Как-то у меня в квартире раздается звонок, в трубке абсолютно незнакомый мужской голос:
— Привет, Борис, узнаешь? Это я, Журавлев, режиссер из Москвы... (я мучительно пытаюсь припомнить человека с этой фамилией) Да ты меня знаешь, увидел бы — бросился целовать. Ладно, слушай, я к тебе по делу. Я сейчас в Америке, хочу здесь поставить фильм.
— Очень перспективная идея, — промямлил я, чтобы хоть что-то сказать.
— Конечно. Сценарий у меня есть, режиссер я, так что успех, сам понимаешь, обеспечен. Тут есть одна проблема: меня здесь никто не знает, и я на хуй никому не нужен.
— А там? — робко поинтересовался я.
— Тоже.. Да не в этом суть, хули там делать. Слушай, у меня к тебе просьба: я сейчас еду в Лос-Анджелес, позвони в Голливуд Шону О'Коннори, скажи, приехал Журавлев — такое, мол, не каждый день бывает — собирается ставить фильм; пускай он поможет, свяжет с кем надо, ну, ты сам знаешь.
— Да мне ничего не стоит ему позвонить, но это бессмысленно: его же застать невозможно, он бегает по Голливуду, как сумасшедший. Я тебе так скажу — езжай в Голливуд, разыщи Шона и скажи, что ты от Сичкина — все, что тебе нужно, он тут же сделает. Кстати, скажи, что ты его займешь в эпизоде — знаешь, как он обрадуется!
— Да я его с удовольствием займу! Ну все, я поехал. Спасибо тебе большое, Борис, до встречи.
Больше я о нем не слышал.
Гениальный антрепренер и продюсер Эдуард Смольный в полной мере оправдывает поговорку "волка ноги кормят". Если он утром вылетает в Харьков, это не означает, что он не может вам позвонить вечером из Комсомольска на Амуре. Как-то он пытался со мной связаться, когда я был в поездке, по пять раз в день звонил и разговаривал с сыном Емельяном, каждый раз из другого города. Под конец Емельян удивился: "Эдуард Михайлович, вы что, инспектируете границы?" За десять дней Смольный несколько раз по периметру объехал Советский Союз. Не то что застать его дома, но просто узнать, в каком он городе (а после развала Союза и стране) невозможно. Признавая это, Смольный мне сказал: "Борис, если я тебе буду нужен, звони маме — мама всегда знает, где я". Он мне понадобился, я позвонил маме и спросил, где Эдик.
— Последний раз я видела Эдика в роддоме, — ответила мама.
Когда у Иосифа Кобзона были какие-то мелкие неприятности: американцы не дали ему въездную визу, обвинили в связях с русской мафией, Смольный был страшно возмущен этой несправедливостью и очень переживал. В Нью-Йорке живет бывший администратор ансамбля "Березка" Илья Красильников. Красильников был сильно болен, и на утро ему предстояла сложная операция. В 3 часа ночи из Москвы ему позвонил Смольный и сказал, чтобы он не волновался, так как у Кобзона все в порядке. Илюша тут же перезвонил мне, разбудил и сообщил, что у Кобзона все хорошо, так что я могу не волноваться. Это стало нашим рефреном: если у кого-то случается неприятность, мы говорим:
— Не волнуйся — у Кобзона все хорошо.
Во время гастролей по России мои концерты проходили с показом фрагментов из кинофильмов, где я участвовал. В одном из залов Челябинска не было кинобудки, и фрагменты можно было показывать только из зала, однако администрация была категорически против, т.к. это противоречило правилам пожарной безопасности. Администратор Эдуард Смольный привез все пожарное начальство, клялся, что пленка не горит, никакой опасности нет и решил доказать это наглядной демонстрацией.
— Пожалуйста, смотрите, — сказал Смольный и поднес к пленке горящую спичку. Пленка вспыхнула, как порох, сожгла главному пожарнику роскошные запорожские усы, вслед за чем огонь перекинулся на бархатную обивку кресел. Все бросились на борьбу с огнем. В результате народ победил, но партер зала выгорел дотла.
В дальнейшем в аналогичных ситуациях Смольный продолжал клясться, что пленка не горит, но уже не демонстрировал.
На концерте в Омске Смольный, как только он умел, объявил мое выступление, закончив:
— Когда Чарли Чаплин увидел Бориса Сичкина, он сказал: «Таким артистам я аплодирую стоя!» Встречайте — Борис Сичкин!
Весь зал встал и аплодировал стоя 10 минут. Директор омской филармонии Юровский услышал об этом и скептически говорит Смольному:
— Что-то такое, мне говорили, вчера на концерте зал встал и стоя аплодировал Сичкину. Что-то мне в это не верится, какая-то дешевая байка.
— Хорошо, — ответил Смольный. — Спорим на 1000 рублей. Если сегодня на концерте хоть один человек не встанет, вы выиграли.
По совместительству Юровский был руководителем омского хора (100 человек) и предупредил, что если кто-то из них встанет — за рубеж не едет.
Вечером концерт, в зале весь омский хор и Юровский.
Смольный снова на крещендо выдает речь:
— ...Встречайте — Борис Сичкин!
Весь зал встал, встал весь омский хор и Юровский. Отдавая деньги, Юровский сказал Смольному: «Вы — авантюрист!»
—- Почему? — ответил Смольный. — Для вас же это было беспроигрышное пари. Вы тоже были в зале, могли не встать и выиграли бы.
— Да? Вы Омска не знаете. Вы не представляете, как бы меня били.
О глухом эмигранте:
— А как он общается на английском?
— Обычно — на пальцах. Правда, говорит с сильным акцентом.
Эс Эс: на немецком — род войск; на еврейском — кушай, кушай; на английском — дважды жопа.
Старые курвы не дают жить не потому, что они старые, а потому, что они курвы... при этом еще и старые.
Известный московский психиатр Валентин Воробьев после перестройки решил открыть свой бизнес — частную клинику для душевнобольных. Звонит мне в Нью-Йорк и говорит:
— Борис, приезжайте — будем все вместе заниматься бизнесом.
— ??? Валя, спасибо, но какое мы имеем отношение к психиатрии?
— Ну как ты не понимаешь! Я — врач, моя жена — медсестра; поскольку она балерина по профессии, она это может делать в танце; сумасшедшие танцуют и поют в хоре, Емельян им аккомпанирует, Галя — балетмейстер, а ты нам всем ставишь программу.
Я еще долго после звонка не мог успокоиться, представляя себе этот сумасшедший дом — самый веселый сумасшедший дом в мире.
На Западе работал журналист Илья Сруль. Как выяснилось, это был его псевдоним.
Муж, уезжая по бизнесу в Россию, спросил у жены:
— Что тебе привезти?
— Привези то, чего нет на Западе. . И он привез клопов.
Мне звонит писатель и режиссер Ярмолинский.
— Але, Борис Михайлович, здравствуйте. Я только что прочитал вашу книгу — это чудо, я получил колоссальное удовольствие. (К сыну) Слушай, ты не мог бы сделать этот кошмар потише — я разговариваю по телефону... что значит, не пошел бы я на хуй?... Да ты знаешь, с кем я говорю? Это же гениальный артист — Борис Сичкин, Буба Касторский!.. Что значит, не пошли бы мы оба на хуй?.. Да как ты можешь, это же гордость нашей иммиграции, наш Чарли Чаплин., что значит, мы тебе все вместе с Чаплиным остоебенили?.. Что?.. Пока я тут... собака усрапась? Борис Михайлович, я вам позже перезвоню, пока я тут с вами пиз... пока мы разговаривали, собака усрапась.
Одна иммигрантка в гостях говорит:
— Я, слава Богу, приехала с языком.
— Да, — горестно вздохнул ее муж. — С вот таким, — и опустил руку до пола.
— Как вам Америка?
— Вообще-то неплохо, но слишком много американцев.
О критиках
От страсти извозчика и разговорчивой прачки Невзрачный детеныш в результате вытек Мальчик не мусор — не вывезешь на тачке Мать поплакала и назвала его критик Когда он вырос приблизительно с полено...
Их не любят. Если появляется хорошая рецензия, говорят — заказная, за нее уплачено. Плохая — провокатор, написал, чтобы опорочить иммиграцию, и вообще дурак и сволочь. Вероятно поэтому в последнее время мне стали попадаться рецензии, в которых критики пытаются угодить и нашим и вашим: мол, вроде-то было хорошо, но могло бы быть лучше, но и так неплохо, конечно, если бы не это и это. Мысль правильная, но делают это они пока неумело, робка; поэтому я хочу им (критикам) помочь и предлагаю свой вариант рецензии, который в дальнейшем можно использовать как образец.
