В губах его, в манерах, в разговоре видна была величественная решимость, удивительная в таком маленьком существе. Слов он даром не терял. Его ответы были так коротки и быстры, что казались продолжением вопроса, а не ответом на него. Стоя за стулом со своей метелкой в руках, прямой, вытянутый, с стальною серьезностью в лице, он казался статуей, до тех пор, пока не схватывал мелькнувшего в чьих-нибудь глазах желания. Тогда он бросался исполнить это желание и в следующую же секунду снова обращался в статую. Когда его посылали за чем-нибудь в кухню, он шел боком до самой двери и там сразу поворачивался, как на пружинах.
— Завтрак!
Мне захотелось еще раз пробовать разговорить это существо.
— Вы позвали его преподобие или…
— Да, сэр.
— Что теперь рано или…
— Восемь-пять!
— Вы один здесь служите или кто-нибудь вам…
— Цветная девушка.
— На этом острове только один приход или…
— Восемь.
— Большая церковь на горе приходская или…
— Часовня приходской церкви.
— Как здесь разделяются пошлины? На городские, приходские, поголовные и…
— Не знаю!
Не успел я придумать нового вопроса, как он уже был внизу, соскользнув вниз головой по перилам лестницы, и спрыгивал на задний двор.
Пришлось отказаться завести с ним разговор. С ним не существовало главного элемента для разговора: ответы его были так закончены и точны, что не оставляли никакого сомнения, за которое можно было бы уцепиться, чтобы продолжать разговор. Из этого мальчика должен выйти или великий человек, или великий негодяй, смотря по обстоятельствам, но из него собираются сделать плотника. Таким-то образом люди пользуются представляющимся им случаем.
В этот и следующий дни мы катались в экипаже по всему острову и ездили в город Ст. — Джордж, за пятнадцать или двадцать миль от Гамильтона. Таких прекрасных, твердых дорог невозможно найти нигде, кроме Европы. Нам служил проводником и возницей смышленый молодой негр. При выезде из города мы видели пять-шесть горнокапустных пальм (ужасное название!), росших ровными рядами на равных расстояниях одна от другой; это были не самые высокия из когда-либо виденных мною деревьев, но самые величественныя, самые роскошныя. Эта аллея представляет из себя самую удачную подделку колоннады природой. Деревья все одинаковой величины футов в 60, серые, как гранит, стволы, постепенно и ровно заостряются к концу. Ни одной ветки, ни одного узла или трещины, никакого знака. Поверхность ствола не похожа на кору, но имеет вид выделанного, но неотполированного гранита. Так он тянется до самого верху на 50 футов. Затем он начинает принимать вид плотно обмотанной зеленой веревкой катушки или выточенной на токарном станке. Над этой катушкой находится возвышение, из которого на 6 и более футов кверху тянется ярко-зеленый цилиндр, состоящий из свертков, подобных колосу зеленой индийской ржи. Далее фонтаном расходятся перистые листья, тоже зеленые. Прочие пальмы обыкновенно сгибаются, отступают от перпендикуляра, но в этом ряду ни одним ватерпасом не отыщешь уклонения, ни в одном индивидууме этой величественной аллеи. Они стоят так же прямо, как Ваалбекския колонны, вниз та же вышина, та же грация, та же важность. В сумерки или в лунную ночь их легко смешать с ними, если бы не листья на верхушке.
Птицы, встречавшиеся нам в этой стране, замечательно ручные. Даже такое дикое создание, как перепелка, клюет себе спокойно травку, в то время, как мы, следя за ней, совершенно свободно разговариваем. Маленькая птичка из породы канареек двигается с места только тогда, если до нее дотрогиваешься кончиком хлыста, и то лишь на несколько футов. Говорят, что даже осторожная блоха общительна и ручна в Бермуде и позволяет ловить и ласкать себя без сопротивления. К последнему нужно отнестись снисходительно, так как, без сомнения, тут есть известная доля хвастовства. В С.-Франциско утверждают, что их туземные блохи в состоянии лягнуть ребенка, причем действие это вменяется блохе в особенное достоинство, и говорят, что известие это, разошедшееся по всей стране, было способно приманить эмигрантов! По моему, такая вещь в девяти случаях из десяти должна удержать всякого здравомыслящего человека от приезда.
Мы не видели в Бермуде ни одного достойного упоминания клопа или пресмыкающегося, и я готов уже был сказать, что их там нет вовсе. Но раз ночью (я уже лег спать) в мою комнату вошел преподобный отец, держа что-то такое в руках.
— Это ваш сапог? — спросил он.
Я отвечал утвердительно. Тогда он рассказал, что видел, как утром убегал с ним паук! Он утверждал, что этот самый паук как раз на заре отворил его окно и собирался влезть в него, чтобы стащить рубашку, но увидел его и убежал. Я спросил, взял ли он рубашку.
— Нет.
— Так почему же вы думаете, что он пришел именно за рубашкой?
— Я видел по его глазам.
Мы расспросили окружающих, и оказалось, что ни один бермудский паук не способен на такую вещь. Граждане говорили, что самые большие их пауки могли только поставить ноги на обыкновенное блюдечко и что вообще они всегда считались честными. Свидетельство священника и противоречивое свидетельство простых людей заинтересовало всех. Во всяком случае я счел за лучшее запереть свои вещи.
Там и сям по загородной дороге попадались нам лимоны, апельсины, липы, фиги, дынные деревья, также различные породы пальм, между прочим, кокосовая, финиковая, малорослая пальма.
Мы видели бамбук в 40 футов вышины со стволом в человеческую руку. Густые заросли корнепуска поднимались из болот, упираясь на свои переплетающиеся корни, как на сваи. В более сухих местностях благородный томаринд спускал на землю благодатное облако тени, там и здесь, цветущий томариск украшал края дороги. Было еще одно любопытное кривое, корявое, черное дерево без всякого признака листьев. Его можно было бы принять за высохшую яблоню, если бы не разбросанные по нем ярко-красные звездообразные цветы. Огненно-красный цвет их напоминал цвет небесного тела, рассматриваемого в закопченое стекло. Очень может быть, что наши звезды невидимы сквозь закопченые стекла; в таком случае я сильно ошибаюсь.
Мы видели виноградное дерево, такое же скромное и спокойное, как и виноградная лоза. Мы видели индийское резиновое дерево; но, вероятно, мы попали вне его сезона, потому что на нем не было ни узлов, ни чешуек, ничего такого, чему бы следовало там быть по всем правилам. Это придавало ему замечательно неестественный вид. На всем острове было ровно одно красное дерево, я знаю это из верного источника, так как видел человека, который сказал мне, что он считал его несколько раз и не может ошибиться. Это был человек с заячьей губой и чистым сердцем, и все говорят, что он правдив, как сама истина; таких людей очень мало.
Вблизи и вдали мелькали розовые облака олеандров и красное пламя гранатовых цветов.
В одной части дикого леса плети иппомеи обвили деревья до самой их верхушки и украшают их кистями больших голубых колокольчиков — замечательно красивое, обаятельное зрелище, особенно издали. Темный кедр вездесущ и его зелень преобладает. Нельзя судить, насколько он темен, пока не увидишь рядом с ним ярко-зеленой редкой здесь листвы лимона. В одном только отношении Бермуда в высшей степени тропична, по крайней мере, в мае: это в матовом, слегка поблеклом виде общего пейзажа. Леса же ее одеты такой восхитительной, зеленою листвой, которая ликует от своего собственного существования и может довести зрителя до такого энтузиазма, что он готов плакать от умиления или кричать от восторга и должен спасаться в такие страны, где царствуют жестокие зимы.
Мы видели десятка два цветных фермеров, копающих свой картофель и лук, с женами и детьми, с виду вполне довольных и хорошо устроившихся. Мы ни разу не встретили на этом сияющем острове ни одного мужчины, женщины или ребенка, которые казались бы несчастными или недовольными, или сердитыми на что-нибудь. Это однообразие в конце концов делалось скучным и даже несколько неприятным. Вид целого народа, утопающего в довольстве — вещь раздражающая. В этом обществе чувствовался недостаток чего-то, какой-то смутный, неопределенный, ускользающий от внимания недостаток. После долгого размышления мы поняли, чего нам не хватает — это нищих. Пустите их туда в полном составе: почва вполне девственная, проезд дешев. Каждый истинный американский патриот поможет им взять билеты. Целые армии этих превосходных существ можно перевезти из нашей среды и вычеркнуть из наших списков. Они найдут здесь восхитительный климат и добрый, неопытный народ. Картофелю и луку хватит на всех, великодушный прием ждет приезжих первого разряда и элегантные гробы — второго.
Теперь копали ранний розовый картофель, позднее в году у них растет другой сорт, который они называют гранатовым. Мы скупали их картофель по 15 долларов за бочонок, а эти чернокожие фермеры берут наш за безделицу и живут им. На таких же выгодных условиях Гавана могла бы меняться сигарами с Коннектикутом, если бы догадалась об этом.
