- Ну вот видите! - убеждал лейтенант. - К тому же всякий там маргарин в компетенцию нашего отдела не входит! У нас совсем другой профиль! К чему нам вмешиваться! Сочтут, что мы выскочки, лезем не в свое дело...
- Да, этого допустить нельзя, - откликнулся начальник отдела.
Лейтенант довел полковника до кабинета и бросился вниз, на первый этаж. В холле дежурный солдат, ругаясь, лениво орудовал метлой. Остатки "Лорелеи" постепенно исчезали в урне. Фон Наин сунул служивому десять марок, и тот, перестав ворчать, живо взялся за дело. Скоро уже ничего не напоминало о трагедии, которая только что чуть было не произошла на лестнице между третьим и четвертым этажами.
Когда лейтенант вернулся к начальнику отдела, тот писал какую-то бумагу. Закончив, он размашисто подписался и посмотрел на своего рыжего подчиненного. "Неужели он писал завещание?" - снова испугался фон Наин. Ему ужасно не хотелось расставаться с новым руводителем, у которого была такая замечательная, такая выдающаяся спина!
- Ну что? - как ни в чем не бывало поинтересовался полковник.
- Все в порядке, господин полковник! Последние листки я лично запихал в урну. Мусор вывозят и сжигают ежедневно.
- Отлично. Лейтенант, как я успел заметить, вы умный человек. Поэтому... Тут полковник придвинул к себе листок, который подписал минуту назад. - Вот приказ о вашем назначении моим личным помощником. Кроме того, я буду ходатайствовать о досрочном присвоении вам звания обер-лейтенанта за находчивость и расторопность, проявленные как в пещере, так и в стенах нашего ведомства.
- Рад стараться, господин полковник! - воодушевленно ответил фон Наин.
"Лорелея" была сочинена не напрасно...
* * *
Окно на чердаке смотрело куда-то вверх. Сквозь него виднелся лоскуток черно-серого нового неба. Господин Гуго, которого еще утром называли молодым шефом, сидел на дощатом полу и, задрав голову, неотступно глядел в оконце. "Под какой несчастливой звездой я родился? - печально размышлял он. Наверное, даже не под звездой, а под потухшим квазаром..."
Зажигать свет он боялся. Бывший молодой шеф знал, что у дома сейчас болтаются двое парней, ни на минуту не вынимавших рук из карманов. Они неотвязно таскались за ним весь день и теперь, видимо, внимательно, терпеливо, со знанием дела изучали окна, стараясь установить, за которым из них прячется их подопечный. Подъезд у дома один. Незаметно уйти не удастся...
Молодой господин, ерзая по пыльному полу, пачкал свой дорогой костюм. В темноте он пытался разглядеть циферблат часов, поднося их к самому носу. Страх загнал его на этот чердак, в душную комнатушку - обитель старого друга, удивительно доброго и всегда подвыпившего студента католического университета, которого в "Мольберте" с давних времен называли Сократом. Сократу давно уже было за тридцать, но он постоянно торчал в университетских аудиториях, и не было никаких признаков того, что он вообще когда-либо завершит свое образование. Пропустив рюмочку-другую, будущий теолог раскрывал какой-нибудь на редкость толстый том и, не обращая внимания на окружающих, блаженно окунался в море печатных строк. Устраивался он обычно в самых неподходящих местах - мог застыть с книгой на краешке эстрады, и саксофонисты, выводившие над его головой немыслимые рулады, нисколько ему не мешали. Мог забраться на маленькую табуретку у стойки, любители коктейлей и пива его поминутно толкали, болтали над ухом, смеялись, обменивались анекдотами, но Сократ невозмутимо переворачивал страницу за страницей. Самые красивые девушки "Мольберта" на пари пытались увлечь вечного студента, неизменно облаченного в затертую замшевую куртку, над которой возвышалась пышная черная шевелюра. Сократ улыбался, смущался, неуклюже дарил гвоздички, но дальше дело не шло. Красавицы одна за другой проигрывали пари. В баре "Мольберт" Сократа любили: у него можно было переночевать, одолжить немного денег, а главное - с ним можно было посоветоваться. Умный человек заметен даже в пивной.
Поняв, что срочно нуждается в добром совете, господин Гуго, не петляя, отправился к дому друга-Часа три бывший руководитель операции "Ван-Гог" сидел на полу и настороженно прислушивался к голосам и шагам, доносившимся с лестницы. Когда внизу, на четвертом этаже, грохала дверца лифта, он вздрагивал и крепче сжимал рукоятку своего "вальтера": страх не покидал весь день.
Стоило Гуго закрыть глаза, как прямо перед его носом возникала сухая жесткая физиономия Кривого Джека, долго и сумрачно разглядывавшего добычу.
- Это не Ван-Гог! - наконец объявил хозяин, и его глаз воткнулся прямо в лицо молодого шефа. - Это политика! Неверная штука.
Приговор главы фирмы "Дженерал арт" был окончательным и обжалованию не подлежал.
- Подсчитать все расходы по операции, - услышал Гуго и вспотел. Возместить убыток полностью, до цента. Даю два дня.
Почитатель Ван-Гога вышел из кабинета хозяина, держась за стену. Он уже знал, в какую сумму влетела фирме предложенная им прогулка в горы...
Сократ вернулся около полуночи. Обнаружив у себя гостя, к тому же еще сидевшего на грязном полу, он совсем не удивился.
- Шакал, да я тебя не видел несколько веков! - сообщил Сократ и бросил на стол небольшой сверток. - Хочешь ливерной колбасы? Жаль, выпить нечего.
- Есть, - сразу же его обрадовал гость. На сердце у Гуго стало немного легче: уже давно никто не называл его Шакалом - простым симпатичным прозвищем, напоминавшим добрые длинные вечера в баре "Мольберт". Он вытащил из кармана плоскую фляжку с красной печатью, свисавшей на золотом шнурке.
- Бог мой! - восхитился богослов-недоучка. - В жизни не пил такого доброго коньяка!
- Франция, - равнодушно объявил Шакал. - Сократ, нужен штопор и нужна твоя голова...
Друзья проговорили всю ночь. Квадратик неба за окном побледнел, стал серо-сизым, предвещая, что утро оповестит о своем приходе привычным дождем. Когда в стекло застучали первые капли, умный Сократ дал толковый совет...
- Но я же ни черта не соображаю в политике, - сомневался Шакал.
- Это такая политика, что ничего и не надо соображать. Запомни три основных правила и будешь болтать не хуже других. Первое - наведем порядок всюду! Понял?
- Понял, - как эхо отозвался гость. - Наведем порядок...
Сократ взял опустевший флакон и попытался выдоить из него еще несколько капель.
- Второе - даешь исторические границы тысячелетнего рейха! Понял?
- Понял. Реванш, значит.
- О реванше пока помалкивай. Немодное слово.
- Кто же нам добровольно отдаст на Востоке земли, если мы не полезем в драку? Сколько осла ни причесывай, все равно уши будут торчать.
- Не имеет значения, - веско объяснил хозяин чердака. - Тверди, что это не осел, а кошка. Тверди одно и то же - в конце концов поверят, что он мяукает.
- Кто мяукает?
- Осел.
- Осел - это я. - Бывший студент малодушно вздохнул. - Ввязался в тухлое дело.
- Это еще неизвестно. У нас обычно вонючее дело - самое прибыльное. Так вот, третье, - продолжал учить Сократ, - Восточной Германии не было и нет. Понял?
- Как нет?
- Вот так. Нет ее, республики. Не вижу, не слышу, не говорю...
- Бред какой-то! Кто в это поверит?
- Ложь должна быть чудовищной, чтобы в нее поверили, - нудно, будто читая надоевшую лекцию, заговорил богослов. - Эту историческую фразу ты должен знать наизусть. Ее произнес сам Адольф Первый.
- Ну! - только и сумел ответить Шакал. - Слушай, друг, у тебя нет какой-нибудь подсобной литературы? Я бы посидел, подзубрил.
- Макулатуру дома не держу. Иди к ближайшему киоску, там тебе за десять марок отвалят вагон бумаги.
- Так дешево?
- За такие идеи дорого не возьмешь...
А над городом серьезно занимался рассвет первого из двух дней, щедро отпущенных мистером Джеком господину Гуго.
ГЛАВА 15,
подтверждающая проницательность инспектора Шулера
Дед председателя Эдди не раз говаривал, что предусмотрительность - родная сестра разума. Поэтому его внук вышел из своей огромной черной машины только тогда, когда убедился, что охрана успела выскочить из второго автомобиля, затормозившего следом. Появляться на улицах без единомышленников было бы легкомысленно: нередко из толпы зевак в председателя ФНП летели гнилые помидоры и яйца, а то и более увесистые предметы.
Эдди деловито прошагал по дорожке, уложенной каменными плитами, и скрылся в подъезде. Вдова госпо дина рейхсминистра встретила его у широкой лестницы, которая вела на второй этаж - во внутренние покои. Видимо, она не была расположена к длинной беседе. В черном платье, украшенном лишь массивной золотой цепью, с высоко взбитыми волосами, вдова старалась выглядеть надменно и величаво, как и следует знатной даме в подобных ситуациях: после нескольких униженных фраз по телефону мерзавец приполз на коленях. Правда, это было некоторым преувеличением - Эдди протопал к лестнице уверенно и даже нахально.
