"И это путь миллионера! - думал он с огорчением. -- Где уважение? Где почет? Где слава? Где власть? "
Даже Европа -- "А", которой Остап хвастался перед Балагановым, -- костюм, туфли и шляпа -- были куплены в комиссионном магазине и при всей своей превосходной доброте имели изъян-это были вещи не свои, не родные, с чужого плеча. Их уже кто-то носил, может быть час, минуту, но все-таки таскал кто-то чужой. Обидно было и то, что правительство не обращает никакого внимания на бедственное положение миллионеров и распределяет жизненные блага в плановом порядке. И вообще было плохо. Начальник станции не брал под козырек, что в былые времена проделывал перед любым купчиной с капиталишком в пятьдесят тысяч, отцы города не приезжали в гостиницу представляться, пресса не торопилась брать интервью и вместо фотографий миллионеров печатала портреты каких-то ударников, зарабатывающих сто двадцать рублей в месяц.
Остап каждый день считал свой миллион, и все был миллион без какой-то мелочи. Он прилагал все усилия, обедал несколько раз в день, пил коллекционные вина, раздавал непомерные чаевые, купил перстень, японскую вазу и шубу на хорьках. Шубу и вазу пришлось подарить номерному, потому что Остап не любил возиться в дороге с громоздкими вещами. Кроме того, в случае надобности он мог накупить еще множество шуб и ваз. За месяц, однако, истрачено было только шесть тысяч.
Нет! Парад решительно не удавался, хотя все было на месте. Вовремя были высланы линейные, к указанному сроку прибыли части, играл оркестр. Но полки смотрели не на него, не ему кричали "ура", не для него махал руками капельмейстер. Однако Остап не сдавался. Он крепко надеялся на Москву.
-- А как Рио-де-Жанейро, -- возбужденно спросил Балаганов. -- Поедем?
-- Ну его к черту! -- с неожиданной злостью сказал Остап. -- Все это выдумка, нет никакого Рио-деЖанейро, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет. И вообще последний город-это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана.
-- Ну и дела! -- вздохнул Балаганов.
-- Мне один доктор все объяснил, -- продолжал Остап, -заграница -- это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается.
-- Прямо цирк! - воскликнул Шура, ничего не поняв. -- Ух, как я теперь заживу! Бедный Паниковский! Он, конечно, нарушил конвенцию, но бог с ним! Вот радовался бы старик!
-- Предлагаю почтить память покойного вставанием, -сказал Бендер.
Молочные братья поднялись и минуту простояли молча, глядя вниз, на переломленные бисквиты и недоеденный бутерброд. Тягостное молчание прервал Балаганов.
-- Знаете что с Козлевичем? - сказал он. - Прямо цирк! Он все-таки собрал "Антилопу" и работает в Черноморске. Письмо прислал. Вот... Бортмеханик вынул из кепки письмо. "Здравствуйте, Шура, - писал водитель "Антилопы", -- как живете? Все ли вы еще сын л. Ш.? Мне живется хорошо, только нету денег, а машина после ремонта что-то капризничает и работает только один час в день. Все время ее чиню, прямо сил никаких нет. Пассажиры обижаются. Может, вы, дорогой Шура, пришлете мне маслопроводный шланг, хоть не новый. Здесь на базаре положительно нельзя достать. Поищите на Смоленском рынке, там, где продают старые замки и ключи. А если вам плохо, то приезжайте, какнибудь перебьемся. Я стою на углу улицы Меринга, на бирже. Где теперь О. Б.? Ваш с уважением Адам Козлевич. Забыл написать. Ко мне на биржу приходили ксендзы, Кушаковский и Морошек. Был скандал. А. К. ".
-- Побегу теперь искать шланг, -- озабоченно сказал Балаганов.
-- Не надо, - ответил Остап, - я ему новую машину куплю. Едем в "Гранд-Отель", я забронировал номер по телеграфу для дирижера симфонического оркестра. А вас надо приодеть, умыть, дать вам капитальный ремонт. Перед вами, Шура, открываются врата великих возможностей.
Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. На извозчике Остап ехать отказался.
-- Это карета прошлого, -- сказал он брезгливо, - в ней далеко не уедешь. Кроме того, там, в подкладке, живут маленькие мыши.
Пришлось сесть в трамвай. Вагон был переполнен. Это был один из тех зараженных ссорою вагонов, которые часто циркулируют по столице. Склоку в них начинает какая-нибудь мстительная старушка в утренние часы предслужебной давки. Постепенно в ссору втягиваются все пассажиры вагона, даже те, которые попали туда через полчаса после начала инцидента. Уже злая старушка давно сошла, утеряна уже и причина спора, а крики и взаимные оскорбления продолжаются, и в перебранку вступают все новые кадры пассажиров. И в таком вагоне до поздней ночи не затихает ругань.
Волнующиеся пассажиры быстро оттеснили Балаганова от Остапа, и вскоре молочные братья болтались в разных концах вагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, с трудом выдирая чемодан, который все время уносило течением.
Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны, где колыхался Балаганов, послышался женский вой:
-- Украли! Держите! Да вот же он стоит!
Все повернули головы. К месту происшествия, задыхаясь от любопытства, стали пробиваться любители. Остап увидел ошеломленное лицо Балаганова. Бортмеханик еще и сам не понимал, что случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко была зажата грошовая дамская сумочка с мелкой бронзовой цепочкой.
-- Бандит! - кричала женщина. - Только отвернулась, а он...
Обладатель пятидесяти тысяч украл сумочку, в которой были черепаховая пудреница, профсоюзная книжка и один рубль семьдесят копеек денег. Вагон остановился. Любители потащили Балаганова к выходу. Проходя мимо Остапа, Шура горестно шептал:
-- Что ж это такое? Ведь я машинально.
-- Я тебе покажу машинально! -- сказал любитель в пенсне и с портфелем, с удовольствием ударяя бортмеханика по шее.
В окно Остап увидел, как к группе скорым шагом подошел милиционер и повел преступника по мостовой.
Великий комбинатор отвернулся.
ГЛАВА XXXIII. ИНДИЙСКИЙ ГОСТЬ
В четырехугольном замкнутом дворе "Гранд-Отеля" слышались кухонные стуки, шипение пара и крики: "Два чайных комплекта в шестнадцатый! ", а в белых коридорах было ясно и тихо, как в распределительном зале электростанции. В ста пятидесяти номерах спал конгресс почвоведов, вернувшись из поездки, тридцать номеров было отведено для заграничных коммерсантов, которые выясняли наболевший вопрос, можно ли в конце концов прибыльно торговать с Советским Союзом, лучший апартамент из четырех комнат занимал знаменитый индусский поэт и философ, а в маленьком номере, отведенном дирижеру симфонического оркестра, спал Остап Бендер.
Он лежал на плюшевом одеяле, одетый, прижимая к груди чемодан с миллионом. За ночь великий комбинатор вдохнул в себя весь кислород, содержащийся в комнате, и оставшиеся в ней химические элементы можно было назвать азотом только из вежливости. Пахло скисшим вином, адскими котлетами и еше чемто непередаваемо гадким. Остап застонал и повернулся. Чемодан свалился на пол. Остап быстро открыл глаза.
-- Что ж это было? -- пробормотал он, гримасничая. -Гусарство в ресторанном зале! И даже, кажется, какое-то кавалергардство! Фу! Держал себя как купец второй гильдии! Боже мой, не обидел ли я присутствующих? Там какой-то дурак кричал: "Почвоведы, встаньте! "-а потом плакал и клялся, что в душе он сам почвовед. Конечно, это был я! Да, но по какому это поводу?..
И он вспомнил, что вчера, решив начать подобающую жизнь, он постановил выстроить себе особняк в мавританском стиле. Утро он провел в грандиозных мечтах. Он представлял себе дом с минаретами, швейцара с лицом памятника, малую гостиную, бильярдную и какой-то конференц-зал. В земельном отделе Совета великому комбинатору разъяснили, что участок получить можно. Но уже в строительной конторе все рухнуло. Упал швейцар, гремя каменной мордой, зашатался золотой конференц-зал и развалились минареты.
-- Вы частное лицо? - спросили миллионера в конторе.
-- Да, - ответил Остап, - резко выраженная индивидуальность.
-- К сожалению, строим только для коллективов и организаций.
-- - Кооперативных, общественных и хозяйственных? спросил Бендер с горечью.
-- Да, для них.
-- А я?
-- А вы стройте сами.
-- Да, но где-же я возьму камни, шпингалеты? Наконец, плинтусы?
-- Добудьте-- как-нибудь. Хотя это трудно. Контингенты уже распределены по заявкам промышленности и кооперации.
По всей вероятности, это и было причиной безобразного ночного гусарства.
Остап лежа вынул записную книжечку и стал подсчитывать расходы со времени получения миллиона. На первой страничке была памятная запись:
Верблюд.. 180 р.
Баран 30 р.
Кумыс 1 р. 75 к.
-----------Итого -- 211 р. 75 к.
Дальнейшее было не лучше. Шуба, соус, железнодорожный билет, опять соус, опять билет, три чалмы, купленные на черный день, извозчики, ваза и всякая чепуха. Если не считать пятидесяти тысяч Балаганова, которые не принесли ему счастья, миллион был на месте.
"Не дают делать капитальных вложений! -- возмущался Остап. -- Не дают! Может, зажить интеллектуальной жизнью, как мой друг Лоханкин? В конце концов материальные ценности я уже накопил, надо прикапливать помаленьку ценности духовные. Надо немедленно выяснить, в чем заключается смысл жизни".
