А сейчас выборы показали, что у нас двадцать пять процентов по-настоящему бедных и старых.
Как их ни убеждали, как их ни агитировали.
Нет. Мы бедные и старые. И назад не хотим, и вперед боимся, и на Западе нас не берут, и на Востоке нам не рады.
Ну давайте тогда здесь, на родине, в виде КПРФ и посидите.
Как всегда, у бедных и нищих никакой программы – кроме как отобрать.
Да только кто же им отдаст.
Значит, двадцатипятипроцентной руганью на четыре года мы обеспечены, включая слова:
Главам оппозиции приходится много врать, от этого они быстро и крупно сердятся и отказываются являться на дебаты.
Хотя потом оказывается, что они много ездили и много дебатировали. И где-то кому-то показывали свою команду и свою программу. Хотя не видно даже тех, кто их видел.
И все-таки сплошное вранье ради места в парламенте понять можно. Даже автору предлагали – вы сатирик, вам место в оппозиции.
– Вступайте в блок – зарплата, машина, гараж, квартира.
– Так я это и сейчас имею.
– А будете иметь официально, ругая и понося режим, который:
– И хватит вам слоняться, выступать и переживать: придут – не придут. У вас будет постоянное место на экране, кабинет и микрофон. И страна, которая не может не прийти. Куда ж она денется? Придет. А нищие и бедные будут всегда, – говорят они.
– Да, – думаю я, и это же говорю. – Да… Сколько артистов и обозревателей в парламенте. Где хоть слово ихнее? Где хоть речь? Хоть совет, я уже не говорю о результате? Где?..
– Да, – думаю я, и это же говорю. – Да…
Так хоть я сниму с вас заботы обо мне.
Хоть я буду жить не за счет тех, кого защищаю.
Пусть мой дом и крыша стоят на смехе, а не на слезах.
И в глазах моих нет ненависти.
А когда о бедных говорят, то лицо почему-то в сторону богатых, и в глазах ненависть.
И ничего это не дает, так как бедные видят твою спину и не слышат.
Повернись и говори.
Стань лицом к тому, ради кого… И у тебя автоматически поменяется текст.
И ты не будешь:
Ты спросишь просто и нормально:
– Почему, выезжая туда, вы готовы поменять профессию, характер, судьбу, вставая на рассвете, ложась в полночь.
Почему же здесь вы продолжаете жить так, как будто жизнь не изменилась?!
Не о себе говорю! Просто с ужасом вдруг подумал: довольно большая часть нашего населения полностью выключена из общественной жизни. Я бы даже сказал – часть народа. Может быть, худшая, но – наша.
Эти люди не смотрят телевидение, не читают газет. Не понимают разницы между центристами, не разбираются в нашей политике, в нашей экономике, не понимают ничего. Такие это люди.
Я говорю об умных людях.
Они не могут это слушать, не могут это видеть, не могут это читать.
Все! Все! Все! Эта категория вычеркнута из жизни. С ними надо что-то делать. Кто-то должен с ними поговорить. Может, даже президент. Я думаю, он соскучился.
Как можно слушать, говорят они, идиота, единственным достоинством которого является юный возраст?
Как можно разобраться в программах, где всюду укрепление государства и гибкая налоговая система. И что под этим и за этим стоит?
Как можно бывшего премьера судить по его делам, если он всю жизнь занимался тайным шпионажем, а Пушкина только по словам?
Мы, говорят они, не понимаем, что творится с президентом. Мы за него голосовали, говорят они, и, кстати, не жалеем, потому что до сих пор все равно кроме него никого нет, хотя и на его месте его тоже часто не бывает.
Он единственный, кого можно понять, невзирая на дикцию. Но как можно так лечить все руководство страны, чтоб они становились такими одинаковыми к своим годам? Нет ли там в Кремле других лекарств?
Нынешняя жизнь, говорят они, не дает нам повода для размышлений. Никто не разбогател благодаря уму.
Дурость, хитрость, жестокость, быстрота, вероломство и презентации переходят в баллотирование. Комментаторы омерзели до невозможности. Даже если у него дома библиотека или конюшня, или то и другое в одном помещении. Как они будут жить после выборов? Кто будет пожимать эти грязные руки?
Все остальное искусство и даже литература с ее провайдерами, криэйтерами, пиарщиками и прочим отсутствием живых и здоровых напоминает больницу и вызывает сострадание, а не размышления.
То есть, говорят они, сегодня умных заменили сообразительные. Мы сегодня опять переживаем период, когда умные и начитанные пытаются это от всех скрывать, чтоб взяли на работу, наняли в гувернеры.
Любовь перешла в короткий, слабооплачиваемый секс при встрече и просто не нуждается в поэтическом описании.
Конечно, они сегодня не нужны. Они это и сами знают, потому что умны. Сегодня, говорят они, для нас ничего нет, ну просто не над чем подумать. Обогреватели под зад или охладители под затылок. Соревнование только по сбору горизонтальных благ.
Я сам пишу малограмотно, чтоб было понятно. Вот я и обращаюсь ко всем! Обратите внимание на умных жителей нашей страны, борющейся за пропитание среди сверхдержав. Они тоже люди. Ну нельзя так с ними все-таки, это они нам придумали оружие, которое, хоть и старое, но убивает и годится для национальной гордости. Это они нам придумали образование и литературу.
Всю старую жизнь их сажали и ссылали. Всю новую жизнь они не могут найти себе употребление. Лишние люди. Все, что поется и танцуется, не для них. Они, к сожалению, не могут смотреть даже разговоры со звездами, не говоря об их пении. Это пение они не могут видеть уже давно. А в этой беседе уже ведущий выглядит умнее, хотя это невозможно.
Они давно поняли, что борьба коммунистов и демократов – это борьба старых и молодых. Но есть же еще третьи. Это такая группа, что понимает все чуть раньше и не надеется на вопрос, как не надеется на ответ.
Когда говорят, что законы экономики у нас не работают, потому что такая ментальность… Почему же они работают в Японии, где уж такая ментальность?! И есть ли ментальная арифметика, или русская тригонометрия? И если законы экономики для разных народов разные, почему все-таки для большой группы народов они одинаковые?
А пока мы придумаем свои, останется ли кто-нибудь, для кого это все… и так далее.
Под загадочным словом «ментальность» скрыто все, что хотят скрыть. Ни один самолет не взлетит, если у него будет специальный ментальный мотор. В авиации разных стран есть что-то общее. На русском ментальном керосине летают все. Но держаться за ментальность, чтоб оставаться всю жизнь голодными и босыми, нам бы не хотелось, и там должны быть еще какие-то законы, чтоб не голодать на черноземе. Потому что есть еще Израиль с совершенно жуткой еврейской ментальностью. Однако там на камне и песке все растет, и настолько, что они своей безвкусной клубникой всю Америку запрудили. И сами жрут. И если есть у нас сегодня национальная идея – так это как раз пообедать для начала. Перед разработкой особых наших законов.
А что касается растений, то у нас люди живут по их законам: вырос, пошумел, скосили. А растения не выживают.
То, что умные сегодня не нужны нам, это факт. Хуже, если мы им не понадобимся.
Сколько мы тогда сумеем одалживать? Сколько пользоваться тем, что ими создано?!
Молодые, агрессивные, с проблеском и спецсигналом для прохода толпы насквозь, задохнутся среди себе подобных. Не будем позориться, оценим сегодняшнее телевизионное быдло и газетную бурду, и кроме стариков, которым уже никто не поможет, кроме их детей, вспомним и еще об одних, нуждающихся в сострадании и государственной поддержке.
В конце концов это меньшинство и образовывает большинство и заслуживает того, чтобы знать, кто чего хочет от этой страны.
Погоня только за голосами или за головами тоже?!
Целую и жму,
ваш Жванецкий.
Наши люди стремятся в Стокгольм (Лондон и так далее) только для того, чтоб быть окруженными шведами.
Все остальное уже есть в Москве. Или почти есть.
Не для того выезжают, меняют жизнь, профессию, чтоб съесть что-нибудь, и не для того, чтоб жить под руководством шведского премьера…
Так что же нам делать?
Я бы сказал: меняться в шведскую сторону. Об этом не хочется говорить, потому что легко говорить.
Но хотя бы осознать.
Там мы как белые вороны, как черные зайцы, как желтые лошади.
Мы непохожи на всех.
Нас видно.
Мы агрессивны.
Мы раздражительны.
Мы куда-то спешим и не даем никому времени на размышления.
Мы грубо нетерпеливы.
Все молча ждут пока передний разместится, мы пролезаем под локоть, за спину, мы в нетерпении подталкиваем впереди стоящего: он якобы медленно переступает.
Мы спешим в самолете, в поезде, в автобусе, хотя мы уже там.
Мы выходим компанией на стоянку такси и в нетерпении толкаем посторонних. Мы спешим.
Куда? На квартиру.
Зачем? Ну побыстрее приехать. Побыстрее собрать на стол.
Сесть всем вместе….
Но мы и так уже все вместе?!
