Но тут вдруг по радио демонстрируют балет "Лебединое озеро". Объявляют: "Одетта - Березина". Ну, в школе она всегда была одета. Один раз только ей в дневнике записали: "Пришла на физкультуру без одежды".
Но самое интересное - дальше: "Танец маленьких лебедей - Васильева, Григорьева, Александрова, Дмитриева, Гельфер". Все - наши! Правда Ромка Гельфер у нас в школе вроде как парнем числился. Хотя как-то о нем на стене написали: "Рома - баба!"
С Мишкой Мишеевым первые годы после школы все было нормально: инженер, старший инженер, начальник цеха, директор завода. Несколько раз, правда, угонял чужой автомобиль. Но это понятно: там было написано "нигде не работающий Мишеев". И тут вдруг читаю, это когда он уже министром стал, "в пьяной драке с отцом был убит некто Мишеев". А потом вспомнил, он в школе однажды сказал: "За "единицу" папаша меня убьет!" А пригнал бы папке "восьмерку" или "девятку", папка бы его по головке погладил!
С Сурковым тоже все было нормально: он все сожительниц своих убивал. И тут вдруг - как обухом по голове: стихи для детей в газете "Мясной гигант". Автор - С. Сурков:
"Раз из окошка Андрюша упал. Громко в полете он что-то кричал. Бабка к окошку метнулася ланью. Нет! Не задел он горшочек с геранью".
У Людки Воробьевой такая судьба: мать-героиня, стриптизерка, настоятельница монастыря (не понмю, правда, мужского или женского). Зато помню, как она написала в сочинении: "Жанна д'Арк была единственной девственницей во Франции. За что и понесла наказание".
Лена Мейлих. Ирландская подданная, польская писательница, негритянская певица, швейцарская кто-то еще, снялась в мексиканском фильме "Халат для Арчибальда". В роли халата.
Н. Кривцун. Фотомодель, секретарь-машинистка, лесоруб, знатная доярка, футболист, стюардесса, начальник штаба в отряде батьки Махно, наконец-то вылечилась от алкоголизма: сейчас пьет столько же, но уже без всякого удовольствия.
Осипов. Руководитель оркестра народных инструментов, убит при перестрелке с ОМОНом, погиб на дуэли, зарезан троими в масках - прямо на операционном столе, - взорвался в троллейбусе из-за какого-то пустяка, остатки тела найдены через неделю там же, похоронен на Волковском и Новодевичьем. В настоящее время работает полотером. Нет обеих ног.
А один раз я о себе прочел: "Мелихан - лауреат Нобелевской премии, отважный голландский путешественник". Первая мысль: давно пора! И вторая: за что? Потому как путешествую я только по родному городу. Что, конечно, тоже требует отваги. Особенно - в ночное время.
Я много знаю о своих однокашниках, даже больше, чем они сами о себе.
Соленое мороженое
В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть мороженого.
Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она не в состоянии была видеть мою тетю. И ее мороженое.
- Только не набрасывайся сразу на мороженое, -предупредила меня мама. - А то тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.
Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:
- Ну что, пришел поесть мороженого?
- Нет, - сказал я и жадно стал глядеть на тетю.
Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не знал.
- Погодка-то нынче разгулялась! - наконец сказала тетя.
- Да, - поддержал я разговор и замолк.
Тогда тетя предложила мне:
- Может, все-таки поешь мороженого?
- Нет, - нахально сказал я.
- А для чего ж ты тогда пришел? - удивилась тетя.
- Я пришел узнать, как ваша жизнь, - сказал я и посмотрел в окно.
- Живем помаленьку, - сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого. - Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка лучше поешь мороженого.
- А дети как? - спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
- Дети ничего, - сказала тетя. - Ничего дети. Хулиганят только и двойки носят.
- Пороть надо, - сказал я. - Некоторые ведь русского языка не понимают. До них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю. Где прелесть такую брали?
- Какую прелесть? - не поняла тетя.
- Я про блузочку говорю, - сказал я. - Вам оранжевый очень идет. А желтый полнит.
- Ах, это?! - тетя оглядела себя и улыбнулась. - Это я у портнихи шила.
- И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? - спросил я.
- Тридцать рублей, - хлопая ресницами, сказала тетя.
- Как одна копеечка! - сказал я. - Надо бы и моей такую справить.
- Кому? - насторожилась тетя.
- Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
- Почти, - прошептала тетя и покраснела.
- Вам такая прическа очень к лицу, - сказал я. - Вы в ней моложе лет на пятьдесят!
- Да мне всего сорок восемь! - засмеялась тетя, и прическа съехала ей на глаза. - Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
- Очень холодное вредно есть, - строго сказал я. - Как здоровичко-то ваше?
- И не спрашивай! - отмахнулась тетя. - Какое уж наше здоровье?
- Что, печень опять пошаливает? - спросил я и посмотрел на мороженое.
- И печень, и давление, - сказала тетя.
"Пора!" - подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
- Аллохол пробовали?
- Да разве в аллохоле дело, - вздохнула тетя, - когда дома устаешь как собака? Мусорное ведро - и то некому вынести!
- А муж что? - спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
Тетя почему-то отвернулась.
- Муж-то что? - спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого. - Где сейчас?
Тетя хлюпнула носом, и я уже хотел было есть мороженое, но она вдруг схватилась за грудь и судорожно стала ловить ртом воздух:
- Пить... Пить...
Я бросился за водой, помня, что медлить нельзя: мороженое уже таяло. А когда прибежал обратно, было уже поздно: тетя, утирая фартуком глаза, доедала мое мороженое. Слезы ее скатывались прямо в вазочку, и я не понимал только одного: как можно есть такое соленое мороженое?
- Это я так... - говорила она. - Я на тебя не в обиде. Приходи еще, если опять захочешь мороженого.
- Ну, спасибо! - сказал я. - Угостили!
- Спасибом не отделаешься! - сказала тетя. - Помоги-ка лучше посуду помыть.
Я добросовестно вымыл все, что велела тетя, но с тех пор почему-то не люблю мороженое.
Тост Рассказ джентльмена
Когда я был маленьким, я очень хотел стать джентльменом. Но я знал только одно правило поведения: "В какую сторону надо наклонять тарелку с последней ложкой супа. К себе - если хочешь пролить суп на себя. Или от себя - если хочешь пролить суп на скатерть".
Как-то моя одноклассница Светка Орлеанская пригласила меня в гости.
- Приходи сразу после школы, - сказала она. - Мне будет исполняться десять лет со дня рождения.
- Ладно, - сказал я. - Буду. И подарок какой-нибудь тебе хороший сляпаю. Из пластилина.
- Подарок - не главное, - сказала Орлеанская.
- Знаю, - сказал я. - Главное - внимание, которое оказывают цене подарка.
- Нет, - сказала Орлеанская. - Главное - это тост.
- Знаю, - сказал я. - Будет тебе тост. А что это такое?
- Тост, - сказала Орлеанская, - это когда человеку дарят счастье, только не на самом деле, а на словах.
Целый вечер я сочинял тост.
А на другой день пришел к Орлеанской в гости. Когда все сели, я встал, вынул из кармана шпаргалку с тостом и громко, с выражением прочел:
Вы гений чистой красоты, У вас все руки вымыты!
- А чего это ты меня на "вы" обзываешь? - оскорбилась Орлеанская.
- Извиняемся, - сказал я. - Если хочите, мог°м и на "ты" перейти.
И прочел новый тост:
Вы гений чистой красоты, Давайте чокнемся на "ты"!
- От твоих стихов действительно чокнешься! - сказала Орлеанская. - Ты бы еще написал: "Давайте чмокнемся на "ты"!"
- Ну давай прозой тебя поздравлю, - сказал я. - Желаю тебе, Орлеанская, быть всегда такой же молодой, какая ты сейчас!
Орлеанская одобрительно кивнула. И я добавил:
- Желаю тебе быть еще моложе, чем ты сейчас!
Орлеанская улыбнулась. И я еще добавил:
- Ты, Орлеанская, уже давно выглядишь моложе, чем ты есть на самом деле. Судя по твоим мозгам.
- На сколько же? - слросила Орлеанская.
- Лет на десять! - сказал я.
- Что же, я такая маленькая и глупая, как новорожденный ребенок?! сказала Орлеанская.
- Нет, - сказал я. - Это ты только внешне так хорошо сохранилась. А внутри ты гораздо старше своих лет. В общем, желаю тебе счастья и долгих лет жизни! Чтоб ты прожила еще столько же!
- Что?! - ахнула Орлеанская. - Чтоб я только до двадцати лет прожила?!
- А что? - сказал я. - Двадцать лет - бабий цвет.
- Так я еще и баба?!
- Ну, не мужик же, - сказал я. - Да ты не плачь! У тебя еще все спереди. Еще найдешь свое счастьеце. А ныть будешь - оно с тобой разведется. И останешься одна с дитями.
- С какими еще дитями?! - возмутилась Орлеанская.
- Со своими, - сказал я. - Нервными они у тебя будут. Какая мамаша, такие и детки. Яблоко от бублика недалеко падает.
