Мой новый знакомец приветствовал меня улыбкой и фразой: — А имя мое, между прочим, Алексей!
— Божий человек, что ли? А по отчеству как?
— Алексеевич, естественно. А не слишком ли много вопросов относительно моей скромной персоны? Как игра прошла? Не очень они там, в казино, расстроились-то?
— Игра была что надо! Вот, кстати, ваш гонорар за консалтинговые услуги — в сверточке этом ровно четыреста двадцать тысяч американских долларов.
С этими словами я скрепя сердце (все-таки жадность человеческая неистребима) протянул Алексею пересчитанную и перетянутую банковской резинкой пачку. Расставаться с ней было жалко, но в последнее время я со стольким расставался, что это уже вошло в привычку.
— Роман Львович, вам они, я думаю, будут нужнее, более того, я в этом просто уверен. А что до меня, то есть у меня к вам одна просьба…
— Как говорил старина дон Корлеоне — предложение, от которого нельзя отказаться?
— Да отказаться-то можно. Но вот нужно ли это? Попробуйте вспомнить все, что с вами творилось в последние пару недель, подумайте хорошенько, почему все это происходило именно с вами и именно сейчас. Вы же человек умный, опять же учитесь быстро. Вот даже свои решения анализируете. Прогресс налицо! Так что давайте вы сейчас отправитесь домой, примете душ, кофейку выпьете, а потом, часика через два, мы с вами встретимся. Ну, скажем, у входа на Ваганьковское кладбище. Договорились? А денежки спрячьте. Понадобятся они вам…
Я охотно бросил пачку в похудевшую было сумку с надписями цвета серы, выданную мне в казино, и протянул Алексею руку:
— Давайте знакомиться. Трахтенберг Роман Львович — ваш должник.
Он крепко пожал протянутую ладонь и сказал:
— А сумочку-то вы лучше выкинули бы в ближайшую помойку. Неправильная она какая-то. Нет, деньги оставьте, в конце концов, вы вернули свое, честно заработанное. А вот сумочка — чужая, не нужна она вам.
Хотя перспектива через пару часов оказаться на кладбище меня не особо привлекала, я согласно кивнул, аккуратно вытащил свою руку из мощной длани Алексеича (так я его решил про себя называть) и стал загружаться в свой родной «Лексус». Вняв совету, переложил деньги в пластиковый пакет из «Седьмого континента», валявшийся у меня на заднем сиденье, а сине-желтую сумку выбросил в мусорный ящик во дворе своего дома. Поднявшись наверх, зайдя в квартиру и не успев еще зажечь свет, я увидел в окне какие-то отблески. Кинул пакет на пол, подошел к окну и выглянул наружу. Помойка горела ярким пламенем…
Говорят, у главного редактора газеты «Московский комсомолец», а в просторечии «МК», Павла Гусева есть любимая шутка. Когда человек, который звонит ему по телефону, произносит приветственные слова и спрашивает: «Как дела?», тот отвечает ему: «Да пока ты не позвонил, все было неплохо…» Именно такой фразой хотелось бы мне ответить неделю назад программному директору радиостанции, на которой в то такое близкое и одновременно далекое время я имел честь вести суперпопулярное вечернее шоу. От беседы с ним я точно не ожидал ничего хорошего. Тем более что накануне допустил во время передачи нарушение формата, хоть и не по своей воле: очередной идиот, узнав, что он в прямом эфире, прямым текстом послал меня на три буквы. И казалось бы, что тут такого, сказал запретное слово лишний раз, да еще не в адрес радиостанции или программного директора, а меня, Романа Львовича Трахтенберга лично. И именно я должен был переживать по этому поводу, хотя, признаюсь честно, абсолютно не переживал.
На самом деле, я думаю, что все эти трюки с форматами придумали сами владельцы и директора радиостанций, чтобы платить своим ведущим как можно меньше денег. Поставил неформатную песню — штраф, упомянул в позитивном контексте конкурента — снова штраф, пожурил политика, который, по несчастью, оказался другом кого-то из начальников, то же самое. А уж если поднял руку на святое — рекламодателей и спонсоров, то вообще можно вылететь с радиостанции в одну минуту без выходного пособия. В моем случае употребление кем-либо лишнего слова, однозначно относившегося к матерщине, могло привести к непредсказуемым последствиям.
Мою работу на радио трудно назвать безгрешной, но я лично, сколь удивительным это ни казалось бы интересующимся гражданам, ни разу не выдал в эфир матерного слова. Но все почему-то абсолютно уверены в том, что это было, вот только они случайно прослушали. А подняться повыше и понять, что такое имидж, эпатаж и тонкая интеллектуальная игра «на грани», умственное развитие им не позволяет. К примеру, если юная особа накрасится поярче, наденет юбчонку покороче, а блузку потеснее, да еще с декольте, взгромоздится на высокие каблуки, завиляет попой, так кто же не скажет, что она шалава прожженная? А ей-то всего четырнадцать лет, и она еще и мужского-то полового, извиняюсь, члена живьем не видела! Но никому до этого нет дела — шалава, и все тут. Ну а я соответственно — шалавей!
Однажды я попал в очень забавный коллектив французской радиостанции «Опа плюс». В этой «Опе» было совсем немного ведущих, практиковавших традиционную сексуальную ориентацию, кроме меня человека два, наверное. И сама система отношений там была, я не побоюсь этого слова, педерастической.
Кстати, несколько отвлекаясь от темы, расскажу короткую историю о том, как выступал недавно перед студентами факультета журналистики. Один из них, уж очень активный, клялся, что слышал от меня лично в эфире матерное слово, а на мою просьбу напомнить, какое именно, сказал, покраснев, что это слово «педераст». «Чему же вас тут, друзья мои, учат? — спросил я возмущенно. — Да какой же это мат-то? Вы русского языка не знаете, что ли? Откройте энциклопедию, медицинскую или простую. Вот у меня по случаю с собой оказался шестой том Малой советской энциклопедии 1931 года издания. Страница 370: „Педерастия, мужеложство, извращенные гомосексуальные половые отношения среди мужчин“. Это научное и медицинское понятие, а не ругательство даже!»
Так вот, отношения на «Опе» были самые что ни на есть извращенные. Любимый прием, который ежегодно использует администрация «Опы», — это увольнение ведущих таким образом, чтобы они не смогли найти себе работу нигде и не достались конкурентам. Подлость, коварство и точный расчет — вот основные боевые качества, которые демонстрируют французскоподданные, точнее, те, кто под их началом работает. Скажем, отбомбил ведущий сезон, который заканчивается 1 июля. Ничего не подозревая, идет через пару недель в отпуск на месяц, а потом, когда возвращается на работу, его встречают следующей фразой: «Извините, но в ваших услугах мы больше не нуждаемся!» И все! Коварство заключается в том, что на всех радиостанциях эфирная сетка составляется начиная с июня, а в августе ее изменить не может уже никто, поскольку до начала нового сезона (1 сентября) времени не остается. И ведущий, которого выдавили из «Опы», остается в любом случае без работы до следующего года. Если он звезда, как ваш покорный слуга, например, то еще может рассчитывать на что-то, хотя бы в будущем. Но если это обычный рядовой работник… До свиданья! За год его имя забудут все. Вот поэтому на этом радио и работают обычно не больше двух лет, а потом исчезают быстро и в никуда.
Я же ушел из «Опы» по собственной инициативе. Ставший единственным ее владельцем месье Жорж, француз убогий, устроил общее собрание коллектива. Я летел на него из Питера, где снимался в каком-то сериале, а затем (дело было днем) медленно тащился из Шереметьева по забитой машинами Ленинградке. В результате, когда я с опозданием на три минуты прибыл в «Опу», двери кабинета нового владельца были закрыты. Через пару минут подошла еще одна ведущая, также ставшая жертвой московских пробок. А еще через четверть часа двери открылись, и нас, как провинившихся школьников, вызвали на ковер. Тут и выяснилось, что месье Жорж штрафует нас за опоздание на 10 процентов зарплаты. Не то чтобы меня сильно душила жаба, но терять 500 долларов из-за трехминутного опоздания я не собирался. В ответ на мое замечание о несоответствии масштаба наказания характеру преступления я услышал заявление, что месье Ж. считает, что на радиостанции есть только одна звезда — это «Опа», и мнение тех, кто считает себя звездами на его станции, никого не интересует. Тогда я просто взял и уволился, причем выбрался из «Опы» с наименее возможными потерями.
А потом было «Русское радио», где я в принципе чувствовал себя легко и комфортно. К ведущим там относились как к людям, причем некоторые из них работали там со дня основания, а не по два года, как в «Опе». Управлял этой станцией холдинг под названием «Русская медиагруппа», который основали два Сергея: Архипов и Кожевников. Первый — седой и кучерявый, второй — блестяще-лысый. Первый ведал креативной политикой, то есть всем, что связано с наполнением эфира. Второй же работал с финансами, рекламой и занимался администраторской работой. Станция развивалась и расширялась, получала новые частоты, открывала своих «дочек»… Естественно, они не могли пройти мимо освободившегося из «Опы» выдающегося радиоведущего Романа Львовича Трахтенберга, и я получил достойное место в сетке вещания этой весьма популярной в то время станции.
