- Слушай, Б-Борман, ты с какого года член партии?
- С тридцать третьего, кажется, - ответил Борман, не понимая, к чему клонит Штирлиц.
- А какой партии? - Штирлиц, как на допросе, достал листок бумаги и принялся что-то записывать.
- НСДАП, - ответил необдуманно Борман, и Штирлиц тут же рассвирепел. Кому продался? - прошипел он, хватая Бормана за воротник. - Фашистам продался, морда национал-социалистская?.. Вот ща как дам...
Больно...
Борман с испугом посмотрел на Штирлица и хотел убежать, но Штирлиц крепко держал его за воротник. Достав из кармана кастет, он стал им поигрывать, обнажив крепкие зубы. Это Борману не понравилось, тем более, что Штирлиц противно дышал на него перегаром.
- Штирлиц, отпусти меня, - попросил Борман, жалобно глядя на Штирлица добрыми честными глазами. Штирлиц расплылся в зверской улыбке и отрицательно покачал головой.
- Я больше не буду, - пообещал Борман.
В это время в зал вошел Фидель Кастро. Штирлиц рыгнул Борману в нос, сказал "Не верю" и отпустил его. Борман, сообразив, что Штирлиц может передумать, применил ноги и быстро исчез.
- Федя, иди сюда... - позвал Штирлиц. Фидель достал из внутреннего кармана пиджака стакан и с готовностью подошел к нему. Штирлиц налил ему воды из вазы с фиалками. Фидель понюхал стакан, поблагодарил, но пить не стал.
- Слушай, Фидель, позови-ка ко мне этого...
Ну, как его?... Мюллера ко мне позови.
Фидель на некоторое время исчез на улице, затем вернулся и сказал:
- Он в песочнице. Позвать?
- Зови, - сказал Штирлиц голосом большого начальника. В гостиной появился испуганный Мюллер в своей панамке.
- Слушай, Мюллер, - сказал Штирлиц, поудобней устраиваясь в кресле. -Ты это...
Давай рацию обратно, а то у меня сегодня связь с Центром!
- ...
С Центром, - повторила секретарша Фиделя, конспектируя речь Штирлица в записную книжку, чтобы потом донести Куда Следует.
- Да, с Центром, - капризно сказал Штирлиц. - И вообще, давай побыстрее, а то меня еще радистка ждет.
При слове "радистка" Штирлиц загадочно улыбнулся и сделал рукой хватательное движение. Мюллер пожал плечами, сплюнул на пол, вздохнул и отправился за рацией.
Ночью Штирлицу не спалось. Он очень боялся пропустить связь с Центром, хотя и знал, что Центр от него просто так не отвяжется.
Часа в три ночи Штирлиц включил рацию. Из большого динамика послышалось зверское шипение, погромыхивание и скрежет. Штирлиц чертыхнулся и, достав отвертку, полез внутрь рации. Через двадцать минут он вылез оттуда, недоуменно глядя на обугленный совок и пытаясь понять, что это такое. Решив не заниматься расследованием, он бросил совок в окно. Там раздалась возня и ругательства. Разведчик не знал, что не ему одному интересно, что же такое сообщит Центр. Штирлиц включил рацию и пошел искать радистку. Без радистки у Штирлица работа не спорилась. За неимением лучшего он за два дня обучил негритянку стучать по ключу обеими руками. Негритянка быстро поняла, чего от нее хочет Штирлиц и не сопротивлялась. Из окна появилась заинтересованная физиономия Бормана.
- Ну? - вопросительно посмотрел он на Штирлица.
- Чего тебе? - спросил Штирлиц. - Быстрей давай, - попросил Борман. -Думаешь, легко на карнизе висеть?
- Не знаю, - сказал Штирлиц, вытаскивая у Бормана из кармана моток веревок, четыре булавки и коробку кнопок. Борман угрюмо засопел и исчез в темноте, а Штирлиц задернул штору. Он не любил, когда кто-нибудь мешал ему работать с радисткой.
Посадив радистку, на стул он велел ей не дергаться и слушать. Негритянка обнажила белые зубы и надела наушники. Вскоре она стала записывать корявыми буквами:
"Говорит Киев. Киевское время..."
Штирлиц громко сказал нехорошее слово радистке, но она не обиделась, потому что не поняла. Перестроив рацию, Штирлиц согнал радистку со стула и стал слушать сам. Истинное сообщение гласило:
"Алекс - Юстасу.
Товарищ Юстас! По сообщениям доверенных лиц, некто из бывших офицеров Рейха собирается торговать наркотиками с США. Найдите и обезвредьте. Алекс."
"Уже успели", - подумал Штирлиц.
В окне показалась физиономия Бормана.
- Ну, как? - спросил он.
- Молча, - угрюмо сказал Штирлиц, отбирая у него очередную партию веревки, булавок и гвоздей. - И когда ты только успеваешь, - сквозь зубы процедил Штирлиц, бросая горлопанящего Бормана вниз. Там раздался грохот и возня. Штирлиц, обиженный до глубины шпионской души, ударил молотком по рубильнику рации, которая иначе не выключалась, разбил лампочку (выключателей на вилле Фиделя не было, и свет горел круглые сутки) и лег спать.
ГЛАВА 3
Ночью он проснулся от тихого шороха. Опытный советский разведчик не вскочил и не заорал "Спасите, воры", как сделал бы китайский или парагвайский шпион. Штилиц тихо лежал носом к стенке и не шевелился. Кто-то шарил по комнате. Он лазил по всем темным углам, заглянул под кровать, прошелся даже по Штирлицу, с кряхтением перелезая через него, затем высморкался в одеяло и залез в рацию.
Такой наглости Штирлиц не выдержал. Тихо встав, он спокойно подошел к рации, внутри которой кто-то чихал и ругался на тесноту. Ругань, как понял Штирлиц, была на непонятном языке. Разведчик послушал немного притязания ночного визитера, раздающиеся из рации, затем отыскал отвертку, завинтил крышку и лег спать.
Проснувшись утром, он не стал смотреть, кто же все-таки залез к нему ночью и теперь громко храпел в недрах рации. Штирлиц не любил делать то, что можно было бы сделать потом.
Спокойно позавтракав и обсудив с остальными офицерами качество, недостатки и превосходства негритянок, Штирлиц пришел обратно к себе и стал развинчивать рацию.
Оттуда, сопя, вывалился кто-то, совершенно Штирлицу незнакомый. Приведя своего пленника в чувство пинками, Штирлиц посадил его на стул и начал допрос. Штирлиц владел английским еще хуже, чем японским, а по-японски он вообще не знал ни слова. Пришлось обучить шпиона говорить по-немецки и ругаться по-русски, так как привлекать к такому делу Шелленберга, знавшего все языки, совсем не хотелось. Шпион быстро объяснил Штирлицу, чей он шпион и чего хотел свистнуть у Штирлица. Кроме вчерашней шифровки, ему ничего не было нужно.
Чтобы отвязаться от назойливого шпиона, Штирлиц подарил ему свои носки, дал в нагрузку пару пинков и отпустил. С американской разведкой связываться не хотелось - это пахло конфликтом с Шелленбергом, который считал себя полномочным представителем ЦРУ в Рейхканцелярии.
Одними носками от шпиона отделаться было не так то просто. Он попробовал перевербовать Штирлица, но так как русский разведчик сказал ему очень непонятную фразу из трех слов, шпион выругался по-английски и решил к Штирлицу не приставать.
Штирлиц сел и задумался. Задание, данное ему Центром, обещало множество приключений, связанных с погонями, перестрелками и таинственными похищениями документов. Так Штирлицу представлялось каждое очередное дело, но обычно оказывалось, что самое крупное приключение связано только с очередной пакостью партайгеноссе Бормана. Штирлиц вздохнул и достал бутылку водки. Стаканов не было, а с горла Штирлиц пил только в исключительных случаях.
Радистка куда-то пропала, в противном случае можно было бы послать за стаканом ее. Штирлиц вздохнул еще раз.
"Интересно, едят ли негры тушенку?" - подумал Штирлиц. В коридоре послышались шуршащие шаги. Партайгеноссе Борман полз по коридору на коленях и протягивал веревку. Очередное адское устройство Бормана обеспечивало одновременное обслуживание двенадцати жертв. Некоторое время Борман проторчал около апартаментов Штирлица, ожидая, пока тот выйдет. Испытать новое устройство на Штирлице - такова была давняя мечта мелкого пакостника. У Штирлица не было ни малейшего желания ни быть стукнутым кирпичом по затылку, ни быть облитым кипятком. Жесткие кокосовые орехи, яичная скорлупа и шкурки от бананов тоже не предвещали ничего хорошего. Штирлиц молча сидел и ждал.
В это время в коридоре послышался шум и гиканье. Геббельс нашел в запаснике у Фиделя шаровары и папаху и вспомнил свою юность и родную Украину. Борман насторожился и спрятался за кадку с кактусом. Штирлиц тоже выглянул из своего кабинета: ему тоже было интересно узнать, кто на этот раз попадет под кирпич или что там еще придумал изощренный ум Бормана. Позвякивая шпорами, Геббельс подошел к лестнице и взялся за поручень.
Тут же раздался грохот, сверху посыпались перья, стружки, обломки железок, гвозди и скрепки. Из стен стали с большой интенсивностью бить струи и кипятка и ледяной воды. Когда запас пакостей иссяк, Геббельс был одновременно ошпарен и окачен ледяной водой, исцарапан, взъерошен, весь в пуху, стружках и без шаровар, но при шпорах. Озираясь по сторонам, Геббельс от злости сверкал глазами и искал виновного. В такой момент опасно попадаться под горячую руку разъяренного и мокрого офицера Рейха. Секретарша Фиделя, попавшая под эту горячую руку, естественно, не знала таких тонкостей. Геббельс набросился на нее, как разъяренный тигр. Он завопил бы "Почему пиво разбавлено", как это делал Штирлиц, но он был не в ресторане, и поэтому Геббельс ограничился несколькими десятками украинских ругательств, не вполне понятных добропорядочным секретаршам.
