— Оно не подобаетъ для тебя, — прервалъ меня король, — принесите ему одежду друга города! Одежду, какую подобаетъ носить принцу.
Моя голова усиленно работала. Мнѣ приходилось выдумывать различныя препятствія, лишь бы только выиграть время, такъ какъ въ противномъ случаѣ, они стали бы просить меня разсѣять мракъ, между тѣмъ какъ это вовсе не было въ моей власти. Послали за одеждой, на это было употреблено нѣсколько времени, но все же этого было мало, полное затмѣніе солнца все еще продолжалось, тогда мнѣ нужно было придумать какую-нибудь другую отговорку. И вотъ я сказалъ, что мракъ долженъ продлиться еще нѣкоторое время, потому что король, быть можетъ, далъ это обѣщаніе въ порывѣ перваго впечатлѣнія; но если черезъ нѣсколько времени онъ не отступится отъ своего обѣщанія, тогда мракъ разсѣется. Конечно, какъ король, такъ и присутствовавшіе были очень недовольны такимъ распоряженіемъ, но я стоялъ на своемъ.
А между тѣмъ, становилось все темнѣе и темнѣе, я дрожалъ отъ холода въ своемъ неуклюжемъ одѣяніи шестого столѣтія. Но тьма дѣлалась все гуще и гуще, народъ приходилъ въ отчаяніе, подулъ холодный ночной вѣтеръ и на небѣ появились звѣзды.
Наконецъ, наступило полное затмѣніе и я былъ этимъ очень доволенъ, — но всѣ прочіе пришли въ сильное отчаяніе и это было совершенно естественно. Тогда я сказалъ:
— Король своимъ молчаніемъ доказалъ, что онъ не отступается отъ своихъ обѣщаній. Затѣмъ я простеръ руку и простоялъ такъ нѣсколько мгновеній, потомъ произнесъ торжественнымъ голосомъ: «Разсѣйтесь чары, не причинивъ никому зла!»
Но не послѣдовало никакого отвѣта въ этомъ кромѣшномъ мракѣ и въ этой могильной тишинѣ. Но когда минуты двѣ или три спустя заблистала на солнцѣ серебристая каемочка, всѣ присутствовавшіе хлынули ко мнѣ и стали осыпать меня благодарностью и благословеніями; конечно, Кларенсъ былъ въ томъ числѣ далеко не изъ послѣднихъ.
ГЛАВА VII.
Богиня Мерлэна.
И вотъ я сдѣлался вторымъ лицомъ въ королевствѣ; въ моихъ рукахъ была сосредоточена и политическая власть и внутренняя; я и самъ во многомъ измѣнился. Начнемъ съ внѣшняго вида: одежда моя состояла изъ шелка и бархата, золотыхъ и серебряныхъ украшеній; конечно, она была не совсѣмъ удобна и тяжела и первое время крайне меня стѣсняла, но привычка дѣлаетъ многое и я скоро примирился съ этимъ неудобствомъ. Мнѣ дали хорошее и обширное помѣщеніе въ королевскомъ замкѣ. Но въ этомъ помѣщеніи было душно отъ тяжелыхъ шелковыхъ драпировъ; на каменномъ полу вмѣсто ковра былъ разостланъ тростникъ. Чтоже касается до такъ называемаго комфорта, то его тутъ вовсе не было. Въ этихъ комнатахъ было множество дубовыхъ стульевъ, большого размѣра, очень тяжелыхъ, съ рѣзьбою грубой работы, на этомъ и оканчивалась вся меблировка. Здѣсь не было, наконецъ, такихъ необходимыхъ вещей, какъ мыло, спички, зеркала; правда, у нихъ существовали металлическія зеркала, но смотрѣться въ нихъ было все равно, что въ воду. Затѣмъ полное отсутствіе картинъ, гравюръ, литографій. Но было ни звонковъ, ни слуховой трубы, чтобы я могъ позвать кого-либо изъ своихъ слугъ, которыхъ у меня было очень много. Всякій разъ я долженъ былъ идти самъ и позвать, въ комъ имѣлъ надобность. Тутъ не было ни газу, ни подсвѣчниковъ; бронзовый тигель, наполненный до половины масломъ, въ которомъ плавала тлѣющая ветошка, и было то, что здѣсь называлось освѣщеніемъ. Нѣсколько такихъ тигелей висѣло по стѣнамъ и видоизмѣняло темноту, именно смягчало ее настолько, что можно было бы различать предметы. Если случалось, когда-нибудь, выходить изъ дому вечеромъ, то васъ сопровождали слуги съ факелами. Тутъ не было ни книгъ, ни перьевъ, ни чернилъ, не было стеколъ въ отверстіяхъ, которыя тутъ почему-то назывались окнами; стекло — вещь крайне незначительная, но разъ его нѣтъ, то чувствуется большое неудобство. Но что самое худшее было для меня, такъ это то, что здѣсь не было ни чая, ни сахара, ни табаку. Я считалъ себя вторымъ Робинзономъ Крузо, заброшеннымъ на необитаемый островъ, лишеннымъ всякаго общества, вмѣсто котораго меня окружало большее или меньшее число ручныхъ животныхъ; для того, чтобы сдѣлать себѣ жизнь немного сносною, мнѣ приходилось поступать такъ же, какъ и Робинзону: изобрѣтать, придумывать средства, создавать, реорганизировать вещи, работать и головою и руками.
Сначала меня смущало то вниманіе, которое оказывалъ мнѣ народъ. Вѣроятно, вся нація горѣла страстнымъ желаніемъ хотя только взглянуть на меня. Солнечное затмѣніе навело паническій страхъ на всю Британію; эти невѣжественные люди полагали, что наступилъ конецъ міра. Затѣмъ распространился слухъ, что виновникомъ такого ужаснаго событія былъ одинъ чужеземецъ, могущественнѣйшій магъ при дворѣ короля Артура; онъ задулъ солнце, какъ задуваютъ свѣчку, именно въ то время, когда этого мага хотѣли сжечь, но когда его помиловали, то онъ разсѣялъ чары и сдѣлался почетнымъ человѣкомъ въ государствѣ, такъ какъ онъ своимъ могуществомъ спасъ земной шаръ отъ разрушенія, а его обитателей отъ голодной смерти. Такъ какъ всѣ вѣрили этимъ сказкамъ, и даже никто не осмѣливался въ нихъ сомнѣваться, то, конечно, въ цѣлой Британіи не нашлось ни одного человѣка, который не прошелъ бы пятидесяти миль пѣшкомъ, лишь бы только взглянуть на меня. Обо мнѣ одномъ только и говорили; всѣ остальные интересы отодвинулись на задній планъ; даже на короля не обращали такого вниманія какъ на меня. Уже сутки спустя ко мнѣ стали стекаться депутаціи со всѣхъ сторонъ. Мнѣ приходилось по двѣнадцати разъ въ день выходить изъ дому, показываться толпѣ. Иногда это смущало и затрудняло меня, но все же скажу откровенно, что въ то же время мнѣ было и пріятно пользоваться такими почестями и вниманіемъ. Мерлэнъ зеленѣлъ отъ зависти и досады, но и это также доставляло мнѣ большое удовольствіе. Но что мнѣ казалось очень страннымъ, такъ это то, что никто не просилъ у меня автографа. Я сказалъ объ этомъ Кларенсу, но увѣряю васъ, что мнѣ пришлось объяснять ему, что такое это значитъ; когда я объяснилъ ему это, то онъ съ своей стороны сообщилъ мнѣ, что въ Британіи никто не умѣетъ ни читать, ни писать, за исключеніемъ нѣсколькихъ патеровъ. Вотъ какова была эта страна! Подумайте только объ этомъ!
Но тутъ произошло одно обстоятельство, которое также крайне смущало меня. Толпа стала требовать отъ меня новаго чуда. Это, конечно, было весьма естественно. Всѣ эти люди, вернувшись обратно въ свои далекіе дома, могли похвастаться своимъ сосѣдямъ, что видѣли человѣка, повелѣвающаго солнцемъ на небѣ и это, конечно, возвышало ихъ въ глазахъ другихъ; но имъ было желательно разсказать еще сосѣдямъ, что они своими глазами видѣли, какъ этотъ человѣкъ совершаетъ эти чудеса, — вотъ почему народъ шелъ пѣшкомъ изъ самыхъ отдаленныхъ мѣстъ. Я рѣшительно недоумѣвалъ, что дѣлать. Я зналъ, что должно было быть лунное затмѣніе, но до этого было слишкомъ долго. А между-тѣмъ, Кларенсъ узналъ, что Мерлэнъ возмущалъ народъ, говоря, что я обманщикъ и не могу сдѣлать никакого чуда. Мнѣ приходилось дѣйствовать, какъ можно скорѣе. Я сталъ придумывать планъ дѣйствій.
Такъ какъ я имѣлъ полную власть въ королевствѣ, то и заключилъ Мерлэна въ тюрьму — въ ту самую каморку, гдѣ прежде сидѣлъ и я. Затѣмъ я оповѣстилъ народъ черезъ герольдовъ съ трубами, что въ теченіи двухъ недѣль я буду очень занятъ дѣлами государства, но по окончаніи этого срока я, въ свободное отъ занятій время, совершу чудо — сожгу огнемъ, упавшимъ съ неба каменную башню Мерлэна; но пусть остерегается всякій, кто осмѣлится распространять обо мнѣ дурные слухи. Я совершу это чудо и этого довольно; если же кто осмѣлится роптать, того я превращу въ лошадей и они будутъ тогда полезны для работы. Такимъ образомъ было водворено спокойствіе.
Я отчасти довѣрилъ свою тайну Кларенсу и мы принялись съ нимъ за работу. Я ему сказалъ, что это было такого рода чудо, которое требовало нѣкоторыхъ подготовленій; но если онъ разскажетъ кому бы то ни было объ этихъ подготовленіяхъ, его постигнетъ внезапная смерть. Это предостереженіе, конечно, закрыло ему ротъ. Мы принялись тайкомъ за работу, сдѣлали нѣсколько бушелей изъ разрывного пороха и затѣмъ я надзиралъ за моими оруженосцами, какъ они устраивали громоотводъ и проводили проволоки. Эта старая каменная башня была очень массивна, ее трудно было разрушить; ей было около четырехъ сотъ лѣтъ и она осталась еще отъ римлянъ. Она представляла своеобразный видъ, такъ какъ была увита плющемъ отъ основанія до вершины, точно чешуйчатою сорочкою. Эта башня была построена на возвышенности, на разстояніи полумили отъ замка.
Работая ночью, мы прятали порохъ въ самой башнѣ, вырывая во внутренней сторонѣ стѣнъ камни и зарывали порохъ въ самыхъ стѣнахъ, толщина которыхъ достигала пятнадцати футовъ. Мы зарывали порохъ въ большомъ количествѣ за разъ и въ нѣсколькихъ мѣстахъ. Такимъ зарядомъ мы могли бы взорвать Лондонскую крѣпость. Когда наступила тридцатая ночь, мы принялись за установку громоотвода; его нижній конецъ былъ опущенъ въ кучу пороха, а оттуда были проведены проволоки къ другимъ запасамъ пороха. Со дня моей прокламаціи всѣ избѣгали той мѣстности, гдѣ находилась башня; но все же утромъ четырнадцатаго числа я счелъ нужнымъ объявить черезъ герольдовъ, чтобы всѣ держались въ сторонѣ отъ башни, по крайней мѣрѣ, на четверть мили въ окружности. Затѣмъ я объявилъ, что совершу чудо, о которомъ будетъ возвѣщено отдѣльно; если это будетъ днемъ, тогда на башняхъ замка вывѣсятъ флаги, а ночью тамъ же будутъ зажжены факелы.
