Я помню с детства, а прошло уже более полувека, как бегут по паркетным дощечкам сцены театра балерины, такие легкие и воздушные, а на самом деле сильные и выносливые, как сельские почтальонши в кирзовых сапогах, бредущие с толстой сумкой по осенней непролазной глине.
Мышиный король из сказки — он ведь в первую очередь король, а уж потом мышиный. Я был еще мал, чтобы замахиваться на высокие сферы и пугался собственных мыслей, как ворона куста. Меня тянуло назвать героя сказки мышиным генсеком, соответственно историческому моменту.
Да и сам я, в силу возраста, будто бы погруженный в просторы сказки, чувствовал себя мышью — безымянной, отнюдь не прима-балериной, а актрисой второго, третьего плана, питавшей огромную зависть к коронованной особе. Потому говорят — мокрый, как мышь.
Флейтиста мне найти не удалось, все специалисты разбрелись по злачным местам, а вот до флейтистки Оксаны получилось достучаться. Бывшая магаданка проживала теперь в соседней стране, вольном городе Одессе. Объездила весь белый свет с гастролями, на родине Моцарта получила первый приз в конкурсе «Золотая флейта».
Как она оказалась в Магадане, остается только догадываться. Версий много, и самая экзотическая из них — угон самолета псевдотеррористами.
Оксана пошла по местам боевой славы и дала несколько неофициальных концертов в узком кругу, настолько узком, что некоторым разжиревшим туда не протиснуться. Как узнаваема она была по манере нервно позевывать и прикрывать рот тыльной стороной ладони. Когда-то давно я прозвал юную учительницу музыки «Ой, дивчина, шумит Ганди».
И тут мне пришла мысль проверить сказку былью, возможно даже болью. Я напомнил о музыканте-крысолове и, как бы шуткой, вызвал женщину к барьеру. Не знаю, что на меня нашло и что на нее, ведь в те времена повальной эйфории я никогда не обращался к ней напрямую, только через ее парня, а их было несколько, и двоих уже нет в живых. Моя жена тотчас сдружилась с Оксаной, едва переехала вслед за мной в Магадан. Такая у нее была манера связывать меня по рукам-ногам живыми кандалами. А старость перевела нас всех на беспривязное содержание.
Флейта в год крысы — мистика. Но с рациональным в подоплеке, ведь рац — это же по-английски крыса! Дайте словам столкнуться смыслами и увидите в блеске и оскале нечто ослепительное.
Все, кто был на вечеринке, направились к зданию, где проживала беременная крыса, заинтригованные вконец, и, когда Оксана приладилась играть Моцарта, потом Чайковского, потом ораторию магаданского композитора Нагаева для флейты, и феноменальная крыска оказалась первой, кто закатил глаза и вибрировал хвостом в такт.
Затем выбежали со швабрами в руках участницы недавней корриды. Мелодия захватила их, они окрысились на меня. Того и гляди набросятся. А я на них отплясываю по-матросски «Яблочко». Чистый балет.
Пришлось мне выдать все свои скудные таланты, зарычать по-кошачьи и затопать мокасинами 45-го размера. Но доконало собравшихся мое горловое пение. Серые сухопутные крысы шли цепочкой в сторону морского порта, полные решимости погрузиться в мусор и нефть Нагаевской бухты, закрыв грудями горизонт. А черные корабельные крысы были готовы посражаться за жизненное пространство.
И вдруг тишину вечера разорвал клаксон. Конечно, звуковые сигналы автомобилистам в Магадане, как и везде в стране, запрещены, и лишь свадебные кортежи кружат по узким улочкам, наводя оторопь на прохожих.
Но этот звук произвел не механизм, а живой человек, приложив к губам саксофон. Он расположился возле памятника, и прохожие кидали ему в футляр инструмента деньги. Человек был молодой и годился мне во внуки, а заиграл он мелодию «Маленький цветок», которую я впервые услышал в восьмом классе с пленочного магнитофона. Тот весил столько, что двоим не поднять. В актовом зале нашей продвинутой школы были танцы, и я впервые в жизни брал девочку за талию, а потом мы целовались в фотолаборатории, и ее губы напомнили по вкусу черную икру, но я это понял спустя несколько лет, когда впервые напился на банкете, где впервые был свадебным генералом.
У молодого музыканта не было этих воспоминаний и ассоциаций. По оброненным фразам я понял, что мысли саксофониста обращены к собрату по инструменту Биллу Клинтону, который якобы тоже для понта изредка выступал на улице, и доллары за Гленна Миллера ему бросали несметно. Но главное, Левински, ее полноватые солоноватые губы и примятое синее платье на полноватой фигуре. Юный магаданец жаждал таких фанаток, я прочел по напряженному вдохновением лицу. Конечно, для этого вовсе не обязательно быть президентом США, даже бывшим. Обычный лабух имеет не меньше счастья и ливинских, зажигающих кровь. И есть среди них талантливые флейтистки.
Молодец, умница! А то я забыл про джаз. Забыл о своей первой любви к музыке, о прикосновениях губ к губам флейты, к губам девчонки, единственной во всей школе носившей брекеты — проволочки на зубах, лучшей гимнастке и артистке разговорного жанра, с сильными, как у мужика, ногами. У нее было несколько прозвищ, в том числе Крыса.
Я не знаю, куда себя деть от мелодии, похожей, слегка похожей, слегка, на отдаленный вой волка на луну. Ну что за музыка! Выросло поколение, не знакомое с поющей медью, ни разу не слышавшее гавайскую гитару и обычную, не какую-то там страдивариевскую, просто ширпотребовскую скрипку.
Где мои пятнадцать лет!
Пока я предавался чувствам, музыканта как-то сразу перевербовали в Америку, а наши серые, коричневые, черные и голубые крысы, все поголовно уплыли за ним на кораблях.
Она похоронила мужа много лет назад и неоднократно вспоминает его по всякому поводу и без оного. И однажды взяла и связно рассказала о трагедии.
Была у них в семье собачка, маленькая такая, серая. Смотреть не на что — ни поохотиться, ни посторожить. А в дом как попала — вообще смех. Муж, можно сказать, пожалел. Из гаража возвращается, а она стоит на тропинке, на задних лапах — служит. Потешно так скалится, будто улыбка. Служить бы рад, прислуживаться тошно, — вспомнилось со школьного курса. Захотелось какое-то лакомство дать, а полез в карман — ничего. Ни конфетки, ни кусочка сахара. Ни хлебца. А собачка понравилась.
— Не обессудь, — говорит, — завтра принесу тебе косточку. А то пойдем ко мне сейчас домой, угощу. Я, дорогая псина, понимаю, как без дома мыкаться. Самому доводилось.
И ведь понимает, идет. Тонко скулит, как насвистывает. Семенит впереди, где свернуть, угадывает. Оглянется на мгновение и поймет, какое направление. Вот уж и дом показался, тут и гадать нечего. По лестнице поднимается до третьего этажа, садится, ждет. В квартиру не заходит. Позвал, а она нив какую — скулит, но на своем стоит. Вроде как безнасильственный протест у индусов.
Вынесли ей супа похлебать и косточку. Поела и опять на задних лапках служит. Так и трясется, вся в нервах. Может быть, они, собаки, все умные, но артистичные не все. Не у всех ума хватает показать человеку свою благодарность. Чтобы тому стало приятно от своей щедрости. Чтобы от гордости зардеться. Это и людям не всем удается.
Кто научил стоять псину на задних лапках? Интересный вопрос и неразрешимый.
Несколько лет собачонка прожила на лестничной площадке — очень аккуратная и щепетильная, чистоплотная. Но от старости лет потеряла прежнюю живость и эластичность. Хоть и говорят, что маленькая собачка до старости щенок, это не совсем так. Ростом не прибавилась, верно, но вот беда — прежний оскал перестал походить на улыбку. Она стеснялась своей старости, как некоторые женщины, и ничего с этим поделать не могла. Выше хвоста не прыгнешь. И однажды услышала слова хозяина и обмерла. А сказал он, как бы рассуждая вслух: постарела собачка, заменить пора. И ушел.
В тот день он занимался ремонтом своего ЛуАЗа. Купил машинешку с большой скидкой — заводской брак. Так всю, считай, заново отстроил — сияет, как на экспорт изготовленная. Деталь за деталью из нержавейки выточил. Считай, половину машины заменил и останавливаться не собирался. Любил и холил кормилицу свою. Маленькая такая машинка, как игрушечная, а в хозяйстве незаменимая — и в лес по грибы, и на морскую рыбалку. Картошку с участка привезти. Был у него огород, как у многих. Дачу хотел отстроить, чтобы летом на ней жить, да все руки не доходили.
Какой в те годы выбор — «Запорожец»? Ну и «Жигуль». Это уже роскошь. Грузовичков не было в свободной продаже, пикапов, как теперь. «Волга» — вообще из области заоблачных мечтаний. Да он и не зарился. Дорого! Ему не пыль в глаза пускать — семью кормить. Не в мечтах, а сейчас, и три раза в день.
Собака в этот день была сама не своя. Поскольку хозяин не взял с собой, терпеливо сидела на обычном месте на лестнице, чего-то ждала. Как под добровольным домашним арестом. Когда дети пришли со школы, обрадовалась, потанцевала на задних лапах и ушла. Юркнула на двор, а там переулками на окраину, которая усилиями магаданских умельцев постепенно превращалась в своеобразный техноцентр. Гаражей становилось все больше и больше, а в них и сварочные аппараты, и металлорежущие станки. Люди натащили, умельцы. Рукастых да головастых мужиков в Магадане не счесть. Не только машину сообща отладят, ракету сварганят. Муж Ии — больно уж башковитый, заслуженный рационализатор республики, изобретатель. Премии домой все до копейки носит — считай, вторая зарплата. Светлая голова.
