* * * По тропам, по травам, по крышам, прозрачная вся Троянская дщерь в невесомой небесной короне. Мерцает роса в волосах ее цвета овса, И мертвая птица поет у нее на ладони. Мы скоро отправимся вслед, не тревожа росы, По серым метелкам травы, по гусиному крику, По коже гусиной, круженью больной головы, Мурашкам и дрожи - к далекому острову Криту. Елена, Елена, тебе ли стремимся вослед, Тебе ли во сне забываем молиться, тебе ли?.. Еще Апулей не увидел услады в осле, И, знаешь, Елена, еще не родился Тиберий. Любовники спят, И Парис выпасает коров, Храпит Менелай в дружелюбных объятьях Улиcса. Елена, Елена, тебе ли не хватит даров? Зачем тебе плод от любви молодого Париса? В развалинах Трои колонны оплел виноград, И лисьи тропинки на пыльных разрушенных плитах, Елена, твоя ли душа не приемлет утрат, Зачем тебе тени любовников, в глину зарытых? Чего же он ищет, тобою отвергнутый, тот, В знакомую реку бездумно войдя по колено? Зачем эта мертвая птица так сладко поет? Зачем я всегда возвращаюсь обратно, Елена? Ольга Родионова (Верочка)
АНГЕЛ СНА Поговорим о сущности вещей и о словах, немалый вес несущих, о физике (мета) борщей и щей, о вечности идей, о райских кущах, о вещности идей, об эфемербесплотности людей по оси "время", о мире том и сем, о мере мер, о городе, о Ромуле и Реме, коварстве женском, крови и любви, любви и крови, ненависти, крови, довлят давно забытой шурави, о крыше над, о шифере, о крове, о вещих снах, явившихся вотще, о будущем, конце и крае света... Уходишь, унося огонь вещей. Я просыпаюсь, позабыв ответы.
ВОКРУГ И ОКОЛО вода клокочет в хриплом горле крана снаружи ветер треплет кленов кроны кровать штормит любовь чревата креном зачем гарем? я не читал Корана на солнце пятна? но слепит корона лепечет бьется жилка под коленом бросает ружья верная охрана тарану уступают двери храма двойной рывок побег из царства Крона в безвременье взрывного полихрома и штиль довольство легким сладким пленом и лень и сон Венера в вихре пенном
АВТОР девушка бледная бедная бледная бледно-молочная бледно-туманная над синяками глазенки бесцветные рыжая бледная рыжая странная девушка странная стрижка короткая рыжие брови с белесой подпушкою в поезде бледная с книжкою кроткая едет принцессою едет лягушкою книжка стрелою Ивана-царевича держится крепко моя большеротая бледные грезы мечтания девичьи в рыжей головке толпятся работают сердце истаяло бледным мороженым принца Иванушку! автора! автора! рыжим зеленым лягушкам восторженным хочется завтра красивого завтра ждет поцелуя горячего рыжая ждет расцветет обернется красавицей милого принца поэта бесстыжего бледное сердце истомою плавится выйду на станции лес с перелесками бледная странная до - несвидания я земноводных не жалую брезгую ты же избегнешь разочарования Мишель < [email protected]>
* * * на полпути замерзаю, падаю, пропадаю, хата твоя далеко, с самого краю, редкая птица моего чувства туда долетит, чтоб увидеть - пусто. пусты и хата, и двор, и сердце, выбиты окна и снята дверца, пыль на полу и бурьян не полот, август, а в хате нелюдский холод, каркнет на вишне столетний ворон, если и входишь, то входишь вором, входишь и думаешь грешным делом, птица моя не туда летела.
* * * скоро придет зима и она скует а что - ты знаешь сама. и она споет, как теряет свободу снег превращаясь в лед. снег долго терпит сердце свое скрепя не жалуется под каблуком скрипя свои радости у него свои скорби. потом этот лед заплачет на груди у весны слезы впитаются в корни кривой сосны. снег пока падает - видит такие сны.
* * * милый мой, ты бываешь ко мне жесток как к средней азии очень дальний восток мы оба употребляем в пищу похожий рис но у нас тут пески поют, а у вас там бриз у нас тут долины оазисы, а у вас море и океан. не увидит глаз мой, бинокль с соленой линзой слезы, твои берега. оптики это азы а ухо твое мой не услышит смех. это уже азы акустики. впрочем грех жаловаться нам на безжалостные пространства они учат любви терпению и постоянству для географа - средняя азия дальний восток а для нас с тобой - ожидание и восторг Sergio < [email protected]>
* * * За тонкой пленкою стекла Крест накрест тени, до угла, И с глазом выщербленным ястреб Вверх тянет крылья из свинца. Он молчалив, как стая рыб, Плывущих медленной толпою В бассейне около крыльца. Печальна призрачная зыбь, В дом тянет тиной и туманом, И вечер кажется обманом, Несясь, как полуночный бриг. Вдруг где-то вскрикнет половица, Как боевая колесница, И кто-то встанет за дверьми, Боясь со мной быть один, Своим дыханием пугаясь, И все ж не может отойти Забытый мною гражданин. Над колбой, полною огня, Летучих эльфов умиранье. Мне неприятны их касанья, В них друг мой ты. В них враг твой я. * * * Трясясь в серебряном ландо, Марлен въезжает на помосты, В глазах загадка холокоста, А в пальцах тает эскимо. Все женщины в ней видят - блядь, Мужчины все - округлость зада, А по ночам она в тетрадь Рисует птиц из зоосада. * * * Простая нить, но крепче стали, Мне руки с детства ей связали, Чтоб укрепить и хрящ, и кость, Чтоб с потом выходила злость. Поверх залили чистым гипсом, Белее девичьей груди, И ценник с цинковою клипсой, Где все - и смерти, и грехи. Я долго плакал. Было жутко. Но няня, старая дуда, Хрипела в ухо: - Спи, малютка, и зрей для счастья и труда. Как зреет пуля в барабане, Или коса, найдя свой камень. И вот я сплю. * * * Сидеть в ночи, где электрички горят бездумные, как спички, и наблюдать: метаболизм светил, в сияньи слишком четких для небосклона днища лодки, а также павший в воду нимб. Искать под лавкой в днище течи, то ль от любви, то ль от картечи, и черпать воду рукавом. На радость мачехи-природы скормить пиявкам бутерброды, что льнут к ногам девичьим ртом. Чуть шевелить веслом из бука и думать: - День такая скука. А ночь так, право, хороша, лишь жаль - в кармане ни шиша.
Постпохмельное. Сухие крылья насекомых, Меж звездной пыли невесомых, Скользят неслышно, кругом круг, Сметая гранулы пространства С ребра стекла непостоянства, Стремясь избегнуть ловчих рук. Пострелы с тонкими сачками, С бинокулярными очками, Сминают день, минуты бдя. Меж них философы и боги, Софизма псы и носороги, За слог полцарства и коня. Сачки натянуты, как луки, Убей меня, но не от скуки Дрожит свинцовая струна. Ее удар важнее цели, Хоть цель прекрасней всех камелий, Но, право, вовсе не видна. И мне, порой, слуге сапфира, Словоохотная Пальмира Искрой полночной жгла гортань, И я взводил курок запястья, Стрелял в часы, но в одночасье? Кукушка била в барабан. Фцук < [email protected]>
проточное небо отражалось в проточной воде ручья, растекаясь ему навстречу сводя на нет его усилия привести в движение вечер в лесу. мы сидели словно на шелковой простыне на траве примятой душистым хмелем bourdeaux и сгущавшейся темнотой и были еле-еле пьяны. лениво посматривали по сторонам и ждали когда из-за облака выплывет новый месяц. она рассказывала о своей любви к печатному слову а я о своей к хорошим винам и дорогим сырам. и мы были полностью удовлетворены жизнью. новый месяц показался по календарю и через призму местности походил на юпитер. "почти как театр" подумал я. и она сказала, словно вторя этой мысли, что все вокруг декорации: лес и ручей, небо и горный пейзаж вдали, трава, на которой мы сидели и трава на тяжелом занавесе (по сторонам) и яркожелтый
свет юпитера. и тогда я сказал "давай сыграем" и она сказала "давай": пускай [a4] мимо [b6] мимо [a2] мимо [c6] попал shenderovich< [email protected]>
Однажды Дед Матфей заметил: Очень Грустная Песня Старый Пух припух, забурел, но совсем не плох. Он не лох и не жлоб какой-нибудь, елы-палы! До сих пор на скаку останавливает ослов И находит цветущий кактус в ночь на Купалу. А потом он на редкий цветок собирает пчел, Чтоб они, откушав нектара, давали текилу. И хотя в голове опилки, медведь учел, Что в текиловых снах легче-легкого мир покинуть. Что в текиловых снах легче-легкого мирї Так-тої
сергей свиридов
Пятница, 12 ноября 1999
Выпуск 65
"Я врач. Работаю в больнице. Больница у нас хорошая - современная, светлая, чистая. Большая. Я даже не знаю, как следует, ее размеров. Я там был не везде. По утрам хожу на рынок. Там что-то замышляют против меня. Ну, или, по крайней мере, используют меня для чего-то. Не было случая, чтобы я, резко обернувшись, не обнаружил стоящего за моей спиной молодого человека выше меня ростом, поправляющего галстук и глядящего куда-то поверх моей головы. Никогда не удается проследить за его взглядом и узнать, кому он там подает знак. Увидев, что я его заметил, молодой человек поспешно растворяется в толпе. Эти преследователи всегда разные. Но всегда - молодые люди выше меня ростом (чтоб издалека было видно, как он поправляет галстук, это у них сигнал такой). А когда я ухожу с рынка, то, как правило, замечаю, что ко мне привязан воздушный шарик или какая-то другая яркая, приметная вещь. Все это, впрочем, не особенно меня волнует..." Алексей Толкачев. ЗАДУМЧИВЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ БОЛЬНИЦЫ (по ссылке)
