И вот судья нажимает пусковую кнопку часов. Они останавливаются.
– В чем дело? – спрашивает Ботвинник, подняв глаза на Штальберга.
– Вы просрочили время, – хрипло произносит швед. Даже его нервы не выдержали переживаний.
И только тогда Ботвинник понял, что натворил. Задумавшись, он совсем забыл про часы, не успел сделать простейшего хода в элементарно выигрышной позиции. Мигом полетели все матчевые расчеты: вместо вернейшего очка лидеру было записано обиднейшее поражение!
Скольким шахматистам были засчитаны проигрыши, хотя потерпевшие имели подавляющий материальный перевес!
Леонид Штейн полчаса думал в партии против Мирослава Филипа в Стокгольме в 1962 году и опомнился лишь тогда, когда просрочил время. А мы, бессильные помочь, скованные турнирными правилами, безмолвно наблюдали трагическую забывчивость своего товарища.
Да, шахматные часы жестоки. Как безрассудный владыка, уничтожают они уникальные творения, лишают шахматных бойцов уверенности, а порой сеют в них панику. Зачем же держит их шахматный мир? Выбросить скорее этого злобного тирана-разрушителя! Играть без часов! Легко, свободно! Никаких обуз для творчества! Зачем сковывать деятельность шахматного мастера какими-то надуманными условностями?
Больше двух тысяч лет существуют шахматы. Вначале они были забавой в часы отдыха. Но однажды – и это был исторический момент – кто-то взглянул на изобретение древности более серьезно и стал коллекционировать уникальные партии искусников. Вскоре возникла мысль собрать вместе всех выдающихся шахматистов и заставить их схлестнуться между собой. Так в шахматы был внесен элемент спортивности. Встречи корифеев участились, и, наконец, в 1851 году в Лондоне – во время международной выставки был проведен первый в истории большой международный турнир. Этим состязанием началась эпоха международных шахматных встреч.
В турнирах того времени шахматных часов не было. Но чтобы как-то повлиять на ход борьбы, хотя бы психологически воздействовать на тяжелодумов, рядом с
играющей парой восседал секретарь. Он записывал партию, следил за соблюдением правил, а кстати, вел протокол, где отмечал время, затраченное на обдумывание ходов каждым из играющих.
В одной из встреч такого турнира секретарю выпала тяжкая доля. Оба играющих так долго думали над ходами, что, казалось, хотели до смерти пересидеть друг друга. Не мудрено, что к полуночи, когда игра прекращалась, в этой партии были сделаны всего лишь дебютные ходы. Главный арбитр турнира, получив протокол партии, с удивлением посмотрел на судью. В протоколе было записано: "К перерыву оба партнера крепко спали, уронив головы на шахматный столик".
История хранит много случаев подобного долгодумия. Лябурдоне в 1834 году размышлял над одним ходом полтора часа. Юный Морфи с трудом выдерживал длительные раздумья Паульсена на шахматном конгрессе США 1857 года, а Стаунтон даже сдал матч англичанину Вильямсу при счете шесть – два в свою пользу. Ему невтерпеж было сидеть против часами думающего противника!
Опыт убедил организаторов турниров, что нужно как-то обуздать тугодумов, что проводить состязания на прежних условиях невозможно. Обуздать, но как? Пробовали вводить песочные часы: ход сделан, перевернул часы противника и поглядывай, как сыплется песочек. А высыплется – кричи судье, чтобы фиксировал просрочку времени. Однако этот способ не оправдал себя. Во-первых, трудно определить, высыпался весь песок или еще остался где-нибудь на стенках, потом контроль времени всего на один ход нелогичен. Разные бывают ходы: над одним думаешь секунду, над другим – полчаса.
Тогда изобретательные меценаты предложили в качестве "ускорителя" шахматного процесса новый метод. В 1906 году на турнире в Нюрнберге была введена система штрафов. Как продумал над ходом больше положенного регламентом времени, секретарь налагает на тебя штраф. Но кто считается с материальными потерями собственного кармана, когда речь идет о материальных потерях на доске! Один из участников турнира, поляк Пшепюрка – человек состоятельный, охотно платил за право подумать лишних полчасика, хотя это и не избавило его от последнего места. Но вот с остальными дело обернулось совсем плохо: к концу турнира у многих не осталось ни пфеннига на обратный билет домой! Все марки ушли на штрафы,
В 1883 году некий мистер Вильсон из Манчестера предложил шахматистам оригинальную конструкцию часов. Механизм прост: два будильника монтируются в общую коробочку. Общий рычаг по очереди включает одни часы и в то же мгновенье выключает другие. Когда один из партнеров сделает ход, он передвинет рычажок, остановив этим свои часы и пустив часы неприятеля. Простое устройство, но какую роль оно сыграло в дальнейшем развитии шахмат! Знал ли скромный часовой мастер, что его детище вскоре станет грозным тираном, наказующей десницей для одних и надежной защитой для других! Их будут любить и ненавидеть, поклоняться им и дрожать перед ними от страха!
Контролирующий механизм теперь был у шахматистов, оставалось определить оптимально лучший лимит времени, отпускаемого каждому из играющих. После долгих споров, проверок, испытаний остановились, наконец, на современном режиме турнирных сражений. На первые сорок ходов партнеры получают по два с половиной часа времени, на каждые последующие шестнадцать ходов – по часу. Стрелки устанавливаются на половину двенадцатого. Как только минутная стрелка часов любого из играющих дойдет до цифры "двенадцать", а часовая покажет на "двойку", судья проверяет бланк для записи ходов. Сделано сорок ходов, – пожалуйста, продолжайте битву; не успели – пеняйте на себя! Судья неумолимо фиксирует ваше поражение.
Требовалось еще предупредить возможность споров: а действительно ли истекли мои сто пятьдесят минут? Решили поставить маленький флажок на часы; он начинает подниматься, когда минутная стрелка подберется к отметке "пятьдесят семь минут", – за три минуты до контроля. Страшное это чувство, когда поднимается флажок! Как боятся шахматисты двух резких, как удар бича, слов: поднялся флажок! Не раз каждому из гроссмейстеров снился в кошмарах этот символ турнирных бед, неизбежное предзнаменование ошибок. И как ужасен сам момент просрочки времени: легкий щелчок – упал флажок и вместе с ним рухнули мечты о спортивном счастье!
Два с половиной часа на сорок ходов – такой контроль общепринят в официальных состязаниях. Иногда эти цифры варьируют. В блицтурнирах на всю партию игрокам дается по пять минут. В этот срок ты обязан закончить партию, больше никаких прибавок времени. Но виртуозам блица – гроссмейстерам Петросяну, Бронштейну, Корчному и пяти минут, оказывается, много. Они иногда отводят на игру по три минуты. А есть любители, которые не прочь просидеть за партией… всю жизнь!
Врач-пенсионер Мак-Ленан из Австралии и английский любитель Грант из Глазго вот уже 34 года играют партию по переписке, делая один ход в год. Сообщения об очередном передвижении фигур прибывают вместе с новогодним поздравлением. Противники рассчитывают, что им удастся кончить партию… в ближайшие пятнадцать лет!
С появлением часов шахматист возомнил себя полновластным хозяином времени. Дано мне сто пятьдесят минут – что хочу, то и делаю с ними. Захочу, и продумаю все это время над первым ходом, а могу распределить его поровну: три с лишним минуты на один ход. Моя власть – не страшны мне секретари, не грозят и штрафы. Я сам себе господин!
Но увы, это лишь обманчивая видимость благополучия! Наивно полагая, что он теперь повелитель времени, шахматист на самом деле стал жалким рабом часов. Механизм командует вами, навязывая свои суровые законы. Если вы растранжирите минуты уже в начале игры, вы узнаете, что такое цейтнот. На последние из положенных сорока ходов у вас останутся считанные минуты, и вам уже некогда будет рассчитывать варианты, тщательно обдумывать все возможности. Вы будете спешить, волноваться, боясь просрочить время, и наделаете грубейших ошибок.
Мастера по-разному тратят отведенное им время. Один помногу думает вначале, а заключительные ходы совершает в дикой спешке; другой, наоборот, устраивает гонку в дебюте, оставляя запас времени на конец партии. Это, в свою очередь, иногда приводит к тому, что он неудачно решает стратегические проблемы, а в трудной позиции ему не помогает и временной .резерв. И то и то, конечно, плохо. Пусть простит меня читатель за вольное сравнение, но первый шахматист напоминает разборчивую невесту, долго выбирающую суженого, но в конце концов вынужденную выходить замуж за любого встречного; второй – прожигательницу жизни, к двадцати пяти годам сделавшую много "ходов", имеющую запас времени, но уже попавшую а "безнадежную позицию".
