ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ - Стихи и проза

Тихо дремлет загадочный лес.

Чу, взорвалась АЭС недалече.

Не беда, проживем без АЭС.

Гулко ухает выпь из болота,

За оврагом строчит пулемет,

Кто-то режет в потемках кого-то,

Всей округе уснуть не дает.

Страшно девице в поле гуляти,

Вся дрожу, ни жива, ни мертва,

Привяжи меня, тятя, к кровати

Да потуже стяни рукава.

Месяц светит, но не греет,

Только зря висит, сачок.

Засыпай, дружок, скорее,

Засыпай, мой дурачок.

Прислонившись носом к стенке,

В темноте едва видны,

Спят брюнетки и шатенки,

Спят евреи и слоны.

Свет на землю серебристый

Тихо льется с высоты,

Спят дантисты и артисты,

Рекетиры и менты.

Сквозь волнистые туманы

Продирается луна,

Спят бомжи и наркоманы,

Лишь путанам не до сна.

Спят, забывшись сном усталым,

Сладко чмокая во сне,

Спят под общим одеялом,

Спят на общей простыне.

Все заснуло в этом мире -

Тишь, покой да благодать,

Лишь скрипит в ночном эфире

Наша общая кровать.

Спи, мой милый, спи, хороший,

А не то с кровати сброшу,

Баю-баюшки-баю,

Спи спокойно, мать твою.

Кому-то эта фраза

Покажется пошла,

Но молодость как фаза

Развития прошла.

Беспечные подруги

Давно минувших дней

Уже не столь упруги,

Чтоб не сказать сильней.

А те, что им на смену

Успели подрасти,

Такую ломят цену,

Что господи прости.

КПСС антинародной

Покажем орган детородный!

Меня спросили на иврите:

– Вы на иврите говорите?

А я в ответ на чистом идиш:

– Ты че, в натуре, сам не видишь?!

На Павелецкой-радиальной

Средь ионических колонн

Стоял мужчина идеальный

И пил тройной одеколон.

Он был заниженного роста,

С лицом, похожим на кремень.

Одет решительно и просто -

Трусы,

Галоши

И ремень.

В нем все значение имело,

Допрежь неведомое мне,

А где-то музыка гремела

И дети падали во сне.

А он стоял

Мужского рода

В своем единственном числе,

И непредвзятая свобода

Горела на его челе.

Не нам бродить по тем лугам,

Не нам ступать на те отроги,

Где зреет дикий чуингам,

Пасутся вольные хот-доги.

Не с нашей трудною судьбой,

Во власть отдавшись томной неге,

Небрежно закурить плейбой,

Лениво отхлебнув карнеги.

Не наши стройные тела

Гавайским обдувать пассатам,

Не нас природа родила

Под небом звездно-полосатым.

А в том краю, где нас на свет

Произвела она когда-то,

Почти и разницы-то нет

В словах „зарплата“ и „заплата“.

Просыпаюсь с бодуна,

Денег нету ни хрена.

Отвалилась печень,

Пересохло в горле,

Похмелиться нечем,

Документы сперли,

Глаз заплыл,

Пиджак в пыли,

Под кроватью брюки.

До чего ж нас довели

Коммунисты-суки!

Как в Ростове-на-Дону,

На Дону в Ростове

Встретил бабу я одну

С шашкой наготове.

Ой ты, конь мой вороной,

Звонкая подкова,

Уноси меня, родной,

Срочно из Ростова.

Ждут с тобой в родном дому

Жены нас да дети,

А в Ростове-на-Дону

Только шашки светят.

Только сел – звонят. Давай скорее.

Тут у нас такое – обалдеешь.

Я такси хватаю. Мчимся пулей.

По дороге мужика сбиваем.

Приезжаем. Вроде все нормально.

Ну не то, чтоб прямо все в ажуре,

Но, по крайней мере, чисто внешне,

Чисто визуально, как обычно.

Я, как идиот, обратно еду.

По дороге в самосвал въезжаем.

Хорошо еще таксист был пьяный.

А иначе б – страшно и подумать.

Слава богу, жив еще остался,

Но пока мотался по больницам,

Дочка замуж вышла. За румына.

Только нам румынов не хватало.

Уронил я в унитаз

Как-то тут намедни

Свой любимый карий глаз.

Правый. Предпоследний.

Глянул он прощальным взором,

Голубиным оком

Прямо в душу мне с укором,

Уносясь потоком.

И с тех пор все снится мне

Ночью в тишине,

Как он там ресницами

Шевелит на дне.

Я раньше был подвижный хлопчик,

Хватал девчонок за трусы,

Но простудил однажды копчик

В интимной близости часы.

Недвижность мною овладела

Заместо прежнего огня,

Ах, девы, девы, где вы, где вы,

Почто покинули меня?

Весь горизонт в свинцовых тучах,

Где стол был яств, стоит горшок,

Умчался фрикций рой летучих,

Веселый петинг-петушок,

Откукарекавшись навеки,

Вот-вот начнет околевать,

Подайте, граждане, калеке,

Подайте женщину в кровать.

Ах, что за женщина жила

У Курского вокзала,

Она и ела, и пила,

И на трубе играла.

Ходила голая зимой,

Любила Вальтер Скотта

И открывала головой

Никитские ворота.

Паря меж небом и тюрьмой,

Она в любом контексте

Всегда была собой самой,

Всегда была на месте.

Мы с нею не были близки

И рядом не летали,

Она разбилась на куски

И прочие детали.

А я, я что, я вдаль побрел,

Ушибленный виною,

Ее тифозный ореол

Оставив за спиною.

В одном практически шнурке

Да с носовым платком

Из дома выйду налегке

Я, замыслом влеком.

Ступая с пятки на носок,

Пойду за шагом шаг,

Мину лужок, сверну в лесок,

Пересеку овраг.

И где-то через две строки,

А может, и одну,

На берег выберусь реки,

В которой утону.

Меня накроет мутный ил

В зеленой глубине,

И та, которую любил,

Не вспомнит обо мне.

Какой кошмар – пойти ко дну

В расцвете зрелых лет!

Нет, я обратно разверну

Свой гибельный сюжет.

Мне эти берег и река

Нужны как греке рак.

Неси меня, моя строка,

Назад через овраг.

Преодолей в один прыжок

Бездарный тот кусок,

Где прежде, чем свернуть в лесок,

Я миновал лужок.

Верни меня в родимый дом,

Откуда налегке

Ущербным замыслом ведом

Поперся я к реке.

Взамен того, чтоб в холодке,

Колеблем сквозняком,

Висеть спокойно на шнурке,

Прикрыв лицо платком.

Все накрылось медным тазом,

Но покуда тлеет разум

Ощущения конца

Все же нету до конца.

Дружно катятся года

С песнями под горку,

Жизнь проходит, господа,

Как оно ни горько.

Елки-палки, лес густой,

Трюфели-опята,

Был я раньше мен крутой,

Вышел весь куда-то.

Ноу смокинг, ноу фрак,

Даже хау ноу,

У меня один пиджак

Да и тот хреновый.

Нету денег, нету баб,

Кончилась халява,

То канава, то ухаб,

То опять канава.

Пыльной грудою в углу

Свалена посуда,

Ходит муха по столу,

Топает, паскуда.

На гвозде висит Ватто,

Подлинник к тому же,

На Ватто висит пальто,

Рукава наружу.

У дороги две ветлы,

Вдоль дороги просо,

Девки спрыгнули с иглы,

Сели на колеса.