Миссис Шеперд упорно не признает за собой никакой вины. Но мне кажется, она рада, что я пришел. Я представляюсь под-иерофантом Церкви тяжеловооруженного Христа. Дейв представляется юридическим консультантом под-иерофанта Церкви тяжеловооруженного Христа. Я надел свой единственный приличный костюм, но святость я не излучаю. Мельком взглянув на свое отражение в стеклянной двери, я понимаю, что похож на владельца прогоревшего клуба (что, безусловно, не может не радовать, если учесть, что я был совладельцем феерически прогоревшего клуба). Дейв похож на гангстера-психопата, которому светит пожизненное заключение по статье за убийство при отягчающих обстоятельствах.
Однако инспектор проявляет терпимость. Он улыбается Дейву той самой улыбкой “мы все про вас знаем”. Миссис Шеперд взяли с поличным на кладбище Вудлон.
Теперь понятно, откуда миссис Шеперд брала цветы, которые приносила в церковь. Воровала их с кладбища. Скорее всего это сошло бы ей с рук, если бы в преддверии Рождества она не решила спилить маленькую молодую сосну – тупым электрическим ножом для разделки индейки.
Я вижу, что даже Дейв – человек, который занюхивает кокаин с капота полицейской машины – этого не одобряет. Так и вправду нельзя. Я не верю в Бога. Во всяком случае, не верю в некую высшую разумную силу, которую сильно волнует, ешь ли ты устриц и прочих моллюсков и какой рукой вытираешь задницу. Но если жизнь после смерти действительно существует и каждому воздается по делам его… Ты обворовывал мертвых, срал в душу скорбящим? У тебя могут быть очень большие проблемы. Будь я Господом Богом, я бы точно брал на заметку все подобные проявления человеческой низости.
Разумеется, у них нет доказательств, что это именно миссис Шеперд воровала цветы с надгробий на протяжении последних двух лет, хотя смотрители кладбища уже давно знают ее в лицо, а сама миссис Шеперд, к несчастью, не может назвать ни одного из усопших, чьи могилы она якобы навещает. Но полицейским нужна отчетность, чтобы все видели, как усердно они работают и противодействуют воровству, и поэтому миссис Шеперд предлагают сознаться, упирая на то, что чистосердечное признание облегчит ее участь, и у нее будут реальные шансы отделаться легким испугом, в худшем случае – общественным порицанием.
– Но иерофант говорил, что так можно. Я бы сама никогда не додумалась. Это он мне велел, – заявляет миссис Шеперд, предавая хорошего человека без малейших сомнений, не говоря уже об угрызениях совести. Меня всегда восхищали такие люди. В смысле, это ведь тоже надо уметь. И не каждый на это способен. – И вы тоже мне говорили, что это можно, – добав-ляет миссис Шеперд, обернувшись ко мне.
Я сражен наповал.
– Это прискорбный… прискорбный случай прискорбного недоразумения… недопонимания… в прискорбном смысле, – резюмирует Дейв. – Инспектор Блейн, а вы любите Майлза Дэвиса?
Мы покупаем пачку билетов на “Спасателей на ринге”, ежегодное благотворительное мероприятие, боксерский турнир между сборными полицейского управления и пожарной команды. Пройдоха Дейв сердечно прощается с инспектором и обещает презентовать ему неизвестные записи Майлза Дэвиса, не выходившие на официальных альбомах – композиции того периода, когда Дэвис был сутенером своей жены.
– Вам нужно это послушать. Майлза Дэвиса вообще нужно слушать как можно больше. Да! Я запишу вам сборник. Ну, что? Пойдем чего-нибудь выпьем?
Я пытаюсь придумать какие-нибудь убедительные отговорки.
– Нет, нет, нет. У меня сегодня день рождения. Я хочу выпить в приятной компании. Так что пойдем. Это будет твой подарок.
Дейв тащит меня в свой любимый бар с длинным названием “Три писателя тратят последние деньги”. Когда ты почти ничего не ешь и вообще не употребляешь спиртное, в этом есть свои плюсы. Но есть и очень существенный минус: если ты все-таки выпьешь, тебя развезет с одной рюмки. Я хочу взять минералку, но Дейв упорно настаивает на том, что в его день рождения мы будем пить “Барбанкур”. После трех порций рома я превращаюсь в аморфную массу, отдаленно похожую на человека. Дейв читает мне лекцию по истории Гаити в период с 1920-го по 1935-й год. Он говорит вдохновенно и громко, но я не особенно прислушиваюсь. Потом мы знакомимся с приятной улыбчивой дамой, у которой своя небольшая фирма – она занимается продажей разделительных подушечек для педикюра, – и Дейв заставляет меня выпить еще два стакана рома.
Когда сидишь выпиваешь с приятелем в модном баре, ты уж никак не ожидаешь, что тебя прикуют наручниками к арматуре. Вот почему я не сразу соображаю, что происходит, когда Дейв надевает мне на запястье наручник и пристегивает к фигурной чугунной решетке, окружающей нашу кабинку. Видимо, это какой-то прикол. Я жду объяснений.
– Признавайся, – говорит Дейв. – Ведь ты собирался сбежать домой.
Да, я думал об этом. Хотя, если вспомнить мою кровать и вообще всю обстановку, а вернее, отсутствие таковой, понятие “дом” как-то теряет свою привлекательность. И тем не менее я собирался дождаться, когда Дейв пойдет в туалет, и потихонечку смыться: то есть, рвануть со всех ног на улицу и поймать такси. Мне не очень понятно, зачем ему надо, чтобы я непременно остался с ним. Дейв – из тех компанейских парней, которые входят в бар и уже через десять минут непринужденно болтают со всеми, кто там сидит.
– Насчет дня рождения ты сочинил? Он у тебя не сегодня, да?
– Ну, да.
– Зачем ты меня приковал наручником?
– С тобой приятно общаться. Приятная компания – это большая редкость. Хотя конкретно сегодня ты меня огорчаешь.
Какой-то мужик лет шестидесяти с небольшим – крепкий, широкоплечий, с помятым лицом – пристально смотрит на Дейва.
– Вы, случайно, не бывший боксер?
Дейв кивает, и Майк подсаживается к нам за столик. Майк приехал в Майами из Саванны, специально чтобы посмотреть на мемориальную доску на дверях помещения бывшего спортзала на Пятой улице. Этот зал, судя по разговору Дейва и Майка, в свое время был очень известен в боксерском мире.
Мне удивительно, как при таком тусклом освещении, под оглушительный грохот музыки, в клубах сигаретного дыма, Майк сумел распознать в Дейве бывшего боксера – притом, что Дейв сидит в полумраке, пьет ром “Барбанкур”, читает мне лекцию по истории торговых тарифов на Карибах в период с 1880-го по 1932-й год и никак не проявляет себя в качестве бывшего профессионального спортсмена. Но Дейв ни капельки не удивлен. Они с Майком обсуждают историю бокса и вспоминают боксеров-тяжеловесов, блиставших на ринге с 1947-го по 1974-й год.
Бокс – это не просто вид спорта. В каком-то смысле это религия. Любители гольфа могут часами рассказывать о Шотландии и о сплавах, которые используются в их клюшках, но, по сути, все это скучно и мало кому интересно. Но бокс – совершенно другое дело. Может быть, потому что он требует жертв. Я знал людей, занимавшихся боксом. У них у всех были травмы: легкие контузии, сломанные носы, рассеченные брови, которые им зашивали. И тем не менее они продолжали заниматься боксом. Есть в этом что-то от темного культа с добровольными человеческими жертвоприношениями.
Дейв возвращается к прерванной лекции по истории Гаити с 1780-го по 1815-й год. Потом переходит к политической истории Колумбии в период с 1920-го по 1952-й год. Говорит очень подробно, со знанием дела. В бар входит тихий китаец, продающий пиратские DVD, в связи с чем разговор переходит на обсуждение, какая из биографий Боба Дилана может считаться лучшей и нужен ли Майку сборник Фрэнка Синатры. В процессе Дейв успевает поругаться с каким-то ямайцем.
– Пока ты пялил свою сестрицу в зарослях сахарного тростника, мы читали Пруста.
Майк работает в небольшой фирме, производящей устройства возврата мячей для гольфа. Мне интересно, нет ли у него с собой образцов продукции, потому что мне еще не попадалось устройство возврата мячей, которое бы работало нормально. Я надеюсь перевести разговор на интересную мне тему, поскольку у нас уже вроде как установился какой-то контакт, хотя Майк сидит со скучающе-кислым видом, что дает основания предположить, что никаких щедрых даров не предвидится.
