Тут жена Чешуёва вышла в коридорную темень, вернулась и принесла использованный трамвайный билет.
— Вот, — сказала с налетом иронии жена Чешуёва, — вот достаточное пространство бумаги, чтобы уместить на нем столбиком фамилии всех, кто изнывает ссудить нас деньгами.
И Чешуёв поник головою, признав, что все их знакомые — не денежные мешки.
В этот миг и раздался сильный короткий грохот. То забытый родителями Николай Чешуёв о стальную стену жилища разгрохал копилку «Крокодил Гена и Чебурашка».
Молча смотрели родители на своего Николая. А он, собрав с пола деньги, принес их на стол вместе с фаянсовыми ушами любимого персонажа.
— Пожалуйста, — сказал Николай Чешуёв. — И не будем вешать носы.
— Есть начало, — озирая кучку монет, сказал отец-Чешуёв. — Начало положено. Ты настоящий человек, мой сын. Будем считать, что один квадратный дециметр жилплощади мы уже оплатили.
* * *— Пищи, пищи тебе принесла. Голодом сидишь, — сказала Чешуёву, входя без стука, соседка Констанция Викентьевна, повар-супник. — Корпишь, а кушать забыто.
— Я ничего, — разогнулся над столом Чешуёв. — Полторы тыщи на взнос наработать осталось. Кантаты три перепишу, да ораторию «Плавься!» из цикла «Домна» в восьми экземплярах — как раз и оно.
— Вы себя берегите, — сказала повар-супник. — Нам тут, пяти остальным звонкам, можно дожидаться жактовского жилья, нам торопиться некуда, малых деток нету, но все же нельзя вам такой воз на себя взваливать, до такого поздна работать. И Зои нет по сю пору.
— Спасибо вам за сердечие, Констанция Викентьевна, — сказал Чешуёв. — Но ничего, мы выдержим, мы пока молодые.
— Дай вам бог, — осенила Чешуёва повар-супник, и он, обвязавши шарфиком шею, поехал встречать жену Зою с четвертой ее на дню, самой поздней работы, так как с утра Зоя работала в поликлинике, производила массаж ревматикам и растяженцам, затем Зоя бежала на вторую работу — разогревать и готовить к выходу солисток балета, затем Зоя на такси летала по частным вызовам, массируя послеродовым дамам груди для предупреждения болезни мастита, затем, уже совсем ввечеру, ехала Зоя на главный ежедневный визит — к человеку, который всю жизнь был маленьким служащим и вдруг был двинут в громадные. Но за годы, что тот человек провел в мелких служащих, у него развилась осанка вздетого на крючок червяка, и это теперь никуда не годилось, и Чешуёва Зоя, высшей квалификации массажистка, взялась создать руководителю горделивость осанки, для чего годилась только та система массажа, что применяли к последнему эмиру Бухары Олим-хану, именно же: множественное хлестание крест-накрест по ягодицам пластиной китового уса, затем проведение куском мыла «Оникс» вдоль шишковатого позвоночника руководителя, а после влезанье с табурета ему на шею, чтобы скатиться на пятках вдоль намыленного позвоночника и фундаментально размять позвонки.
И за месяц ответственной этой и — как вначале казалось — бесперспективной работы саксауловый скрюченный позвоночник руководителя распрямился почти в молодой бамбук, и благодарный руководитель, помимо солидной оплаты, твердо обещал внедрить Чешуёвых в кооператив «Квартет», подведомственный ему.
С ночной улицы Герцена, где проживал руководитель, и забирал жену уже месяц наш Чешуёв, и бережно вел ее под руку, и спрашивал-утверждал ласково: «Устала», — а она говорила: «Не с чего. А вот ты — ты устал», — а Чешуёв, который вообще был гордец и настаивал, что в лексиконе настоящего мужчины наотрез не должно быть слова «устал», тем более — «как собака», или «до чертей», или «с ног валюсь», возмущенно говорил: «Я устал. Что за чушь!»
И так, очень взаимно нежные, строя различные прожекты, обсуждая преимущества ленинградского полиэфирного лака перед московским таким же лаком для покрытия пола, они пересекали город, входили в родимую подворотню, и традиционно из-за контейнеров с мусором выходил им встреч рослый юноша, опалял их жарким дыханием, будто змей-горыныч, опившийся немарочных дешевых портвейнов, и говорил:
— Кык вмажу в мозговину гитарой!
И тут второй юноша выступал из мрака, увещевая:
— Вить! Вить! Ведь свои. Чешуёв это с бабой своей. В сейфе они проживают, в третьем парадном. Ну, чего ты встал, Чешуёв, проходи, а то я за него не ручаюсь.
— Спасибо вам, молодежь, — от имени жены и своего лично благодарил Чешуёв, и шли супруги к себе, Зоя ложилась спать, а муж до рассвета писал партитуру оратории «Плавься!», и лишь изредка из-под чертежной лампы бросал взгляды на жену и на сына, сын спал спокойно, с приоткрытым розовым ртом, а жена во сне все искала натруженными руками прохладные места на подушке, а их уже, этих мест, не обнаруживалось. Были израсходованы эти места.
* * *Наш человек Чешуёв вырос общительным и контактным, потому что рос он с замечательными людьми в коммуналке. Массу личных высоких примеров видел он перед своими глазами.
Кто преподал Чешуёву сольфеджио и азы музыкальной грамоты? Ныне покойный угловой жилец Вениамин Сергеевич Сидоров.
Кто заронил тягу к энциклопедизму в Виталия Чешуёва? Доцент Ю.Ф. Зет с супругой, проживающие на третьем звонке.
Кто научил его добросердечию, человечности и отзывчивости? Повар-супник Констанция Викентьевна Цапих.
И так далее, и мы благодарны за В. Чешуёва, гражданина, семьянина, коллективиста и труженика всем этим людям.
...В самой большой комнате коммунальной квартиры, где проживал Сайгак Нусратыч Кебеков, провожала Чешуёвых квартира. Были тут приставленные один к одному столы, и цветы гвоздики в двух чешских вазах, толстая белая скатерть, хрусталь, серебро — и все складчинное, ничего решительно чешуёвского.
И даже плакала Чешуёва Зоя от такой сердечности коммунальных жильцов, прикладывала руки к груди и твердила:
— Нельзя же, товарищи... Дайте нам чем-нибудь поучаствовать! — и пыталась распаковать какой-нибудь узел, но доцент Ю. Ф. Зет всякий раз брал ее за руку и говорил:
— Драгоценная Зоя, оставьте свои поползновения. Пусть вещи лежат спакованными. У меня опыт. Поверьте мне, как бывшему беженцу.
Даже к приготовлению пищи и сервировке стола не были допущены Чешуёвы. В комнате Сайгака Кебекова они сидели под большой манежной картиной, изображавшей Сайгака в расцвете лет, среди коней, пьющих воду из горной реки, и шестнадцати девушек, набирающих медными кувшинами воду чуть выше коней по течению. Так и сидела семья Чешуёвых, чувствуя себя несколько скованно, а готовила еду для церемонии Констанция Викентьевна Цапих, а носили блюда на стол две девушки, подготовляемые ушедшим на покой доцентом Ю.Ф. Зетом, ныне репетитором ускоренных программ, одна — в стоматологический вуз по разряду челюстно-лицевой хирургии, другая — в архитектурный.
Тамадой был, конечно, Сайгак Кебеков.
— Говорят, — прокричал Сайгак, — на свете есть много нац. Сайгак не знает. Сайгак видит в мире только две нац. Сайгак делит людей только на две нац. Первый нац — хорошие. Второй нац — плохие. Мы приходим к первый нац — нам всегда открыт дверь. Мы приходим к второй нац — там всегда закрыт дверь. Это значит — нет дома. Долой второй нац, Ура нац Чешуёвых!
И выпивали, и ели, и пели песни веселые, и одну чрезвычайно грустную про:
Уж вторый год сижу в централе,
В окно тюремное гляжу,
А слезы катятся, братишка, незаметно
По исхудалому мому лицу!
И все уже знали, что кооператив «Квартет» объединяет пайщиков «Зооветтеха», «Электроштабеля», рентгенологов организованных и всяких прочих людей, с бору по сосенке, среди которых и наш Чешуёв. Что на жеребьевке Чешуёвым достался девятый этаж. Что председатель правления — завотделом по борьбе с нашествиями амбарных вредителей из «Зооветтеха» и дважды болел туляремией как укушенный мышевидными грызунами. Что на такси к чешуёвскому дому никак не подъехать, потому что дорога идет под окнами гостиничного комплекса «Горняки», там из окон постоянно бросают пустую стеклотару, а один раз бросили даже диван, и даже с лежащим на нем человеком, так что таксисты боятся за сохранность машин.
И потом все стали жалеть, что такие чудесные люди, как Чешуёвы, вдруг снимаются и переезжают, что вообще переезд страшная вещь, отчего даже бытует мнение, что два переезда приравниваются к одному пожару, и потом встал вконец расклеившийся Чешуёв, и чуть не заговорился Чешуёв до того, что они с женой всех присутствующих любят так, что решили ордер сдать, остаться здесь снова и дело с концом.
И заговорился бы Чешуёв под всеобщие крики жертвенного возмущения, но спас дело телефонный звонок, и грубый голос спросил:
— Заказывали грузтакси? Выехаем!
Тут сделалось оживление, с трудом замяли неловкость и грусть, и все понесли во двор коробки, тючки, словом, скарб, и ко всему были приклеены квадратики лейкопластыря, и на квадратиках пером «рондо» красиво написано: «Обувь», «Стекло», «Наследие классиков» и все в этом роде.
