Маркантонио. Ну кто мог бы подумать!
Голос. Простите, синьор, что я вмешиваюсь в ваши дела, но разве Пьеро чем-то отличался от нормальных людей?
Маркантонио. Нисколько.
Голос. Тогда почему же вы не могли подумать, что однажды с ним случится то, что рано или поздно случится и со всеми нами?
Маркантонио. Но он не должен был умереть, вот что я имел в виду.
Голос. А-а! Так что же вы мне не сказали сразу? У бедняги Пьеро была, значит, особая гарантия.
Маркантонио. То есть как?
Голос. Гарантия от смерти.
Маркантонио. Что за чепуху вы говорите?
Голос. Простите, но ведь не я, а вы говорите, что он не должен был умереть. А я, наоборот, считаю, что он должен был умереть. Рано или поздно, как и все мы. И нечего там плевать через плечо, все равно не отвертитесь.
Маркантонио. Но я никак не могу привыкнуть к мысли, что такой человек, как Пьеро…
Голос. Вы слышите? Ну разве не верно я говорю, что все эти фразы имели бы смысл лишь в том случае, если бы люди столкнулись с фактом смерти впервые?
Между тем дом Пьеро наполняется людьми. Восклицания, объятия, рукопожатия, вздохи, вперившиеся в пустоту взгляды, поцелуи, хотя большинство из пришедших никогда до сих пор друг друга не видело.
Маркантонио (обнимает и целует только что вошедшего незнакомца). Вы родственник?
Незнакомец. Нет, я служащий похоронного бюро.
Голос. Вокруг гроба усопшего — кипение жизни. Никогда еще в этом доме не было столько шума, столько движения. В одной комнате все сидят. В другой — прохаживаются взад-вперед. В кухне — нашлась добрая душа — кто-то уже варит кофе, чтобы оставшиеся в живых могли подкрепить свои силы. Почтальоны то и дело приносят пачки телеграмм: известие об этом необычайном и странном событии облетело всех родных и знакомых. И все теперь выражают соболезнование и… удивление. С ума они, что ли, сошли? Удивление их было бы понятно, если бы вместо известия о том. что Пьеро мертв, на них как гром средь ясного неба свалилась весть о том, что он бессмертен. Вот тогда, пожалуй, можно было бы понять произносимые здесь фразы.
Голос. И кто мог бы подумать?!
Голос. Просто не верится!
Голос. Я до сих пор еще не верю!
Голос. Не может быть!
Голос. А между тем среди потрясенных посетителей и убитых горем родственников змейкой вьется смутное, еще неосознанное, предательское чувство физической радости оттого, что они-то еще живы… Итак — смятение и растерянность. Только сам усопший понял, что к чему, и упокоился в мире. Всего несколько часов, как этот человек умер, но посмотрите, как он вошел в роль… Все оставшиеся в живых суетятся и мечутся явно обнаруживая свою неподготовленность. Покойник же — воплощенное хладнокровие и невозмутимость. Можно подумать, будто он только и делал в своей жизни, что умирал…
Голос. Его уже ничто и никто не занимает. Его одевают, раздевают, кладут в гроб — ему это совершенно безразлично.
Голос. Захотят его оставить там, он останется.
Голос. Будут о нем молиться? Пусть молятся. Плакать? Пусть плачут.
Голос. Смотрите, как непринужденно он себя ведет, и учитесь. Оставшиеся в живых что-то там лепечут…
Голос. Но как?.. Но когда?..
Голос. А его это ничуть не беспокоит… Он уже готов вступить в вечность. Браво!
Все аплодируют. Покойный Пьеро приподнимается на постели и раскланивается в знак благодарности.
Гостиная в доме Пьеро. Утро. На сцене в позах, отражающих различную степень скорби — Маркантонио, Ионе и Тереза. Синьора Клелия возится с какой-то тумбочкой. Появляется Луиджи.
Маркантонио (нетерпеливо). Ну что?
Луиджи. Ничего.
Клелия. И все-таки я не сдамся. Сколько раз бывало, что в таких вот штуках находили тайники. Достаточно нечаянно зацепить потайную пружинку…
Тереза. У тебя в голове одни детективы. Вот видишь, сломала планочку.
Клелия. Я думала, она полая. Помнишь книжку «Похищенный документ»?
Тереза. Но ведь там тайник в стене был.
Клелия. Потому-то я хочу проверить и стены. Почем знать…
Тереза. Да нет здесь никаких тайников.
Луиджи. Вот, пожалуйста, завещание (читает): «Моя последняя воля».
Маркантонио. Что он оставил?
Луиджи. Оставил распоряжение, чтобы о его смерти официально сообщили только после похорон.
Маркантонио. И больше ничего?
Луиджи. А что, по-твоему, он должен был написать еще?
Маркантонио. Не написать, а оставить…
Луиджи. Ничего.
Маркантонио. Да, наследство, прямо скажем, скромное.
Луиджи. Тут есть еще небольшое примечаньице.
Маркантонио. А именно?
Луиджи. Ничего особенного: советы, наставления. Несколько добрых слов тебе, последнее прости — всем нам.
Маркантонио. Спасибо. А деньги?
Луиджи. Денег нет.
Маркантонио. Это уж совсем неосмотрительно: умереть и не оставить ни лиры.
Луиджи. А мне думается, что он как раз проявил осмотрительность, растратив все еще при жизни.
Тереза. Бедный Пьеро не сам дошел до этого. Другие его довели. Все чего-то требуют, всем что-то нужно, а кто давал ему?
Ионе. На что же хоронить?
Тереза. На похороны он оставил в отдельном конверте. Бедный мой муж, никогда ни у кого ничего не просил и никогда никто ничего не сделал для него.
Луиджи. Тереза, ну кто в нашем мире делает что-нибудь для других? Возьми xoть меня: кто-нибудь когда-нибудь что-нибудь для меня сделал?
Тереза. Потому-то он и не хотел, чтобы все тотчас узнали о его смерти. И правильно. Правильно! Никто ему не нужен. (Неожиданно, впадая в истерику.) Нет! Скажите мне, что это неправда!
Ионе. Тереза, ну не надо. Если ты будешь так кричать, все сразу же узнают о том, что случилось.
Луиджи. Ну что ж, в наше время не остается места для сантиментов. Таковы уж люди: наспех посочувствуют и бегут дальше! Жизнь призывает нас исполнять свой долг Жизнь не ждет. Вот, я, например, уже расчувствовался. (К Маркантонио.) А ты?
Маркантонио. Я тоже уже начал…
Луиджи. Но еще не кончил?
Маркантонио. Нет, мне хотелось бы попереживать еще немножко.
Луиджи. Я, к сожалению, не могу себе позволить такой роскоши. Приходится думать о делах практических, в том числе и о похоронах. Жизнь не дает передышек Последнее прости тем, кто пал, и — дальше. Анджелика!
Анджелика (крепкая девушка с всклокоченными волосами, распухшим от слез лицом и ртом, который от всхлипываний растягивается до ушей). Слушаю, синьор.
Луиджи (несколько ревниво). А ты почему плачешь? Ты-то здесь при чем?
Анджелика. Ведь умер синьор Пьеро.
Луиджи. Это очень любезно с твоей стороны, но мы тебя освобождаем от необходимости проявлять свою солидарность таким образом.
Ионе (укоризненно). Луиджи!
Луиджи. Мама, она действует мне на нервы своим ревом.
Ионе. Бедняжка, она так преданна.
Луиджи. Еще чего, преданна! Без году неделя в нашем доме и туда же — преданна!
Ионе. А тебе-то что? Пусть поплачет.
Луиджи. Если увидят ее зареванную физиономию, могут догадаться, что Пьеро умер. Разве скроешь это, когда она ходит и извергает такие вот фонтаны? Была бы еще родственницей или жила бы у нас давно. (Анджелике). Понятно?
Анджелика. Да. И-и-и! (Растягивает рот до ушей и снова разражается слезами.)
Луиджи. О, господи! Прекрати же наконец и поди позови привратницу Ну?
Анджелика. Да. И-и-и… (Уходит.)
Маркантонио. Зачем тебе нужна привратница?
Луиджи. Чтобы никто не узнал, что Пьеро умер.
Маркантовио. Но если ты скажешь ей, все пропало!
Клелия. Да, вряд ли таким способом тебе удастся скрыть присутствие покойника в доме.
Луиджи. Я знаю, синьора. В полицейских романах используют другие приемы. Например, сжигают труп Но все, что здесь происходит, — не полицейский роман, и привратнице сказать нужно. Она все равно увидит, когда будут выносить тело Пьеро так что ей-то по крайней мере нельзя будет сообщить о его смерти после похорон. Необходимо сделать ее нашей соучастницей.
