Несколько дней мы мучительно пытались освоить азбуку Морзе, сидя в классе ЗОМП в окружении муляжей, показывающих, что бывает при поражении теми или иными веществами. Но всем нам было понятно, что ничего толкового не получится. Проблема была не в том, чтобы передать, а в том, чтобы принять…
В назначенный день все мы, включая ком. взвода и нач. штаба, набились в радиостанцию. Грустно глядя на выключенную пока панель, нач. штаба спросил:
– Ну, кто упадёт на амбразуру?
Желающих не нашлось. В самой глубине около двери стоял Олежка, также грустно глядя на станцию. Время приближалось. Неожиданно Олежка тихо произнёс
– Можно я тогда, раз никто не хочет?
Палыч, ком. взвода, только махнул рукой, проглотив обычное выражение про то, кого и где можно.
Олежка сел на сиденье, как обычно скрючив своё худющее тело, и стал разглядывать станцию.
Неожиданно я понял, что он смотрит на неё не с точки зрения «с чего бы начать», а смотрит как на старого знакомого, что он когда-то её видел и знает её отлично. А сейчас он просто здоровается с техникой.
Олежка повернулся и спросил:
– А где журнал связи?
– А что это за журнал?
– Ну… туда записывается время начала и окончания сеанса и ещё всякая ерунда.
– Да хрен знает. Может, в ящиках. Посмотри.
Олежка достал журнал и обратился к нач. штаба:
– Его нужно пронумеровать и прошить.
– Зачем?
– Так положено.
Олежка отложил журнал, пару раз щёлкнул ключом и быстрыми, точными движениями включил станцию.
– Пусть прогреется. Дайте кто-нибудь ручку…
В назначенное время запищала морзянка. Олежка взялся за ключ, ответил, дал настройку и сделал первую запись в журнале.
В этот момент мы поняли, что эту проверку наш взвод пройдёт.
Олежка пододвинул к себе лист бумаги, и тут началась передача. Лично я не смог разобрать ни одного символа, а Олежка, подперев голову рукой строчил на бумаге странные знаки. Как потом оказалось, он просто стенографировал…
Передача закончилась, Олежка переписал всё на нормальный язык и протянул лист нач. штаба.
– Это вам. Только тут бред какой-то…
НШ взглянул на лист и взялся за телефон:
– Кодировщика, быстро!
Через несколько минут вернулся кодировщик:
– Товарищ капитан, это условный текст, на него надо ответить вот это. И протянул НШ другой лист бумаги.
– А тот я во входящие занёс…
– Хорошо. – НШ протянул принесённый текст Олежке.
– Передавай вот это.
То, что произошло дальше, никто не ожидал. Выйдя на связь, Олежка начал передачу…
Звук ключа слился в сплошной какой-то гул, неонка, прикреплённая на фидере под самым потолком, не мигала в такт ключу, как обычно, а светилась ярким, ровным светом. Самым интересным было то, что при такой скорости передача была чётко структурирована.
Выпулив текст за какие-то секунды, Олежка стал ждать ответ.
– RPT.
– Хм… – сказал Олежка и повторил медленнее.
– RPT.
Ещё медленнее…
– RPT.
Ещё медленнее передавал Олежка…
В конце концов, после очередного повтора, дождавшись нового RPT, Олежка чётко и внятно передал– DLB и сообщил о закрытии связи. Этот DLB мы все приняли «на ура» и откровенно заржали. Было понятно, что Олежка превосходит, и ещё как превосходит, любого связиста штаба бригады.
Тут зазвонил телефон. Стоящий рядом НШ снял трубку и чуть не отбросил её в сторону – из трубки лился сплошным потоком отборнейший мат!
Дождавшись паузы, НШ вежливо поинтересовался, с кем он говорит. После очередных порций матюков выяснилось, что это начальник связи бригады.
– А я начальник штаба, капитан ххх. И я буду требовать собрания суда офицерской чести, так как вы посмели меня не только оскорбить, но оскорбить в присутствии моих подчинённых. Но сначала я напишу на вас рапорт в политотдел корпуса. На том конце провода стали мямлить что-то неразборчивое.
Как выяснилось, начальник связи бригады решил лично размяться – он считался большим специалистом по ключу. Поэтому он сильно удивился, когда Олежка с первого раза принял всё, что он передал, и совсем обалдел, когда сам перестал успевать за Олежкой. Сильно краснея, он передавал просьбу о повторе. А уж когда услышал мнение далёкого абонента о своих способностях и такое бесцеремонное закрытие связи, просто чуть не сошёл с ума…
Мы стали потихоньку расходиться. Олежка выключил станцию и побрёл к выходу.
– А куда это вы, товарищ ефрейтор? – спросил НШ.
– Я там подмести до конца не успел. И я не ефрейтор…
– Уже ефрейтор. И это,– НШ обвёл рукой вокруг,– твой пост. Это. Твоя. Радиостанция. А уж кому подметать, мы всегда найдём…
Олежка обалдело огляделся и ответил:
– Ну, я тогда пойду, журнал прошью…
***
PS. Всё было очень просто. Олежкин дед был коротковолновиком. Много раз его с рацией забрасывали в тыл врага во время войны. Отец тоже стал коротковолновиком. Поэтому Олежка всю эту технику видел сызмальства. Писать и работать ключом он начал буквально одновременно. Выступал на каких-то соревнованиях, что-то успешно завоёвывал.
В последующем он неоднократно нас выручал, умудряясь выходить на связь из таких мест, где связи и быть не могло.
При этом, не имея специального образования, ни разу не слышав ни об Остроградском, ни о Гауссе, ни тем более, о роторах и дивергенциях, он буквально чувствовал радиосвязь.
А то, что он никому не говорил о своих знаниях, он объяснил просто: так вы же не спрашивали…
Эту историю я услышал от совсем древней бабки в глухой подмосковной деревне, у которой мы как-то остановились переночевать. Естественно, я ничего тогда не записывал, и это пересказ её рассказа на память. У рассказа есть очень грустное продолжение, и я даже не знаю, стоит ли его публиковать…
В те далёкие времена она жила в одной избе со своей подружкой, о которой этот рассказ.
Ей тогда было 22 года. Зимой 41-го года в деревне появились немцы. Нет, сначала куда-то исчезло руководство колхоза, а затем появились немцы.
Появились они как-то буднично. Быстро обыскали деревню, а затем объявили, что они здесь останутся, и местным жителям надо будет их кормить и обстирывать.
Собственно, на этом все различия в прошлой и настоящей жизни закончились. Однако продуктов в деревне оставалось всё меньше, а немцы продолжали хотеть кушать всё также. А если на столе не было привычных блюд, то командир местного гарнизона делал удивлённые глаза и что-то гневно говорил на немецком.
Зимой темнеет рано. Как-то она вышла за водой. Набирая воду из колодца, ей показалось, что в глазах у неё что-то не так. Протерев глаза, она обнаружила, что в поле между деревней и лесом едва заметно шевелятся сугробы. Она ещё протёрла глаза и поняла, что это бойцы Красной армии в маскхалатах передвигаются ползком по полю в сторону деревни. Им оставалось около полукилометра.
Скажите, что сделает в такой ситуации нормальная русская баба? Правильно. Она приготовит на стол.
Принеся воду, она принялась готовить всяческую стряпню, ибо бойцы должны были появиться с минуты на минуту.
– О! – сказал сидящий за столом немец.
– Праздник?
– А ну, кыш! Не для вас готовлю! – ответила она.
– А для кого? – резонно спросил немец.
– Сейчас узнаете…
Немцы недоумённо переглянулись и только накатили по стопке, как началась стрельба.
Собственно, весь бой уложился в несколько минут. Во дворе раздался одиночный выстрел, и в избу зашли несколько человек в маскхалатах.
– Здравствуйте! Прошу к столу. Уже всё готово!
– Спасибо, дочка. Но нам не до посиделок. Нужно успеть в соседние деревни, пока их не сожгли.
– Ну, может, хоть по маленькой? Зря я, что ль, готовила-то?
– Э, нет. Нам пора. Деревню проверим и уйдём. Скоро придут регулярные части. Они отловят разбежавшихся по лесам немцев. А пока смотрите в оба, всякое может быть.
– Тогда я пойду с вами!
– Ты что дочка, сдурела?
– Всё равно пойду!
– Хм…
– Санитаркой будешь?
– Буду!
– Сержант! Подберите ей оружие из трофейного, передайте санитарную сумку. У тебя, дочка, 10 минут на сборы, ждать не будем.
– Поняла.
Она вернулась домой в 44-м, беременной. Восстановился колхоз, она родила прекрасную дочку. Многие мужики косились на молодую, красивую, одинокую мамашу, но никто так и не осмелился к ней подойти. Хотя бы потому, что в глазах молодой мамаши время от времени мелькало такое, что наводило ужас на мужиков, вернувшихся из эвакуации.
Выросла дочь. Она дождалась внука. Сидя на скамейке со своими товарками, она, снисходительно улыбаясь, смотрела как мальчишки играют «в войнушку».
– Ты не так это делаешь, – сказала она однажды своему внуку, которого «сняли» как часового.
