На первой же перемене, когда мы все выбежали из класса в коридор и стали по нему бегать, а Елизавета Петровна стояла у дверей класса и кричала: "Ребята, не носитесь сломя голову, вы переломаете себе ноги!
Ходите спокойно, отдыхайте", - ко мне подскочил Леня Селиванов и спросил:
- Ты привел свою парту в порядок?
- Как это? - спросил я.
- Как все делают. Я, например, и Сашка Чернов вырезали на партах свои имена, а Юрка Чиркин и Герман Штейдинг написали: "Недокучаев дурак". Надо сделать нормальные парты.
И во время большой перемены я остался один в классе, достал свой перочинный нож и довольно коряво, но все же понятно вырезал на крышке парты "В. Поляков" и рядом красным карандашом написал:
"А Недокучаев дурак". Парта стала выглядеть нормально.
Был урок родного языка. Елизавета Петровна затеяла диктовку. Она диктовала нам фразы, мы их записывали, а она обходила ряды парт и проверяла, как мы написали. И вот она подошла ко мне и начала проверять мой диктант. И увидела мою работу ножом.
- Эт-то что такое? - сказала она. - Кто тебе дал право портить школьное имущество? Ты дома тоже вырезаешь ножом на столах?
- Нет, - сказал я.
- Зачем же ты это сделал?
- Мне сказали, что так полагается, - ответил я.
- Кто это тебе сказал?
- Я не могу вам сказать.
- Почему?
Я молчал. Я не мог выдать товарища. Лучше пусть мне будет плохо, но я не выдам Селиванова, я не предатель.
Но тут Елизавета Петровна увидела надпись красным карандашом и сама покраснела.
- А это что такое? - воскликнула она.
Я молчал. Как я мог ей объяснить?
- За что ты оскорбил своего товарища? И почему ты думаешь, что ты умнее его?
- Я этого не думаю, - сказал я.
- Зачем же ты пишешь?
- Я хотел украсить свою парту.
- И ты думаешь, что грубые слова являются украшением?
Я опять молчал.
- Чтобы больше этого никогда не было! А эти надписи любым способом сотри. Чтобы я их не видела.
По окончании уроков я с трудом стер надпись. Но что делать с вырезанной ножом фамилией? Я замазал ее черным карандашом, и она немного потускнела, но все-таки читалась.
На следующий день Елизавета Петровна перед началом первого урока подошла ко мне.
- Твоя фамилия осталась на парте, - сказала она.
- Я ничего не могу с ней сделать. Она не убирается.
- Ну что ж! - оказала она. - Может быть, это даже не так плохо: по крайней мере, все теперь будут знать, кто портит школьное имущество.
О ДРУЖБА!
Я вышел из школы вместе с Леней Селивановым.
Примерно два квартала мы шли молча, а потом Леня сказал:
- Хочешь дружить?
- Конечно, - сказал я.
- А ты знаешь, что такое дружба? Это значит - всегда ходить вместе, не поднимать никогда руку раньше твоего друга, делиться всем: завтраком, конфетами, фантиками, защищать друг друга в бою и выполнять все просьбы.
- Я согласен, - сказал я.
- Тогда давай обменяемся ранцами.
- Но у тебя же нет ранца, - сказал я, - у тебя сумка, а у меня ранец из тюленьей кожи.
- Поэтому он мне и нравится, - сказал Леня.
- А что я скажу дома?
- Скажешь, что обменялся со своим другом.
- Мне не жалко, - сказал я, - но я боюсь папы. Он может не понять.
- Твой папа интеллигентный человек, он не может не знать, что такое дружба.
- Но он может не знать правил обмена.
- Ну, как хочешь. Только неужели тебе не стыдно, что ты носишь такой шикарный ранец, а твой друг ходит с такой задрипанной сумкой?
- Если у меня будут когда-нибудь деньги, я куплю тебе такой ранец.
- Пока ты накопишь деньги, мне отец купит.
- Вот и хорошо! - сказал я.
- Знаешь, кто мой отец? Он парикмахер. Это, конечно, хуже, чем врач или рабочий, но тоже не плохо.
У него знаешь кто стрижется и бреется? Народный артист Юрьев и писатель Шишков. Они к кому-нибудь не пойдут. Мой отец, может быть, даже лучший парикмахер на Петроградской стороне. А ты со мной не хочешь дружить.
- Я очень хочу, - оказал я. - Между прочим, мой отец лечит зубы артисту Самойлову и еще одной балерине...
- Ладно, - сказал Леня, - тогда давай поймаем по мухе и съедим их, чтобы закрепить нашу дружбу.
- Я не могу есть мух, - сказал я, - и люди не едят мух.
- Люди всё едят. Просто ты не умеешь дружить.
Важно только проглотить муху, а потом уже легко.
- Я не буду ее глотать.
- Всё! - сказал Леня. - Я с тобой больше не вожусь.
И он перебежал на другую сторону улицы.
Я был очень расстроен. Но я не мог отдать ему ранец, и я никак не мог съесть муху.
Впрочем, это не помешало нам вскоре стать большими друзьями.
ЗООЛОГИЧЕСКИЙ САД
Учительница Любовь Аркадьевна Раевская повела нас в Зоологический сад. Я уже был в нем десять раз с папой и с мамой, но я мог ходить в него сто раз и еще столько же.
Осмотр сада мы начали с верблюдов. Их было два.
Один одногорбый и один двугорбый. Оба они важно ходили по вольеру, хвастая своими горбами, нахально задирая головы и степенно переставляя ноги.
Бобка Рабинович подошел вплотную к сетке вольера и показал верблюду язык. Верблюду это, конечно, не понравилось, и он плюнул в Бобку.
- Точь-в-точь дворник нашего дома, - сказал Бобка. - Он также плюется.
Рядом были размещены яки. Огромные, неуклюжие, волосатые, с большими головами и толстыми рогами. Они стояли в своих вольерах и сонными глазами смотрели на нас, не проявляя к нам никакого интереса.
А рядом бегала маленькая, худенькая антилопа.
Пробежав несколько кругов по вольеру, она останавливалась, потом, изящно изогнувшись, делала прыжок и убегала в открытую дверь своего помещения.
- Совсем как Танька Чиркина, - сказал Селиванов. - Так же скачет без толку.
Таня Чиркина немедленно обиделась.
- Любовь Аркадьевна! Селиванов обозвал меня антилопой.
- Я ее не обзывал, а только сказал, что она похожа на антилопу.
- Это не обидно, - сказала Любовь Аркадьевна, - антилопа - красивое, грациозное животное.
- А он сказал, что я так же скачу без толку...
- А ты не скачи без толку, - сказала Любовь Аркадьевна.
Мы перешли к обезьяньим клеткам.
Здесь было много народу, и все смеялись, глядя, как обезьяны кривляются, чешут головы и играют своими хвостами.
- Вот эта желто-зеленая очень похожа на мою двоюродную тетю, - сказал Боря Смирнов.
- Как тебе не стыдно сравнивать обезьяну со своей тетей! - сказала Любовь Аркадьевна.
- А чем я виноват, если она так же крутится перед зеркалом и строит рожи?
- Все равно нельзя.
Мы не поняли, почему нельзя, и пошли дальше.
Миновав клетку с птицами, в которой стоял на одной ноге марабу, безумно похожий на нашего преподавателя географии, мы подошли к огражденному барьером вольеру, в котором возились медведи. Павлуша Старицкий, чтобы лучше было видно, залез на барьер, но засмотрелся, потерял равновесие и упал в вольер.
Мы все в ужасе закричали, Любовь Аркадьевна заметалась возле барьера, тоже закричала, и служитель Зоосада, бородатый старик, со словами "вот, пожалуйста!" побежал куда-то.
Между тем большой черный медведь пошел к лежащему в страхе Павлуше.
Мы все замерли.
- Лежи и не двигайся! - кричала Любовь Аркадьевна.
- Не поднимайся! - кричали мы.
Медведь подошел к Старицкому, обнюхал его и положил на него свою лапу.
- Мама! - : закричал Павел.
Но тут медведь увидел лежащую на земле закуску, оставил Павла и стал жевать булку. В этот момент из дверей помещения, находившегося в задней части вольера, вышел служитель и сказал:
- Ну, укротитель медведей, вставай, пока он тебя це съел вместе с булкой.
Павел поднялся и пытался улыбнуться, но у него из этого ничего не вышло. Он стоял и дрожал. А медведь с удивлением смотрел на него, а потом вдруг как рявкнет, и Павел опять упал на землю. Тут подошли еще два медведя и стали смотреть на Павла. Тогда служитель сказал им:
- А ну, пошли отсюда! - И все медведи разошлись кто куда.
Служитель взял Павла за руку и вывел через внутреннее помещение из вольера.
Павел появился возле нас сияющий, улыбающийся и гордый.
- И ничуть я не испугался, - сказал он. - Медведи как медведи. Очень спокойные и дисциплинированные.
А лежал я нарочно, чтобы они не видели моего лица и думали, что я тоже медведь.
Любовь Аркадьевна была бледная, у нее дрожали руки, и она даже не могла говорить. Но все-таки заговорила:
- Что бы я сказала твоим родителям? Что я повела детей в Зоопарк и там вашего сына загрыз медведь?
- Он бы меня не загрыз, - оказал Павел. - Он сам меня испугался. И вообще, еще минута - и, если бы не пришел сторож, я бы его загнал в клетку.
- А ну, герой, вставай в пару, - сказала Любовь Аркадьевна. - Пошли в школу. Больше смотреть зверей не будем, впечатлений более чем достаточно.
Мы шли в глубоком молчании. Я шел в паре со Старицким.
- Знаешь что? - сказал он щепотом мне. - Тебе я могу сказать правду: наверно, я совсем не герой, потому что я вообще думал, что я умер. Представляешь себе, если бы этот медведь меня кусанул! Видел, какие у него зубиши? Меня бы ему на один зуб хватило.
