Михаил Литов - Правдивая история мальчика и его игрушек

Михаил Литов

Правдивая история мальчика и его игрушек

Мы жили тогда в сероватых, как-то небрежно сложенных из добытого в каменоломнях материала домиках небольшого города на берегу моря. Я был на диво мешковат и угловат, а Петя, тот самый, что смахивает сейчас на надутого индюка, помнится мне живым, веселым и сильным мальчишкой. Благодаря его богатому воображению мы без устали проказничали. Петькин отец, мореход, странствовал по белу свету, в его голове гулял и свистел ветер Бог знает каких морей, и однажды из заморских краев он привез сыну в подарок игрушки, а не знал, какая страшная и, я бы сказал, колдовская мощь заключена в них. И кто только такие штуки выдумывает!

То были довольно большие и ладно скроенные механические куклы, Попрошайка и Летающий Язык. Долго вообще никто не ведал, на что, на какие проделки эти дьявольски пародирующие человеков уродцы способны. Народ в нашем городе всегда обитал скромный и ничего такого выходящего за пределы обыденности не воображал, не избалованный всякими чудесами техники и научного изобретательства. Но случай помог нам разобраться. Вышло так, что Петька застал женщину, которую его родитель взял себе после смерти первой жены, Петькиной матери, в объятиях почтальона. Этот почтальон, детина внушительной комплекции и какого-то чересчур гладкого, словно бы изображающего пузырь вида, каждое утро приносил газеты и письма в наш унылый переулок и, не исключено, каждое же утро, если не было дома морехода, тискал и мял у затененной большими деревьями калитки злую Петькину мачеху. Он, конечно, смутился, когда Петька издевательски томно и чуточку зловеще вытаращил на него свои цвета огуречного рассола глаза, однако подозвал моего приятеля бодрым голосом, как ни в чем не бывало. У тебя, мальчик, говорит, хорошие игрушки.

- Но что они как неживые? - взгоготнул почтальон внезапно и даже запрокинул, фальшиво смеясь, голову, так что мы не могли уже после этого видеть, что творится на его залитой солнечными лучами физиономии. - Куклы это, что ли?

- Куклы, - ответил Петька и, подсобравшись, вдруг с какой-то мрачной, недетской силой выпустил газы.

- Иди отсюда, катись, ублюдок! - велела мачеха и давай горячить пасынку голову затрещинами, но почтальон, человек более сообразительный и осторожный, а по тем временам даже прогрессивный, вытянул руку в жесте уличного регулировщика и остановил ее доморощенное насилие:

- Погодите, женщина, не обращайтесь так сурово с этим совсем не глупым парнишкой. - И пока матерая бабища, сама воспитанная колотушками, решала, на какую из немногочисленных извилин мозга толкнуть ей эти маловразумительные в своей поэтичности слова, бравый письмоносец объявил Петьке: - Мой юный друг, игрушки у тебя замечательные, дивные, но должны прыгать как живые, и если я этого от них не добьюсь, я стану в наказание у тебя вместо игрушек, сам как игрушка. Я ведь по призванию механик, самоучка, в своем роде здешний Кулибин, я человек самородочный, мне ли не смекнуть, что эти куклы заковыристей, чем все вы тут до сих пор полагали, и нужен к ним всего-то крошечный ключик, и я буду не я, если этот ключик не окажется скоро в моих руках!

Все это почтальон выпалил как пушка с корабля, одним ошеломительным залпом. Возвестил, иначе говоря. И весть была благая.

На следующий день он пришел с целой связкой ключей, с многообещающим видом погремел ею и принялся кропотливо подбирать нужный. А когда подобрал и завел, то не сподобился никакой радости от результатов своего труда, потому что куклы обладали жуткими способностями, дурным нравом и только того и ждали, чтобы кто-то неосмотрительно привел их в действие. Тотчас же они набросились на своего благодетеля, на этого благородного механика, который вызвался оживить их и слово сдержал. Уже в самом начале происшествия мы не смогли удержаться от улыбки. Правду сказать, мы попросту хохотали, как безумные, видя, что вытворяют эти железные и словно даже бронированные мироеды с нашим другом почтальоном. Попрошайка как бы что-то выпрашивала у него, жалобно, но манерно выгибалась и тоненько, как комар, поскуливала. От живого, человечного попрошайки всегда в конечном счете можно отвязаться, настрой же и энергия этого чудовища были совсем другого рода, и пробивали путь они себе с неотвратимостью стихийного бедствия. Очень скоро, действуя с той же исследовательской кропотливостью, с какой назвавшийся Кулибиным энтузиаст сам недавно ворожил над нею, оно раздело беднягу догола, а поскольку и после этого продолжало тянуть как бы просящую руку, то уже не иначе как с претензией завладеть самой душой своей жертвы. Летающий Язык, не более чувствительный к человеческим страданиям, чем его ужасная напарница, выметнул из ужасно раскрывшейся пасти длинную красную ленту и за шею подцепил на нее опешившего почтальона. Затем последний был дополнительно опутан какой-то тонкой проволокой, отовсюду, но отнюдь не беспорядочно вылезшей из прикрытого клоунской одежкой железного тела, поднят в воздух и долго носим над морем, берегом и окрестными полями. Смех наконец замер в наших глотках. Завершая эту историю, чудовищный символизм которой до сих пор мешает мне спокойно спать по ночам, скажу, что жители нашего города и ближайших древень только вздыхали и крестились, видя, как пролетает над ними в безоблачном небе голый почтальон, словно запутавшийся в какой-то гнусной, остро сверкающей на солнце паутине. Да, не каждый день увидишь подобное, и много было среди нас таких, для кого могучая реальность увиденного тогда со временем потускнела и скукожилась до жалкого припоминания некой сомнительной галлюцинации, о которой не всякий станет болтать, справедливо опасаясь подозрений насчет здравости своего рассудка.

Почтальон хотя и с огромным трудом, но все-таки выжил. Разум перестал его тревожить, он его попросту лишился, как и потребности объявлять себя кудесником механики, разносить почту и тискать чужих жен. Такое выпадение из действительности, заканчивающееся мягким и не видимым взгляду большинства шлепком где-то на дне гнилостного тумана прострации, нередко происходит с людьми, опередившими свое время, ибо жизнь дается им гораздо труднее, чем простым смертным.

Механические чудища были спешно и без лишнего шума захоронены нами на морском дне. После этого какое-то затмение нашло на Петьку, и он начисто позабыл о происшествии с почтальоном, которое не могло бы не отразиться на его характере, избери провидение для товарища моих сумбурных детских лет другие пути и другие, если можно так выразиться, формы существования. Ныне при встрече он делает вид, будто не узнает меня.

Михаил Литов

ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКА

Карпову, бывалому разведчику и моему начальнику, давно пора на пенсию, он совсем помешался. Однажды, когда мы с ним прогуливались по вечерней столице, он сбросил случайно подвернувшуюся старушку с Крымского моста в Москва-реку, а затем, обратив ко мне довольное и одновременно строгое лицо, громко спросил:

- Слушай, Вася, а тебе известно, что болтун - находка для шпиона?

Я еще не вполне избавился от гнетущего впечатления, навеянного на меня странной и, судя по всему, абсурдной гибелью старушки. Едва повинующимися губами пробормотал:

- Как не знать, Кирилл Мефодиевич... это же азбука нашего ремесла!..

- И все же я возьму на себя труд объяснить тебе, - продолжал мой начальник, - что произойдет, если ты, как бы не понимая, что со старушкой покончено, начнешь ходить вокруг да около, интересоваться, наводить справки и при этом болтать лишнее. Сам-то ты, Вася, сошка мелкая, на тебя не обратят внимания, в худшем случае уберут, как я убрал ненужную личность в старомодном ветхом шушуне. Ведь был миг, вот здесь, сейчас, на мосту, миг, когда мне показалось, что моя бедная матушка воскресла и выдвигается нам навстречу. И так же быстро и бесшумно скроешься и ты в водах нашей великой реки. - Карпов выразительно плюнул через перила моста. - Но я фигура более чем видная, и на меня, если ты ненароком или по злому умыслу сболтнешь кому о данном происшествии, поспешат выйти. Кто, спрашивается? Разумеется, они, иноземные спецслужбы в лице разных там резидентов и агентов. Они сделают все, чтобы перевербовать меня, не гнушаясь шантажем, кстати и некстати припоминая мне убиенную старуху, даже приводя якобы неоспоримые доказательства, что это именно моя матушка и была. И я в конце концов капитулирую. А что поделаешь, Вася? Разведчики совершают свои подвиги в определенных условиях, а когда их загоняют в тупик, они переходят на сторону врага. Но вообрази на минутку, каких я дров наломаю, что я натворю в нашем бедном отечестве и что я сделаю с нашей несчастной страной, как только меня перевербуют и я стану агентом влияния! Естественно, меня первым делом внедрят в Кремль, и, совершая головокружительную карьеру, я очень скоро доберусь до высших командных постов в экономике, в армии, в науке, культуре и искусстве. Сосредоточив в своих руках все лучшие должности государства, всю полноту власти, я тотчас одним махом все и разрушу до основания. Само собой, по приказу оттуда, из-за бурга, и за приличную мзду. Бах! - и от великой державы камня на камне не останется. А знаешь, Вася, сколько платят человеку, когда он совершает такие дела? Да уж не жалкие тридцать сребреников, смею тебя заверить... А теперь, после всего услышанного, спроси себя, что такое старушка, мягко опустившаяся на дно Москва-реки. Причина будущего хаоса и развала нашей страны? Или гарант стабильности? Видишь ли, мой друг, тут многое зависит от тебя. Ведь причиной катастрофы может в данном случае послужить лишь твоя глупая болтливость...