Увидела она, правда, всего-навсего таракана, но изумилась так, словно ей утконоса какого показали.
— Ой, — говорит, — а кто это?
Дежурный хирург, который только собрался ей живот помять, тоже удивился. От такого удивления.
— Девочка, — отвечает, — ты что, тараканов никогда не видела?
— Нет, — чадо говорит, — ни разу, никогда!
Н-да, тяжелое у человека детство, что уж тут поделаешь. Папа — профессор литературоведения, мама — кандидат филологических наук. Там если где и были тараканы в доме, только в головах. Где ж ребенку к жизни приобщиться!
Ничего, хирурги чаду быстро объяснили, что тараканы — это пустяки, а вот если она будет себя хорошо вести, ей даже крысу живую покажут.
Приятельница вся аж побелела, но смолчала. И правильно сделала, потому как тараканы тараканами, а хирурги там отличные были. Быстренько болящую в операционную утащили, а уже через полчаса сообщили, что шоу благополучно закончилось и можно нам по домам отправляться.
По домам — это, конечно, хорошо. Вот только времени два часа ночи, метро закрыто, а пешком по криминальной столице топать неохота. Да и далековато, честно говоря. Так что выгребли мы из карманов всю наличность, вызвали такси и пошли под единственный фонарь на всей улице машину дожидаться.
А места вокруг дикие. Больничный садик весь такими кустами зарос, что и под фонарем не слишком-то светло. За углом бензоколонка, а напротив больницы — общежитие неизвестной принадлежности.
А на бензоколонке периодически постреливают — раздел госсобственности бодро происходит, криминальная же революция в стране. Из общежития усатые люди рыночной национальности как те тараканы вылезают. И ментовская машина раз примерно в пять минут по улице зачем-то проезжает.
Только она появится — стрельба на бензоколонке стихает, южные люди в тень прячутся, а мы с моей приятельницей в ожидании такси, наоборот, на шум мотора из кустов вылезаем. Только она проедет, бензозаправщики опять собственность делить начинают, южные люди к нам приставать пытаются, а мы от них в кусты поглубже лезем.
Когда эта машина в третий раз проехала, менты на нас нехорошо поглядывать стали. Меня сомнения начали терзать…
— Похоже, нас сейчас арестовывать будут, — я своей знакомой говорю.
— За что? — приятельница недоумевает.
— За нелицензированную торговлю в ночное время, — говорю.
Приятельница всё равно не понимает:
— Чем?
Объясняю для интеллигенции:
— Собой!
А менты уже на нас конкретно целятся…
Мою приятельницу это страшно оскорбило. Я б за нас, глядишь, и отбрехалась, а она — в амбицию. Нет, ну вот какого черта надо было объяснять ментам, что никакая она им не блядь, а целый кандидат филологических наук?! Как будто кандидат филологических наук блядью быть не может!
На сей оптимистичной ноте нас и загребли. Прямиком в ближайшее отделение.
А в итоге получилось всё же весело. Давно известно: мир тесен, Питер — город маленький, а пути врачебны неисповедимы. Старшим в этом отделении оказался мой знакомый мент. Он еще во времена моей скоропомощной юности на станции метро «Василеостровская» тамошним гадючником заведовал, пьяных-битых мне регулярно спихивал.
Тогда меня он тоже иногда, бывало, выручал, когда я в пьяном безобразии в метро… ладно, дело прошлое.
Короче, если бы не он, нам с приятельницей в этом околотке до утра пришлось бы куковать. А так — нас коньяком сначала напоили, а потом со всем почтением развезли нас по домам с сиреной и мигалкой на милицейском транспорте. Так что в конечном счете мы еще и на такси изрядно сэкономили.
А пути врачебны впрямь ведь неисповедимы. Дочку той моей знакомой так это знакомство с медициной впечатлило, что она сама в медянки подалась. Поступила в медицинский институт, закончила и работает теперь врачом чуть ли не в той самой больничке. Кстати, тараканы, говорят, там так и не перевелись.
А вот ее мама после этого со мной поспешно раздружилась. То ли так она за дочкину карьеру оскорбилась, то ли всё-таки за то, что в грешном моем обществе ее за проститутку приняли…
Хотя казалось бы — а я-то здесь при чем?
Я, собственно, к чему еще ту больницу вспомнила. Когда-то я сама недолго там медсестрой работала. В студенческие годы, разумеется, незадолго до того, как фельдшером на «скорую» устроилась.
Должна сказать, я женщина бесстрашная. Ни темноты, ни пауков, ни змей, ни хулиганов не боюсь. Последние — те сами в основном меня боятся…
Но можно и меня до судорог облыжно напугать. Если, например, опарыша мне показать. Или пиявку. Должна ж и у меня какая-нибудь фобия иметься.
Вот из-за этой фобии вся история и вышла.
Хотя на самом деле, может, оно и к лучшему.
Устроилась тогда я подрабатывать на хирургическое отделение медсестрой. А в те незапамятные времена та больница специализировалась на заболеваниях прямой кишки. А потому в палатах сплошь пациенты с геморроем лежали.
О ту пору тамошний заведующий отделением затеял диссертацию писать. О животворящем воздействии пиявок на геморроидальные узлы. И всем своим больным прописал по два раза на дню пиявками лечиться. Но всё сокрушался, что чудодейственной терапии только наружная часть хвори доступна, а внутренняя, самая болезненная, неохваченной остается.
Выполнять назначения врача медсестре положено. В конкретном историческом моменте то есть мне.
А у меня, как уже было сказано, фобия.
Иду это я к больному с подносиком, на подносике банка с пиявками и пинцет, которым положено пиявку за хвост цапнуть и держать, пока она к геморрою не присосется. А у самой руки трясутся.
И больному при виде такого, с позволения сказать, лечения тоже как-то кисло стало. Но он ничего говорить не стал, только зубами скрипнул.
Двух пиявиц хищных я кое-как пациенту на нужное место посадила. А на третьей дрогнула у меня рука, и уползла эта оголодавшая тварь в задний проход. И щекочется там.
Мужик орет дурноматом, чтобы я у него из задницы эту гадость вытащила. Я от страха визжу. А пиявка вся куда не надо втянулась, хвостом на прощание вильнула, и привет.
На крики заведующий прибежал. Изругал меня всячески, аж целую лекцию прочел о функциональных обязанностях медсестры. И велел упущенную терапию извлечь и на нужный участок присовокупить.
Я от такой перспективы пуще прежнего нацелилась визжать. И пациент мой в голос возмутился — не те еще были времена, чтобы молодой мужик кайф ловил, когда у него молоденькая девочка в заду ковыряется.
Заведующий прицелился было сам лезть, потом плюнул и сказал веско:
— С вечерним дерьмом выйдет.
И правда вышла. И напоследок так пациенту внутренний геморрой полечила, что лучше и не надо. Вот только мужик от такого счастья заикаться начал и по ночам кошмарами стал мучиться.
Заведующий после этого меня шибко невзлюбил. А пациенту от кошмаров и от заикания столько успокаивающих средств накололи, что у него на ягодице здоровенный инфильтрат образовался. А от такой беды в больнице проверенное средство имелось — йодная сеточка на место укола.
А йодом рисовать, опять же, мне.
Я к процессу творчески подошла. Вместо сеточки портрет заведующего в профиль изобразила. Очень похоже получилось. И расписалась, поскольку под такой красотой не грех и подписаться.
А еще через полчаса заведующий пришел мою работу проверять.
Вот так и кончилась моя карьера в этой больнице.
Но всё и в самом деле получилось к лучшему, потому что как раз вакансия на «скорой» образовалась, куда я и устроилась. А там — пошло-поехало…
А вот фобия до сих пор осталась. Утешает только то, что на «скорой помощи» пиявки как-то не в ходу.
Хотя — черт же знает до чего еще додумаются наши реформаторы!
У нас в стране как что затеют реформировать, так ничего хорошего не жди. Обязательно какой-нибудь подлянкой дело обернется. Неспроста ж ведь наше государство именно тем самым словом характеризуется.
Это еще в тридевятом царстве, тридесятом государстве началось. Не забыли, что с тем царством-государством вскоре приключилось? То-то же.
А уж сколько раз за все эти больные времена «скорую» по-всякому пытались реформировать! Что те, что эти — все кому не лень. Как будто никаких других проблем никогда у нас в стране в помине не было.
Вот чтобы за примером не ходить.
Давным-давно, в период перестройки и Верховного Совета СССР, одна в те времена известная б-б… народная избранница решила женщинам на «скорой» сутками работать запретить. На том основании, что при такой работе их детишки якобы мамочек не видят.
Ну не было тогда в стране других проблем…
Дурное дело нехитрое, сказано — сделано. Перевели нас на двенадцатичасовые смены. Мы, натурально, взвыли. Ведь почему доктор на «скорой» на полторы ставки работает? А потому, что на одну ставку есть нечего, а на две — некогда. Так-то получалось: сутки отработал, двое дома. А теперь: раз в день, раз в ночь, сутки дома отсыпаешься. Детишки (если кто-то в таком ритме успевал их завести) вообще забыли, как мамочки выглядят.
