Что те были по пять рублей, потому что были большие, а…
Шеф. Это вчерашние, что ли?
Переводчик. Да. А сегодняшние были по три рубля, потому что были маленькие.
Шеф. Ну и что?
Переводчик. Нувотони шутит, что те вчерашние продавались по пять, потому что были большие, шутит он, а сегодняшние продавались по три, потому что были маленькие.
Шеф. И что, он говорит, что он там популярен?
Переводчик. Он говорит – да.
Шеф. Он один это говорит или еще хоть кто-нибудь говорит?
Переводчик. Нувотнаш атташе по культуре – просто с пеной у рта… Он же его рекомендовал.
Шеф. Так. Ну-ка еще повторите мне про этих омаров. Я хочу разобраться.
Переводчик. Он говорит… Что вчера видел омаров по пять рублей – больших. А сегодня видел по три рубля – маленьких. Вот он там повторяет, что те были по пять рублей, потому что были большие… А сегодняшние были по три рубля, потому что были маленькие…
Шеф. Так. А почему вчерашние не были сегодня по три?
Переводчик. Ну, видимо, там вчерашних не бывает, они все съедают в тот же день.
Шеф. Значит, если я его правильно понял, вчера он видел больших омаров, поэтому они были по пять. Сегодня он видел маленьких омаров, поэтому они были по три.
Переводчик. Да.
Шеф. И они там смеются?
Переводчик. Он говорит – умирают.
Шеф. Так. Клинтон точно тоже проиграет эти выборы. Я не вижу толку в помощи этой стране! Мы бросаем миллиарды, а они не знают, что такое рынок! Смеяться над тем, что большие омары по пять, а маленькие по три!.. Они понятия не имеют о купле-продаже. Это сумасшедший дом! Спросите, им что, выдавали этих омаров на пайки?
Переводчик. Простите, вам что, выдавали омаров на пайки?
Я. Омаров на пайки?!.. Это Эн-би-си или сумасшедший дом?
Шеф. Что он кричит?
Переводчик. Он кричит, что у нас сумасшедший дом.
Шеф. Так. Все! Спросите, у него есть какие-нибудь шутки о сталинских репрессиях?
Переводчик. Нет. Он говорит – нет.
Шеф. И что, он говорит, что публика смеется на его концертах?
Переводчик. Да, он говорит – смеется.
Шеф. И наш атташе смеялся?
Переводчик. Да, он сам это видел.
Шеф. У меня нет основания ему не верить. Он абсолютно без юмора, значит, честный парень. Так. Скажите ему спасибо. Скажите, что он нам очень помог. Он, конечно, никакой не юморист, он политик. Мы его дадим под рубрикой: «Смотрите, кому помогает Америка!»
Мы квартиру иностранцам сдали. А там пошло.
Телевизор сдох 7 ноября.
Включился 1 декабря, показал «Любэ», крикнул: «Атас!» – и сдох.
17 декабря вдруг зашелся: «Разрешите наш съез… Атас!» – и сдох.
На Новый год врубился, крикнул: «Атас!» – и снова сдох.
Теперь показывает только «Любэ».
Вода утром из унитаза вдруг пошла горячая. Сидишь весь в пару.
Когда замок открыт – ничего из квартиры не пропадает. Замок закрыт – кое-чего нет.
Однажды дверь оказалась заперта снаружи и изнутри.
Плита включилась ровно в 12.00, раскалилась, а когда поставили кастрюлю – выключилась.
Велосипед бьет током. Хотя ни к чему не подключен.
Из магнитофона «Днепр» потекла вода.
Когда туалет на задвижку закрываешь внутри – не выйдешь никогда.
Снаружи задвинули – наверху кто-то закричал и с кровавым пальцем прискакал…
Как-то сообщается, видимо.
Ну и регулярно, как ведро в унитаз выльют – снизу мокрый человек прибегает.
Они в панике.
Мусор выбросят – снизу этот же человек прибегает в наших объедках.
Тоже, видимо, сообщается…
В кухне дверью хлопнут – лифт вниз идет.
Соседняя мастерская на наш счетчик работает. Тоже как-то…
Они отказываются жить.
А уж с телефоном!..
Те, к кому мы попадаем, и палец советуют повнимательней вкладывать, и последнюю цифру через паузу вращать…
Какой бы номер ни набрали – в одну и ту же семью попадаем.
Они уже плакали. Мы плакали. Кричали:
– Отсоединяйтеся! Дайте поговорить!
Я уже не говорю, что во время набора три, четыре семьи проходишь. И опять к ним.
– Это опять вы!.. Вставьте, пожалуйста, палец повнимательней!
Да мы уж так внимательно вставляем… Я уже один не набираю. Я уже себе не доверяю.
И снова:
– Это опять вы?
Они форточку открыли – соседка из другого подъезда прибежала: ребенок маленький… Просьба закрыть.
Ну и конечно, как хлопнут дверцей холодильника – слева крик.
Пол моют – внизу люстра загорается.
Жена плакала: все письма назад приходят – «адресат выбыл». И те, которые к нам, – туда возвращаются. «Адресат выбыл».
– Как выбыл? Мы же здесь!..
И телеграмма пришла на наше имя: «Вон отсюда, иностранцы проклятые!» С нашей подписью. А мы ж никогда. Мы же их пригласили…
Голос по ночам отчетливый. Кто-то диктует мемуары… Узнавали. Действительно, в соседнем доме генерал с дочкой…
Письма на чужое имя с чужим адресом бросают к нам в ящик. Все на фамилию Марусев… И говорят:
– Вам, вам, не прикидывайтесь.
Мы все время думаем, что это социализм, но выбор-то мы сделали правильный в 17-м году. Значит, это нечистая сила.
Музыкальный вагон. Три солиста, хор, торможение, разгон.
Девушка. Молодой человек, уступите место бабушке. Как вам не стыдно? Ей лет семьдесят. Садитесь, бабушка.
Бабушка. Не хочу я садиться. Чего вы за меня выступаете? Семьдесят, не семьдесят, вам какое дело?
Хор. Чего действительно тут.
Девушка. Как вам не стыдно, бабушка, вы же меня ставите в неловкое положение. Садитесь – встань – садитесь!
Бабушка. Не хочу садиться. Пусть сидит, зачем ты затеваешь?
Хор. Чего рвешься? Чего маешься? Пусть сидит.
Девушка. Как вам не стыдно? Старушке семьдесят, больная, он молодой балбес. Ему стоять и стоять, а ей там что осталось? Садитесь – встань – садитесь.
Бабушка. Почему больная? Почему семьдесят? Сколько мне осталось?! Вам какое дело? Я прекрасно себя чувствую. Больная ты! Сидите!
Молодой человек. И за балбеса могу приварить.
Девушка. Как тебе не стыдно, почему ты сидишь? Садитесь – встань – садитесь!
Бабушка. Не сяду я, и все. Не сяду!
Хор. Ты откуда такая взялась? Ты где такая родилась?
Молодой человек. Не встану я, не встану.
(Поезд тормозит.)
Девушка. А вам, бабушка, должно быть стыдно. О вас заботятся, вам предлагают, а вы бессмысленно уперлись, как баран, дура, позор, подонки все!
Хор. Что она хочет? Кто она такая?
(Поезд разгоняется.)
Бабушка. Не сяду, не сяду я.
Ознакомительная версия.
