Ознакомительная версия.
Стоит на полке, молчит, ждет, когда возьмут в теплые руки.
И она раскроется.
Если бы с людьми так.
Нас много. Всех не полистаешь.
Даже одного.
Даже своего.
Даже себя.
Жизнь коротка.
Что-то откроется само.
Для чего-то установишь правила.
На остальное нет времени.
Закон один: уходить. Бросать. Бежать. Захлопывать или не открывать!
Чтобы не отдать этому миг, назначенный для другого.
Мы шли с замдиректора ресторана. Тут из трех девиц, колебавшихся на бревне, одна изумилась.
– Яша?!
– Тс-с-с! Тихо!
– Яша!!
– Тихо, тебе говорят, я с женой.
Жена. Это кто?
Девица. Я кто?
Яша. Тс-с. Тихо.
Жена. Откуда ты можешь знать таких?
Девица. Каких?
Жена. Таких.
Девица. Яша!
Яша. Я не Яша.
Жена. Яша, я тебя спрашиваю.
Яша. Я не Яша.
Девица. Это ты ей скажи.
Жена. А кто ты? Мне вот интересно, кто ты?
Девица. За него я тебе горло перерву. Скажи, Яша! Вот, до сих пор ношу, смотри – его подарок (поднимает юбку).
Яша. Тс-с! Тихо! Опускай, опускай!
Девица. Ты стесняешься этой стервы?
Жена. Это я стерва? Ах ты, сволочь, смотри, точно такие (поднимает юбку). Игорек, ты чего сидишь? Не можешь слова сказать?
Игорек (издали). Кошка! Мне это осточертело. Разберитесь.
Девица. Игорек, ты знаешь эту сволочь?
Яша (жене). Катя, ты откуда его знаешь?
Игорек (издали). Кошка, я не знаю, кто это, но это не помешает…
Жена. Сидеть!
Игорек (издали). Как скажешь.
Девица. Кто эта зараза?
Жена. Не твое дело.
Яша. Кто этот тип?
Жена. Не твое дело. А кто эта девица?
Яша. Не твое дело.
Игорек (издали). Так я же сказал, что разберусь…
Жена. Я сказала – не сметь!
Женский голос (издали). Кто это там разберется? Ты, что ли, паскудник? А ну, где эта твоя кошка?
Игорек. Наташа, не ходи туда.
Женский голос. Чего это вдруг? Что, у меня дети не твои?
Появляется жена Игоря.
Жена Игоря (растерянно). Ой! Яша!
Они сидели на пляже на топчанах.
Один, в темных очках, ел семечки и плевал в кулек.
Другой, в соломенной шляпе, его внимательно слушал.
– Они живут на дне океана и называются панцирные змеи.
Недавно поднялись на поверхность в Ленинграде.
Представляешь, трос диаметром 50 миллиметров стоит, качается.
Удар – и в судне дыра.
На пляже появились.
Кто-то видит – трос, хочет отодвинуть.
Удар!
Отлетел на три метра и перелом ноги.
В одном общежитии перестала идти вода.
Вызвали водопроводчика.
Открутил он внизу под раковиной отстойник.
Оттуда голова.
Удар!
Он отлетел с поломанными ребрами.
Но побежал…
Змей за ним.
Он к милиционеру – змей за ним.
Милиционер выхватил пистолет.
Выстрел. Попал в глаз.
Змей убит.
Всё!
Теперь скелет змея в Военно-морском музее.
Панцирь – алмаз не берет.
Пол-панциря в танковый институт передали, пол-панциря в ОМОН…
Но повторить не могут.
Здесь, в Аркадии, говорят, пацаны во время прибоя спину видели.
Но трезвого подтверждения нет.
А вот под Одессой в посадке удав напал на спортсмена – это точно.
Как они друг друга ни душили – никто не вырвался, оба погибли.
Но это подготовку надо иметь. Физическую. Оба имели.
А под Черниговом соловьи напали на корову.
А там жрать нечего.
Они ж вегетарианцы, на зерне.
Это ж невиданный случай, чтоб соловьи мясо жрали.
Это ж совсем другое пение по ночам.
Корова полудохлая, ей тоже жрать нечего.
Они ей повыклевывали все органы.
Сейчас опасаются за людей.
А соловьи тоже приспособились.
Один поет – остальные нападают.
И размножаются во время нападения.
Знаешь, что хорошо против них – попса.
Не вся. Но определенные певцы.
Не помню фамилии, но этот, без зубов, как запоет – все соловьи по дуплам.
И, говорят, два-три дня нападений нет.
А тут по селам еврей один с медведем ходил – танцевали оба под один бубен, волков отгоняли.
А волки налетели…
И, представляешь, еврею ничего не сделали – медведя порвали на куски.
Еврей этот, говорят, теперь с волками выступает.
Пока, конечно, панцирный змей на них не напал.
Ну, этот вообще не разбирается.
Ему по фигу, кто какой национальности.
Удар!
Где еврей, где медведь…
Звери, конечно, сволочи.
Дружишь с ними, дружишь, дрессируешь…
А он жрать захотел внезапно – и всё, привет!
Так что я опять к людям склоняюсь.
Ну… Айда в воду.
Ты море щупал? Как вода сегодня? Теплая?
Хорошенькая тетка из воды торчит.
А скажите, «хорошенькая» – это достаточно для характеристики женщины?
Достаточно.
Хорошенький мужчина – нет.
Чего-то не хватает.
Как «красивый револьвер».
А какого калибра? А сколько патронов? А дальность боя? Кучность стрельбы?
Масса вопросов.
А к мишени вопрос один – где она?
Человек может работать потрясающе и бесконечно.
От рассвета и до заката. Становясь все красивее.
Человек в одиночку может строить дом, возделывать сад, цветы, овощи, добывать материалы, перевозить их на себе.
О, как он может работать, строя себе дом, баню, огород!
Весь день будут слышны визг его тележки, врез топора, скрежет труб.
Один в бесконечном труде.
От вырастания дома, от вырастания сада, от вырастания животных, от бесконечного труда он становится все лучше, все нечувствительней к усталости, все интеллигентней.
И тут его начинает желать земля. Цветы отдаются только ему.
У плохого человека они не цветут.
Деревья признают его руку, животные идут на его голос.
А он уже не боится металла, не боится машины.
Кран, труба, поршень становятся родными.
Руки начинают чувствовать металл, гайку, сгиб и могут повторить, как было, и повернуть по-новому, сделать воде удобно и сделать крыше удобно, и фундаменту сухо, и дереву влажно.
Руки становятся очень твердыми и очень чувствующими.
Тело не так сильным – как приспособленным.
Когда можешь поднять то, что захочешь, и верно оцениваешь вес.
Руку точно продолжает топор, ключ, мастерок.
Все отполировано. Рукоятка входит в пальцы без зазора.
Сильны те мышцы, что нужны для работы.
Может даже выпирать живот от обильной рабочей еды.
Он не мешает.
У хорошего хозяина он есть всегда.
Вначале пропадает брезгливость, потом уходит усталость, потом раздражение, и появляется техника.
Кельма, полутерка, сокол приросли к рукам, голова освобождается от того, что делаешь, место тактики занимает стратегия.
Ты уже можешь осуществлять идеи.
Сначала чужие, потом свои.
Новая работа начинается с расспросов.
Всегда найдется человек, который что-то подобное делал.
Человек человеку – совет, способ и инструмент, и все становится понятным, все возможным.
Все распадается на простое. Кто делал – не соврет.
А то, что ты делаешь для себя, будет стоять, пока ты жив.
С твоей смертью начнет умирать все, что ты поднял.
И никакие дети его не спасут.
Оно может умирать медленно, но умирать будет, пока кто-то не расспросит людей и не начнет сначала.
И снова пройдет все пути развития: незнание, знание, брезгливость, усталость, раздражение, умение, техника и красота.
Твои животные родят ему детенышей, твой дом покажет ему себя, вода потечет снова, его оставят усталость и сон.
Он будет строить для себя, чтоб отдохнуть, чтоб поспать, чтоб подумать на старости лет, но ни спать, ни размышлять в покое уже никогда не будет.
Всё, как и дети, уходит вперед, ничто к тебе не вернется в старости.
Лишь люди будут у тебя учиться и запомнят тебя.
И странно… Всем, что ты создал, ты не воспользуешься никогда.
Разговор начальников:
– Ох, Петраков, народ терпеть не будет, если ты оставишь население без, допустим, газет.
– Какие могут быть, допустим, сомнения. Оставить население без газет нам не позволит народ.
– Народ, между прочим, может внезапно спросить: «А как услуги населению?»
– Платные?
– Безусловно.
– Или бесплатные?
– Конечно.
– Повышение платных услуг населению есть общенародная задача. Честно говоря, Василь Василич, население мне не нравится,
– А народ?
– Ну, народ… Наш народ с населением не сравнить. Вы ведь тоже чувствуете разницу.
– Да, кто же не чувствует.
– А группки, какие противные бывают группки, формирования…
– Есть еще отдельные элементы. Те вообще мерзкие.
– Есть еще горожане.
– Сельские жители и глубинка… Так, всё! Не отвлекайтесь. Мы с вас спросим. Мы уже спрашиваем: как с обеспечением населения, допустим, лекарствами?
– Допустим, население?
– Да, да.
– И чем, вы спрашиваете?
Ознакомительная версия.
