- Я... Я не делал ничего подобного.
- Нет, сэр, вы сделали именно это! Все время, пока вы писали, я чувствовала, как мое внутреннее я выходит из меня, капля за каплей, и вот теперь... Теперь во мне ничего не осталось; теперь вся я - в вашей книге.
- Моей книге!
- Да, сэр, под именем миссис Брукс! Но, сэр, что значит имя? С таким же успехом вы могли использовать имя Бейкер, или любое другое, как вам заблагорассудится. Разве мало Бейкеров в Англии и колониях? Но ведь это я, сэр, вы забрали меня из меня, и поместили в вашу книгу.
Женщина вытерла глаза фартуком.
- Послушайте, миссис Бейкер, если бы хозяйка в этом романе, на который вы жалуетесь...
- Она существовала, и это была я.
- Но это ведь всего лишь художественное произведение!
- Это не художественное произведение, это реальность, это непреложный факт. Чем может похвастаться бедная, одинокая, всеми забытая вдова, кроме своего я? Я была уверена, что вам не в чем меня упрекнуть, даже в том, что я варила вам яйца вкрутую, - а вы, вы так поступили со мной.
- Что вы говорите, дорогая миссис Бейкер!
- Не называйте меня дорогой, сэр. Если бы вы хорошо относились ко мне, если бы вы были благодарны мне за то, что я делаю для вас, - включая починку ваших носок, - вы бы не украли меня у меня и не поместили в вашу книгу. Ах, сэр, вы поступили бесчестно, недостойно джентльмена. Вы использовали меня, превратив в ничто.
Джозеф испуганно замолчал. Вернул ломтики ветчины обратно на тарелку, положил на стол вилку. Желание есть совершенно пропало.
Хозяйка, между тем, продолжала.
- И это не только я жалуюсь. Снаружи вас ожидают три джентльмена. Они говорят, что никуда не уйдут, пока не повидаются с вами. И они скажут вам то же, что сказала я.
Джозеф поднялся со стула, подошел к окну и выглянул.
Прямо под окном он обнаружил три шляпы. Ровно столько, сколько назвала миссис Бейкер. Три джентльмена ожидали его на лавочке. Один из них был викарий, другой - его "босс" мистер Сторк, третий - мистер Уотерспун.
Относительно викария никакой ошибки быть не могло; он носил шелковый иссиня-черный котелок, края которого загибались. Трудно было не узнать его пышные, тщательно ухоженные усы на щеках, шевелившиеся в такт дыханию.
Второй, мистер Сторк, носил фетровую шляпу, его рыжие волосы выбивались из-под нее и спереди, и сзади; когда он поднял голову, Джозеф Леверидж отчетливо увидел заостренный кончик его носа. На голове третьего, мистера Уотерспуна, имелась приплюснутая коричневая шляпа; он сидел, глядя в землю, зажав ладони рук между коленями, весьма удрученный.
Мистер Уотерспун жил в Саунтоне с матерью и тремя сестрами; мать его была вдовой офицера, перешедшего в лучший мир и оставившего семью без должного обеспечения. Он был приятным человеком, отличным игроком в лаун-теннис, крокет, гольф, бадминтон, бильярд и карты. Ему было около тридцати, а он все еще не подыскал себе занятия. Мать нежно, а сестры в довольно резкой форме увещевали его взяться за ум и начать зарабатывать. Поскольку, после смерти матери, он больше не сможет рассчитывать на ее пенсию, и уж тем более - на средства сестер. Он всегда отделывался обещаниями. Иногда, правда, он действительно отправлялся в город в поисках работы, но неизменно возвращался с одним и тем же результатом: без места и с пустыми карманами. Его веселость, добродушие, нравились всем; он был душой любой компании, и это страшно огорчало мать и приводило чуть не в бешенство его сестер.
- Будем откровенны, - сказал сам себе мистер Леверидж, - мне совсем не улыбается встретиться сейчас со всеми троими сразу. Действительно, я довольно точно обрисовал их в своем романе, и вот - они готовы предъявить мне счет за содеянное. Пожалуй, лучше будет выйти из дома через черный ход.
Не позавтракав, Джозеф бежал. Стремясь избежать встречи с поджидавшими его тремя джентльменами, он вышел через черный ход и спустился к реке. Здесь были приятные зеленые лужайки, с проложенными через них дорожками для прогуливающихся, удобные скамейки. Место, как надеялся мистер Леверидж, не слишком многолюдное, чтобы он смог переждать полчаса, остававшихся до начала работы в офисе. Там он, скорее всего, встретиться с "боссом"; но все-таки лучше было встретиться с ним в привычной обстановке и наедине, нежели в сопровождении еще двух джентльменов, имеющих к нему аналогичные претензии.
Усевшись на скамейку, он задумался. Он не курил; обещав своей маме избежать этой вредной привычки, он строго следовал данному ей слову.
Как ему следует поступить? Он оказался в серьезном затруднении. Можно ли договориться с издателем, чтобы он изъял книгу из продажи и вернуть ему пятьдесят фунтов? Вряд ли это возможно. Он ведь сам передал ему все права на издание романа, и тот уже вложил значительную сумму в бумагу, печать, рекламу и распространение.
Тяжелые мысли разом улетучились, когда он увидел направлявшуюся к нему мисс Асфодель Винсент. Ее шаг утратил легкость и изящество. Минута или две, и она окажется рядом с ним. Соизволит ли она заговорить? По отношению к ней, ему не в чем было себя упрекнуть. Она была героиней его романа. Ни единым словом он не бросил тень на ее характер или поведение. Он вывел ее как идеал англичанки. Она может быть польщена, но ни в коем случае не обижена. Хотя, все-таки, он нисколько не приукрасил ее, - он описал ее такой, какая она была на самом деле.
Приблизившись, она, наконец, заметила нашего автора. Но не ускорила шаг. Ее движения были странно вялыми, в ее взгляде отсутствовала былая живость.
Как только она поравнялась с ним, Джозеф Леверидж вскочил и снял шляпу.
- Я не думал, что вы так рано выходите на прогулку, мисс Винсент, - сказал он.
- Ах! - сказала она. - Я рада встретить вас здесь, где никто не сможет нас подслушать. У меня есть кое-что, о чем я хочу поговорить с вами. Пожаловаться на нанесенный мне ужасный ущерб.
- Это честь для меня! - воскликнул Джозеф. - Если я могу чем-нибудь облегчить ваше горе, исправить допущенную по отношению к вам несправедливость, - достаточно всего одного вашего слова.
- Вы ничего не сможете сделать. Невозможно изменить то, что было сделано. Вы изобразили меня в вашей книге.
- Но, мисс Винсент, - горячо запротестовал мистер Леверидж, - даже если и так, то что в этом плохого? Я писал о вас только хорошее, не позволив себе ничего лишнего.
Отнекиваться, что книга написана не им, уже не имело никакого смысла.
- Может быть, так, а может - и нет. Тем не менее, вы допустили известные вольности, когда описывали меня на страницах своего романа.
- Вы узнали себя?
- Конечно; та, кто в нем изображена, - это я.
- Но ведь вы же находитесь здесь, возле вашего скромного слуги!..
- Это всего лишь пустая внешняя оболочка. Вся моя индивидуальность, то, что составляло мое эго, - я сама, - отнято у меня и перенесено в вашу книгу.
- Этого не может быть!
- Но это так. Я чувствую, что это именно так; так, наверное, чувствовала себя моя кукла, когда, - помню, в раннем детстве, - она разорвалась и из нее вылезла солома; она висела, словно тряпка. Но вы изъяли из меня не солому, вы изъяли из меня то, что составляло мою личность.
- В моем романе действительно есть персонаж, списанный с вас, но ведь вы сами... вы сами здесь, - продолжал настаивать мистер Леверидж.
- Всего лишь пустая оболочка; в то время как лучшая моя составляющая, определяющая мою мораль и интеллект, оказалась вынута из меня и помещена в вашу книгу.
- Это невозможно, мисс Винсент.
- Я постараюсь объяснить вам, - сказала она, - что именно я имею в виду. Если я срываю альпийскую фиалку и кладу ее между страниц книги, она высыхает и становится годна лишь для гербария. Это уже не тот цветок, который благоухал на альпийском склоне.
- Но, послушайте... - пролепетал мистер Леверидж.
- Нет, - прервала она его, - не пытайтесь меня разубедить. Нельзя находиться в одно и то же время в двух разных местах. Если я нахожусь в книге, то не могу быть здесь; здесь - пустая оболочка, там - живая я. Вы унизили меня, мистер Леверидж. Благодаря вам, я опустилась до уровня тех девушек, - из известных мне, - которые ничем не занимаются, у них нет определенных жизненных принципов, ни самостоятельного мнения, они ни о чем не думают. За исключением, конечно, того, что сегодня модно надевать; они лишены того, что некоторые называют моральным духом, но я бы назвала проще - характера. Вы лишили меня этого, поместив в свою книгу. Отныне я - пустая оболочка, способная всего лишь дышать, но не способная ни принимать решения, ни мыслить - легкая добыча для любого искателя приключений.
