Инквизитор.
Принц Оранский.
Бригадир гезов.
Ризенкрафт.
Генерал Люмес.
Старуха Стивен.
Хозяин пивной.
Напарник рыбника.
Гезы, солдаты, девицы, горожане и горожанки, духи.
Фландрия, XVI век.
Дом угольщика Клааса. Клаас и Рыбник пьют пиво и играют в кости. Посредине сцены — беременная Сооткин. Рядом на лавке Каталина рубит капусту.Рыбник (бросает кости). Три — три…
Клаас. Нос подотри! (Бросает кости.) Пять и шесть!
Каталина (задумчиво). Я животных люблю… Коров, собак, птичек… Всем своим слабым сердцем люблю. Я скорей себе наврежу, чем им, беззащитным…
Рыбник (бросает кости). Три — три!..
Клаас. Нос подотри!
Рыбник. Ты уже говорил…
Клаас. А ты еще подотри…
Сооткин (вздохнула). О-ох!
Рыбник (обернувшись). Началось?
Каталина. Нет. Он еще спит, наш мальчик. Ему еще рано выходить на дорогу жизни.
Клаас. Когда ж соберется с силами этот шалопай? Сколько можно тянуть? Клянусь, если он сегодня не появится на свет, мне придется за ним слазить.
Рыбник. Не торопись. Сегодня, завтра — какая разница?
Клаас. Нет, нет — сегодня! Этот майский день тысяча пятьсот двадцать шестого года меня вполне устраивает… Мне нужен сын, а Фландрии нужен герой. У греков есть Геракл, У англичан — Робин Гуд, у испанцев — Дон Кихот, и только мы, фламандцы, за тысячи бессонных ночей не смогли сделать ни одного героя. Стыдно!
Рыбник. М-да, неловко как-то… А почему ты решил, что от тебя — и герой?!
Клаас. Время подошло… И Каталине было видение.
Каталина. Сперва призраки косили людей… На их трупах палач плясал. Камень девять месяцев кровоточил, потом распался… Потом увидела: два младенца народились, один в Испании, принц Филипп, другой во Фландрии, сын Клааса, прозвище ему — Уленшпигель. Филипп станет палачом, а из Уленшпигеля выйдет великий балагур и проказник, и странствовать ему по белу свету, славя все доброе и прекрасное и над глупостью хохоча до упаду… И весь свет он пройдет, и никогда не умрет, потому что он — дух Фландрии.
Клаас. Во как! Слыхал? А я назову его Тилем, Тильбертом, что в переводе означает «живой» или «подвижный». И сегодня же начнутся его славные приключения, если, конечно, мамаша Сооткин поднатужится!
Входит Палач с указом.
Палач. Указ императора. Будете слушать?
Клаас (равнодушно). Можно. (Дает кружку пива Палачу.)
Палач. Спасибо, а то совсем охрип… Ну, слушайте! «Отныне всем и каждому возбраняется печатать, читать, хранить и распространять писания, книги и учения Мартина Лютера, Ионна Виклиха, Яна Гуса, Марсилия Падуанского, Эколомпадия…»
Клаас. Неужели и Эколомпадия тоже?
Палач. Да. И Эколомпадия… «…а также Франциска Ламберта, Юста Ионаса и Иона Пупериса…»
Клаас. И Иона Пупериса?.. Нет! Как же так — не читать Иона Пупериса? Да я без Пупериса как без рук! Что-то, брат, ты напутал с Пуперисом…
Палач. Ничего я не напутал! На, читай сам!..
Клаас. Чего — читай?! Я неграмотный…
Палач. А неграмотный, на кой же тебе Пуперис?!
Клаас. Имя хорошее…
Палач. Не дури! Дальше — самое интересное: «Лица же, впавшие в ересь или же закосневшие в таковой, подлежат сожжению, а какому именно: на медленном или на быстром огне — это по усмотрению судьи. За прочие преступления дворяне подлежат сечению, крестьяне — повешению, а женщины закапыванию в землю живьем… Доносчикам же его святейшее высочество выделяет треть всего принадлежавшего казненным…»
Рыбник. Стоп, стоп! Это важный пункт… Что там насчет денег?
Палач. Доносчик получает треть имущества…
Рыбник. Интересно… (Встает, обходит дом, оглядывается.) А как вот, скажем, стол делить… или лошадь?
Клаас. Эй, Иост, ты решил сделаться доносчиком?
Рыбник. Ну, что значит — решил?.. Такие вещи не решают, это приходит как-то само собой… по вдохновению.
Клаас. Подлый ты человек, рыбник…
Рыбник. Да не я! Время такое, Клаас. Господи, да родись я в какой-нибудь Ренессанс, я, может быть, музыку бы писал, мадонн разных. Но сейчас-то — инквизиция! Костры, плахи… Где ж тут талантливому человеку развернуться? Время такое…
Сооткин (вдруг хватается за живот, кричит). О-ох! О-ох!
Все вскочили с мест.
Клаас (радостно). Началось! Пришел час! Врешь, рыбник, время подлым не бывает, только — люди. А время у нас веселое. Время рождаться Тилю! (Обнимает живот жены.) Давай, мой мальчик, пробивай лбом дорожку. Заждались мы тебя, захирели ожидаючи… Давай. Свет! Музыка. Фландрия! Встречайте его… Все еще только начинается!..
Полный свет, музыка, песня.
ДОМ КАТАЛИНА
Город Дамме. Площадь Большого Базара перед зданием суда. Монах Корнелиус продает индульгенции.
Монах (заунывно). Купите индульгенции. Христиане, купите отпущение грехов своих! Это — святая торговля. За несколько флоринов вы попадете в рай!
Неожиданно из здания суда доносится отчаянный женский крик: «Больно! Огонь! Дайте мне яду!.. Ой!..» Монах испуганно крестится. Крик стихает. Из здания суда выходят Палач, Профос и Рыбник.
Профос (Палачу). Все! Ее можно отпустить. Каталина — не колдунья!
Палач (снимая маску и перчатки). Ясное дело, господин профос. Кабы была колдунья, она б призналась… Огоньком я ее прижег на совесть!
Рыбник (задумчиво). Ах, как это все-таки жестоко… Пожилую женщину огнем…
Профос. Я и сам переживаю… Но надо же, в конце концов, установить: ведьма или не ведьма?
Рыбник. Конечно, конечно… Я не об этом. Я говорю: в городе Брюгге как-то гуманней это делается. Связывают женщину, бросают в реку: если тонет — значит, не ведьма!
Палач. Так у нас и реки нет.
Рыбник (печально). Да, да… Как это все не продумано!
Монах (заунывно). Купите индульгенции! Купите отпущение грехов!..
Появляется Клаас. Все поспешно бросаются к нему.
Профос. Ну что?.. Как она себя чувствует?..
Клаас. Жена повела ее домой… По-моему, Каталина лишилась рассудка.
Рыбник. Бедная!.. Ах, как это все жестоко…
Палач (отводит Клааса в сторонку). Клаас, я уж старался как мог… поаккуратней…
Клаас (задумчиво). Да, да, молодец!
Палач. Хитрость-то в чем: пакля сырая. Дыму много, а огонек не очень… Оно и не так больно!
Клаас. Да, да, спасибо! (Дает Палачу деньги.)
Монах. Купите индульгенции. Купите отпущение грехов!
Профос (достает кошелек). Дай мне, монах! Пусть господь простит нам нашу суровость! (Покупает индульгенцию.)
Клаас (строго, Рыбнику). А ты, Иост?
Рыбник. А что я? Ты считаешь — грех на мне?.. Клаас, я ведь не настаивал на пытке!.. Я просто хотел ясности… Ты ведь сам видел: Каталина делала какие-то отвары из трав, все время что-то бормотала… У нее видения бывали!.. Я ведь с ней искренне, по-соседски: Каталина, говорю, не надо видений!.. А она не слушается!.. (Вздохнул.) Слава богу, что оказалось, — не ведьма!.. Впрочем, грех откупить всегда полезно! (Порылся в карманах.) Клаас, не одолжишь флорин?
Клаас (протянул кошелек). Бери!.. Больше бери!
Рыбник (заглянув в кошелек). Откуда столько денег?!
Клаас. Не волнуйся, деньги честные!.. Наследство от покойного брата.
Рыбник. Как? Твой братец… того? Поздравляю, Клаас… Вернее, сочувствую… Ну, в общем, ты понимаешь?.. Везет же людям!.. Вот так живешь, живешь — и раз… брата нет! (Покупает индульгенцию.)
Профос (подойдя к Клаасу). Если увидишь Каталину, передай ей мое искреннее сочувствие… Надо ж, чтоб именно сегодня, в базарный день… такое… Ах! (Покачал головой, ушел.)
За ним ушли Рыбник и Палач. На сцене остались Клаас и Монах.
ЛAMME
Появляется Ламме. Он ведет за руку упирающуюся жену Калликен.
Калликен. Не надо, Ламме, милый! Пойдем домой…
Ламме. Нет, пусть нас рассудят!.. Если не веришь мне, послушай умного человека. Вот — Клаас! У него была большая жизнь, он — мудрее.
Калликен. Стыдно, Ламме!..
Ламме. Ничего стыдного… Дело житейское… Клаас, рассуди нас с женой!
Клаас. Здравствуй, Ламме! Здравствуй, Калликен!
Калликен. Здравствуйте, папаша Клаас… Образумьте его. (Указала на мужа.)
Ламме. Нет, погоди… Дай сказать мне!.. Клаас, ты знаешь, что я женился на этой женщине, потому что влюбился в нее. И каждый влюбится, если он не слепой. Стоит только взглянуть на эти румяные щеки, на эту лебединую шейку, на эти мраморные плечики, на эту нежную грудь, на этот упругий живот, на эти крутые бедра, на эти круглые колени…
Калликен (жалобно). Ламме!
Ламме. Не перебивай! (Клаасу.) И вот, когда я на всем ЭТОМ женился, моя жена отказывает мне в законных супружеских наслаждениях, поскольку кто-то внушил ей, что это — грех!
